Спасти огонь

В стране тем временем пахло жареным все сильнее и сильнее. Пока картель «Те Самые» устанавливал мир в подконтрольных штатах, другой картель, владевший куда меньшей территорией, окончательно распоясался и упивался насилием. «Самым-Самым Другим» вся эта херота а-ля Махатма Ганди, творимая «Теми Самыми», вообще не заходила. Единственный способ заставить договориться власти Мексики, США, Колумбии, Боливии и Аргентины состоял, по их мнению, в экстремальном беспределе. В отличие от других картелей, старавшихся лишний раз не волновать свои территории, «Самые-Самые Другие» обожали выпустить пчел из роя. Любимый приемчик: выловить солдата или федерала, заставить на камеру рассказать, какие в правительстве все продажные, записать казнь и запустить в интернет. А если это не работает, то есть другая, не менее или даже более эффективная тактика: похищение и расчленение юных дочек местных богачей. Видео с голыми избитыми девочками, умоляющими о пощаде за секунду до того, как по ним пройдется бензопила, производили должное впечатление. «Хотите, чтобы мы перестали? Тогда будьте паиньками и соблюдайте наши требования по всем пунктам».

Власти решили не поддаваться на провокации гнусного картеля и уж тем более не предавать своих новых союзников.

Пакт с «Теми Самыми» — единственный способ привести страну к миру. Гринго должны срочно одобрить его. Война против наркотрафика была проиграна в ту же минуту, как началась, и лучше остановить ослабляющее страну кровопролитие.

Гринговское правительство негласно одобрило сделку. Взбесившись, «Самые-Самые Другие» решили прописать ему по первое число, чтоб неповадно было подвякивать всякой хрени. Под раздачу попадали жены мэров, звезды американского футбола, белокурые детишки в сельских школах ин зе мидл оф ноувер. Но рук не пачкали, с мексов взятки гладки. Все убийства совершали наркоши-реднеки, тоскующие по дозе, которым «Самые-Самые Другие» обещали ежедневный подвоз герыча в течение пяти следующих лет. Поэтому домохозяек в супермаркетах отстреливали вполне себе рыжие субъекты. Ничего нет лучше, чем иметь хорошего инсайдера.

Создатель картеля имел четкое представление: власть не должна быть у какого-то одного мудака. Или двух. Взять хотя бы ацтеков: ну вот был у них тлатоани, вроде как император. Ну так их и завоевали за пару месяцев. Поимели этого Куаутемока — и прощай, ацтекская империя. Зато апачей триста лет не могли усмирить. Вот это дело. Одного вождя убьют — на его место тут же приходят двое. Этих двоих порешат — глядь, новых уже шестеро. И так до бесконечности. Тактика Управления по борьбе с наркотиками в обезглавливание картелей — принесла столько же пользы, сколько поросят мог бы принести боров. Сколько бы ни сажали главарей, преступность только множилась. Картели запустили свои метастазные щупальца во все слои населения. И огромное количество оборванцев увидело в них долгожданный способ расквитаться за те столетия, когда простого человека только и делали, что нагибали. Великая революция, осмысленная Марксом, началась не с пролетариата, а с организованной преступности и продажных политиков, позволявших ей развиваться. Правильно Рамос Фрайхо говорил: не бывает преступления без сговора.

Босс боссов «Тех Самых» посоветовал властям не впадать в отчаяние: «Эта шваль беспределом питается. Пусть себе убивают, насилуют, четвертуют, пока не надоест. Не суйтесь. Скоро они так разгонятся, что сами друг друга перебьют». Его не послушали. Государство мощно выступило против безбашенного картеля. Послало войска, танки, вертолеты, не понимая, что этим только подливает масла в огонь. Безбашенные только обрадовались. Больше смерти, больше террора, больше способов тянуть деньги из населения. Государство, упорно придерживавшееся примитивной политики «око за око, зуб за зуб», подкармливало бестию. В какой-то момент картелю «Те Самые» пришлось вмешаться и охолонить этих мандавошек.

Однажды утром, когда я пришла на очередное супружеское свидание, надзиратель велел мне следовать за ним: «Вас хочет видеть сеньор директор». Я спросила зачем. «Просто поприветствовать». В тюрьме просто так никто никого не приветствует; если тебя хотят видеть, значит, это какая-то ловушка. Наверное, собрался шантажировать меня или, в духе Кармоны, сдать еще более роскошный и дорогой люкс. Его вроде недавно назначили — начинает собирать мзду. «Спасибо, мне неинтересно», — сказала я. Надзиратель жалко улыбнулся: «Сеньорита, вы меня тоже поймите. Не могу же я директора ослушаться». Как, впрочем, и я, чего уж там.

Он доставил меня к офисам. Пришлось пройти через несколько зарешеченных и накрепко запиравшихся проемов. Наконец перед нами распахнулась железная дверь. Под взглядом шести охранников с автоматами мы проследовали в элегантный кабинет. Кожаные кресла, ковер, литографии Руфино Тамайо и в глубине комнаты — стол секретарши. При виде меня она встала, подошла и энергично потрясла мою руку: «Рада с вами познакомиться, Марина. Прошу сюда. — Она провела меня в маленькую приемную и предложила сесть. — Желаете что-нибудь выпить?» Я попросила кофе. «С сахаром или заменителем?» Ничего себе, у них и заменитель имеется. «Два пакетика заменителя, пожалуйста». Она сварила кофе, подала мне и любезно сказала: «Директор примет вас через минуту».

После чего села работать за компьютером. Она не вписывалась в обстановку. Одежда от «Зары», но все отлично подобрано. Волосы естественного оттенка, никаких платиновых прядей. Первые седые волоски тоже не закрашены. Маникюр. Почему она вообще работает секретаршей у директора тюрьмы?

За бронированным оконным стеклом текла тюремная жизнь. Надзиратели обходили территорию. По двору бродили несколько заключенных. Часовые на вышках смотрели в бинокли. Собаки отдыхали в клетках. Вдалеке виднелось футбольное поле в лужах от недавних дождей.

Зазвонил телефон, секретарша ответила: «Сию минуту, сеньор директор. — Повесила трубку и повернулась ко мне: — Сеньора Лонхинес, следуйте за мной, пожалуйста». Она распахнула передо мной дверь кабинета и пропустила внутрь. Директор ждал меня стоя. Вид у него был еще более элегантный, чем у секретарши. Лет пятидесяти, высокий, стройный, густые волосы, седая прядь на лбу. Явно сшитый на заказ костюм из очень хорошей ткани. Безупречный галстук. Не так себе представляешь директора тюрьмы. «Благодарю вас, Марина, что приняли мое приглашение. Меня зовут Франсиско Моралес, но вы можете звать меня Панчо».

Секретарша вышла и закрыла за собой дверь. Директор показал на столик, где стояла бутылка «Courvoisier XO Imperial». «Не желаете коньячку?» Я покачала головой. Вполне в стиле коррумпированных мексиканских политиков — дорогой коньяк и импортные бокалы как мини-проявление власти. А как макси-проявление — платиновые часы «Vacheron Constantin Patrimony» у него на запястье.

«Я большой поклонник вашего творчества», — внезапно сказал он. Я сначала даже не поняла. Что тюремный функционер может знать об особенностях моего танца? Лапшу вешает. «Знакомы с моими постановками?» — недоверчиво спросила я.

Он улыбнулся: «Конечно. Когда я был послом в Бельгии, видел кое-что из того, что вы ставили с Люсьеном Рамо. Но вы тогда были еще очень молоды». Все это какой-то абсурд. «Вы были послом?» — «Да, Марина. Послом в Бельгии и в Нидерландах, а также в Португалии, Швеции и Израиле. А еще дважды был сенатором. Ну и федеральным депутатом, и замминистра. — Панчо заметил мое замешательство: — Вы, наверное, задаетесь вопросом, как я попал сюда. Сказал и сделал нечто, что не понравилось господину президенту, и меня, вместо того чтобы наказать назначением в Гондурас, отправили на этот мелкий пост. Как вы знаете, политика — штука причудливая».

Я поняла, откуда этот коньяк, часы за миллион песо, шелковый галстук. Он динозавр от политики. Наверное, купается в неправедно нажитых деньгах. Вся эта сладкая речь типична для коррупционеров, стремящихся скрыть свое недостойное поведение. Как бы они ни щеголяли манерами, все равно остаются волками в овечьей шкуре. «Ваша профессиональная траектория впечатляет, директор», — сказала я, памятуя, что политики обожают лесть. «Панчо, зовите меня Панчо». Его вежливость окончательно сбивала меня с толку. «Простите, Панчо, а зачем вы меня вызвали?» Он снова улыбнулся: «У нас ведь есть общие друзья, Марина. Да тот же Люсьен — я несколько раз приглашал его отужинать в резиденции посла. Очень приятный, кстати, человек». Мне стало неловко. Вернулись мысли о возможном вымогательстве. «Я все еще не понимаю, зачем я здесь, Панчо», — сказала я, упирая на «Панчо». Он сел рядом со мной: «Я вызвал вас, чтобы предупредить, Марина. Думаю, вы не знаете, с кем связались и во что впутались». Я чуть было не ответила: «А вам-то какое дело?» Но сдержалась. Слишком много Панчо про меня знал. «О чем вы говорите?» — притворно невинно спросила я. «Марина, мы, конечно, можем валять дурака и притворяться, будто не знаем, о чем идет речь. А можем взять быка за рога и поговорить откровенно». Я промолчала. Да, бык, которого следовало взять за рога, определенно имелся. «У вас же семья, трое чудесных деток, успешная карьера, прекрасный дом в Сан-Анхеле и уважаемый в финансовом мире муж. Я прекрасно понимаю, что у женщины может случиться роман на стороне. Но почему с таким типом, как Уистлик?»

Да уж, господин посол, наказанный должностью в заднице заднего мира, действительно много про меня знает. Я легкая добыча для любых его намерений. «Понимаю, о чем вы, сеньор директор, — на сей раз я подчеркнула «сеньор директор». «Панчо» и любых других проявлений доверия теперь следует избегать. — Но любовь загадочна, и наш выбор порой непонятен даже нам самим». Он ехидно улыбнулся и проговорил отеческим тоном: «Какая красивая замена слову „идиотизм”. Марина, вы хоть знаете, за что сидит в тюрьме сеньор Уистлик?» Этот придурок считает меня малолетней девчонкой — или идиоткой, он сам сказал. «Да, знаю», — твердо ответила я. «А я вот сомневаюсь, что знаете, — продолжал Панчо. — Хосе Куаутемок Уистлик Рамирес заживо сжег своего отца, восстанавливающегося после тяжелой болезни. Он облил его, сидящего в инвалидном кресле, бензином и поджег. Отсидел за это убийство пятнадцать лет и вышел на свободу. И знаете что? Очень зря его выпустили. Оказавшись на свободе, этот психопат немедленно убил девятнадцатилетнего юношу и капитана федеральной полиции. Он вам про это рассказывал?» Я кивнула. Он взглянул на меня с изумлением: «И все равно спите с ним, зная, что он убийца и вас тоже может убить при малейшей провокации?» Не стану же я ему объяснять, что целиком и полностью доверяю Хосе Куаутемоку. «Только я решаю, с кем мне спать, а с кем нет», — высокомерно сказала я. Он пристально уставился на меня. Сейчас нанесет удар. Я думала, он затребует непомерную сумму денег под угрозой рассказать Клаудио о моем романе. Святая наивность! Я совершенно не ожидала дальнейшего поворота событий. Он склонился ко мне и медоточивым голосом произнес: «Я могу предложить тебе гораздо больше, Марина». Я честно не понимала, что он пытается сказать и чего хочет. «О чем вы, директор?» Он улыбнулся: «Марина, если уж тебе необходим любовник, то пусть это будет кто-то стоящий. Такой мужчина, как я». С чего это, интересно, этот кретин решил, что он стоящий? Меня чуть не вырвало. Черт! Черт! Черт! Как я не догадалась? Все равно ведь рано или поздно кто-нибудь ко мне бы подкатил — не он, так другой. «Благодарю вас, но я ни в чем не нуждаюсь». Он опять ехидно улыбнулся: «Мне кажется, ты не понимаешь, Марина. Одно дело, если тебя застукают с мужчиной твоего круга. Другое — если с представителем отбросов общества».