Тирза

Там нашелся отель. Везде есть отели. Кровать, ванная, шкаф, несколько вешалок, чтобы развесить одежду. Он мог бы жить так и дальше. Переезжать из одного гостиничного номера в другой. С ребенком, портфелем и шляпой. Стать неуловимым для всего мира. Но ему надо было вернуться в Нидерланды, на улицу Ван Эйгхена. Чтобы удочерить Каису, ему надо было вернуться туда и все объяснить.

Он даже вдруг удивился, почему ему никогда раньше не приходило в голову усыновить ребенка? Но с чего бы усыновлять ребенка, которого не знаешь? Каису он знал. И она его знала. Они подходили друг другу. Они дополняли друг друга. Они что-то видели друг в друге. Эти двое.

В Мариентале он купил обувь себе и девочке. Себе простые черные ботинки, а ребенку коричневые сандалии. Магазин нельзя было назвать обувным, это скорее был супермаркет, но это не имело особого значения. Теперь они уже не были босыми.

Новые ботинки ему жали. Конечно, он понимал, что не может появиться в Схипхоле на босу ногу. Его бы там сразу арестовали. Времена изменились. Люди во всем подозревали опасность.

Каиса гордилась своими сандалиями. В них она даже шла по-другому. Как настоящая дама.

— Я ведь могу, — сказал он, когда они в этот вечер ужинали в маленьком зале отеля в Мариентале, — давать вам уроки. Если я поселюсь здесь. Я могу, например, учить вас немецкому языку. Я могу читать вам вслух. Я могу рассказывать вам про Толстого, о том, что литература и искусство не делают людей счастливыми. И поэтому он от них отказался. Но нам нужно составить план, план — это очень важно. Что вам особенно нужно? Вам, детям, которые продают себя? У вас нет дома, нет обуви. Нужно выделить приоритеты. Тот, у кого нет дома и обуви, в первую очередь нуждается в паре башмаков.

Девочка не отвечала, но снова взяла его за руку, пока еще ела, как будто чувствовала, что он снова хочет исчезнуть, он снова хочет сбежать. Теперь она ела одной рукой, потому что больше его не отпускала.

После ужина он позвонил супруге.

— Я вылетаю завтра, — сказал он. — Я хотел тебе сообщить.

— Ты должен вернуться как можно скорее, — ответила она. — Я все время пытаюсь до тебя дозвониться, Йорген. Они были тут. И… И… — Его голос нравился ему все меньше. Он был такой нервный, такой загнанный, такой неуверенный. — Я все расскажу тебе, как только приедешь. Все тебя ищут, все тебя ждут. Мне даже звонили журналисты. Где ты сейчас?

— Я же сказал, что вылетаю завтра. Значит, прилечу послезавтра днем. Я в Намибии. Где мне еще быть? Не переживай. Все будет хорошо.

— Мы не должны сейчас бросать друг друга. Мы никогда не должны были бросать друг друга.

— Нет-нет, — сказал он, хотя понятия не имел, о чем она вообще говорит. — Я же никогда тебя не бросал.

— Йорген, вернись как можно скорее. Пожалуйста. Если ты вернешься сейчас, мы еще сможем…

— Береги себя, — сказал он шепотом.

На этих словах он закончил разговор и снова отключил телефон. Он не хотел, чтобы ему мешали. В эти последние часы.

Он попросил девушку на ресепшене позвонить в «Южноафриканские авиалинии» и забронировать ему обратный билет на завтра. Это оказалось совсем не просто, потому что он забыл сделать это заранее, но когда сотрудница авиакомпании услышала даже первую часть его истории о пропавшей дочери, она сказала:

— Я постараюсь все для вас уладить, господин Хофмейстер. Я прекрасно понимаю, что в таких обстоятельствах вам было не до звонков нам.

— Каиса, — спросил он, — чем ты хочешь заняться? Хочешь прогуляться перед сном?

Они пошли по Мариенталю. Пустые улицы. Только заправки были еще открыты.

— Я сомневаюсь, — сказал Хофмейстер, когда они покупали в магазине на заправке конфеты. — Я все больше сомневаюсь. То есть что было на самом деле, а чего не было? Насколько серьезно надо воспринимать игру? С моей супругой я тоже играл. Это была ночь, всегда была ночь, и я был зверем, всегда был зверем. А когда родилась моя первая дочь, я стал играть, что я стал отцом. В издательстве я играл, будто я редактор, я всегда играл. Я не мог иначе.

Он присел на корточки и осторожно взял ее лицо руками. В очереди в кассу.

— Потому что на самом деле мне столько же лет, сколько и тебе. Я всегда играл. Только не с Тирзой. Это было совсем другое.

В ту ночь они оба не могли заснуть. Она рисовала, а он смотрел в потолок. У него было предчувствие, которое он не мог понять. Но это было не предчувствие, это была его собственная жизнь.

Его рейс в Йоханнесбург отправлялся днем, в десять минут четвертого. Уже около двенадцати он был в аэропорту Виндхука. Он сдал машину в пункт проката, там тщательно записали все повреждения, даже те, которые были на машине еще до него. Потом он снял все деньги, которые еще мог выдать ему банкомат, и убрал их в портфель. Он зарегистрировался на рейс.

— Вы хотите взять его с собой как ручную кладь? — спросил представитель «Южноафриканских авиалиний».

Хофмейстер посмотрел на чемодан, с которым раньше иногда ездил в командировки.

— Нет, — сказал он. — Я хочу сдать его в багаж.

У него остался только в портфель.

Он бесцельно бродил с ребенком по аэропорту. Они смотрели на пассажиров, съели по бутерброду с курицей, вытаскивая курицу из бутерброда, потому что хотели есть только курицу, но в результате оставили на тарелке почти половину. Они вышли на улицу и сели на лавочку. Перед залом вылета. Мимо проходили туристы с деревянными жирафами, которых везли с собой на память об Африке. Они посмеялись над ними. Надо же, деревянные жирафы.

До тех пор, пока он больше не мог притворяться. Ему нужно было идти на паспортный контроль. Ему нужно было идти. Все закончилось. Это была граница.

В траве он присел на корточки перед Каисой.

— Я сейчас пойду, — сказал он, — мне нужно идти. Но я вернусь. Я обещаю тебе, что я вернусь. — Он достал портфель. — Смотри, — сказал он. — Я оставлю его здесь. Это тебе. — Он открыл портфель. — Четыре карандаша, — сказал он. — Точилка, айпод Тирзы, подзарядка к нему, музыка Тирзы, ее блокнот — может, ты будешь записывать в него что-то важное или рисовать. Ее ежедневник. Рукопись одного автора из Азербайджана. Сама реши, что с ней делать. А вот в этом отделении деньги. Но я вернусь. Я обещаю тебе, что я вернусь. На этом листочке записаны мой номер телефона и мой адрес в Амстердаме. Если захочешь, ты можешь мне позвонить. И да, вот тут еще два пакетика конфет. Но не слишком увлекайся сладким, это вредно. Ты должна…

Он встал и посмотрел на часы. Она взяла его за руку.

Хофмейстер снова опустился на корточки.

— Я вернусь, Каиса, — тихо сказал он ей. — Этот портфель я оставляю тебе в залог. Пока у тебя этот портфель, ты знаешь, что я к тебе вернусь. Вся моя жизнь в этом портфеле. Я должен буду вернуться. Я не смогу иначе. Все, что у меня есть, спрятано в нем. Береги его, пожалуйста. Так, как ты берегла меня.

Он прижал ее к себе.

— Каиса, — прошептал он. — Каиса, я прощаю тебя, я прощаю, что ты не дала мне исчезнуть, я прощаю тебе, что ты заставила меня остаться здесь, я прощаю тебе все. Но теперь мне пора.

Он обернулся.

Похоже, на них никто не смотрел.

— Я не знаю, — прошептал он, — как надо умирать, когда понимаешь, что никогда не играл никакой роли в чьей-то жизни и даже в своей собственной. Как это сделать, когда ты понимаешь, ты знаешь о возможности, ты знаешь о реальной возможности того, что никто тебя никогда не любил, что никто никогда не был по-настоящему важным, что… Я вернусь сюда, чтобы учиться умирать, Каиса, пока я еще не умею, но ты научишь меня. Я научу тебя говорить по-немецки, а взамен ты научишь меня умирать. Договорились?

Он стал для нее петь.

— Unerreichbar, — пел он, — schweres Herz[13]. — Он забыл слова. — Па-рам, — пел он. — Пам-па-рарам.

Он развернулся и пошел от нее.

Она побежала за ним и взяла его за руку.

Он вырвался.

— Мне нужно идти, — шепотом сказал он, не глядя на нее. — Но я вернусь. Иди в город. Я вернусь, Каиса.

Она опять взяла его руку. Уголком глаза он заметил, насколько большим был для нее его портфель. Как настоящий дом. На плече у нее до сих пор болталась цветастая сумочка, которую он купил для нее в Виндхуке, чтобы складывать деньги. Тот, кто продает свою компанию, должен как следует прятать деньги.

Он почти дошел до таможни.

Он обернулся. Ребенка остановил кто-то из охраны.

— Я вернусь! — крикнул он. — Каиса, я вернусь.

Он помахал ей рукой. А потом еще шляпой. Кто-то позади него в очереди подтолкнул его вперед.

— Я вернусь! — крикнул он снова.

А потом он ее уже не видел.

Очередь была не очень длинной.

Он протянул пограничнику паспорт.

И хоть он уже не видел девочку, он вдруг услышал ее голос.

— Вы хотите компанию, сэр! — кричала она на весь зал вылета. Ее голос был громче всех других звуков.

Пограничник поставил штамп в его паспорт и вернул его Хофмейстеру. И тут он снова услышал отчаянный крик Каисы в зале вылета аэропорта Виндхука:

— Вы хотите компанию, сэр? Сэр!

Хофмейстеру пришлось ухватиться за окошко пограничника. Ему показалось, что его сейчас вырвет. Его трясло. Но он держался, чтобы удержать самого себя, чтобы не потерять контроль, чтобы не поддаться импульсу и не броситься обратно в зал вылета. И схватить Каису на руки. Взять напрокат машину. Уехать. Раствориться. Вместе с ней.

Теперь Хофмейстер знал, какая альтернатива есть у смерти, теперь он понимал, что случается с людьми, которые вовремя не исчезли.

Рано утром он прилетел в Цюрих, а днем приземлился в Схипхоле. В Амстердаме была переменная облачность и плюс восемнадцать градусов. На паспортном контроле ему было достаточно просто показать свой паспорт.

Он решил поехать на поезде до станции «Юг / Деловой центр». Там он сел в «пятый» трамвай. В голове почти не было мыслей. «Понравилось бы Каисе кататься в „пятом“ трамвае? — подумал он. — Понравился бы ей вообще трамвай?» Он смотрел на город глазами Каисы.

Чемодан у него был нетяжелый, а идти было недалеко. Он мог бы дойти и пешком, но заметил, что к остановке подходит трамвай номер два, и решил проехать еще пару остановок на нем.

Почему нет? Человеку должно быть удобно.

Все вокруг казалось ему словно чужим. Нереальным. Абсурдным. Декорацией.

На остановке «Улица Корнелиса Схёйта» он вышел. Он был единственным, кто вышел на этой остановке.

У винного магазина он остановился и стал рассматривать витрину. В магазине были люди, но его никто не замечал. Кто-то спрашивал совета, продавец показывал бутылку. Хофмейстер чуть было не прижался носом к стеклу.

На голове у него была шляпа, но без портфеля он чувствовал себя как будто голым.

Ему все время хотелось оглянуться и посмотреть, где же Каиса. Он все время ждал, что она возьмет его за руку.

Он постоял еще пару минут и пошел дальше.

Завернул за угол.

Он оказался на улице Ван Эйгхена.

На улице было много людей. Он обратил внимание, что все они почему-то собрались у его дома. Там была целая толпа. «Наверное, какой-то несчастный случай», — подумал он.

Он подошел на несколько метров ближе. Некоторых в этой толпе он даже узнал. Он увидел, что тут были люди с камерами. Да, некоторые люди были точно ему знакомы. Он видел их по телевизору. У его дома собралось довольно много знаменитостей. А еще он заметил полицейского, но он был тут наверняка затем, чтобы разгонять любопытных зевак.