Голоса потерянных друзей

— А чего они хотели от… мистера Госсетта? — Я пытаюсь представить массу, которого знала столько лет, участником марстонской аферы, но ничего не выходит.　

— Денег, собственности и, если он уже стал их пособником, убедиться в его полном и безоговорочном повиновении. Такими методами они и выбивают деньги на свои бесчинства. Обычно они берут в оборот молодежь из состоятельных семей. Некоторые оказываются в заложниках. Другие помогают добровольно. А есть такие, кто сперва становится пленником, а потом — добровольцем, как только подхватывают «гондурасскую лихорадку». Все же идея свободной территории в Центральной Америке соблазнительна, что ни говори.　

Я опускаю взгляд и смотрю на пыль кремового цвета, приставшую к сапогам Элама. Меня не отпускают мысли о невзгодах мисси, о ребенке, которого она носит под сердцем. К щекам приливает жар.　

— Так вот, значит, как мисси Лавиния связалась с этими негодяями? Она думала, что действует в своих интересах, а потом оказалось, что ее одурачили? — Рассказать ли ему о брате мисси? Или он и сам уже все знает и просто проверяет меня? Я поглядываю на него искоса, слежу, как он поглаживает усы, а потом задумчиво прихватывает пальцами свой подбородок, словно ожидая, когда я заговорю. Но я молчу.　

— Вполне вероятно. Марстонцы ради собственных целей готовы на все. Они свято верят, что еще можно вернуться к былым временам и возродить хлопковые королевства, править новой землей, наиболее подходящей для этих целей. Эти люди всерьез считают, что шикарные поместья и рабовладение еще не канули в Лету. Марстон требует беспрекословного подчинения. Если понадобится, жена должна пойти против мужа, отец против сына, брат против брата, лишь бы исполнить приказ Марстона, сохранить верность его великой цели. И чем больше богатства люди им отдают, чем охотнее предают своих близких, горожан, соседей, тем выше они поднимаются по рангу и тем больше земли им сулят в воображаемой Гондурасской колонии.　

Он останавливает на мне взгляд, следя за тем, как же я встречу эти новости.　

Меня до костей пробирает дрожь.

— Мистер Уильям Госсетт ни за что бы не стал в таком участвовать! Если бы знал, что это такое на самом деле. Я в этом уверена! — но в глубине души я уже начинаю сомневаться и задумываюсь: а может, у путешествия массы в Техас были и другие причины? Не из-за этого ли пропали книги, в которых хранились договоры с издольщиками? Может, он задумал нас обмануть, продать наши наделы и тоже уехать в Гондурас?　

Я качаю головой. Нет, не может такого быть! Он скорее всего пытался спасти Лайла, только и всего.　

— Злодеем он не был, но когда дело касалось сына, становился слеп и глуп. Ради этого мальчишки он на все был готов. Масса отправил Лайла в Техас, чтобы уберечь от беды, — в Луизиане тот впутался в одну историю, которая закончилась смертью человека. Но через несколько месяцев Лайл и в Техасе попал в переплет. Вот почему масса проделал такой путь. Он искал своего сына — и это единственная причина.　

Элам Солтер смотрит сквозь меня, точно я призрак или кружевная занавеска.　

— Я вам не лгу, — говорю я и расправляю плечи.　

Какое-то время мы глядим друг другу в глаза: Элам Солтер и я. И хотя я девушка высокая, мне все равно приходится запрокидывать голову, точно маленькому ребенку. Между нами будто вспыхивают молнии, а кожу мою жжет так, словно Элам ко мне прикасается, несмотря на расстояние между нами.　

— Знаю, мисс Госсетт, — он с таким почтением произносит мое имя, что я даже теряюсь. Обычно ведь все зовут меня Ханни — и никак иначе. — Штат Техас объявил вознаграждение за голову этого самого Лайла, совершившего немало злодеяний в округах Команче, Хилл и Мэрион. Шесть недель назад подразделение «А» техасских рейнджеров сообщило, что он убит в округе Команче. Вознаграждение было заплачено.　

По спине пробегает холодок, — видно, злой дух никак не оставит меня в покое.　

Лайл мертв! Все это время его отец гнался за душой, которую уже прибрал к рукам дьявол.　

— Не нужно меня в это вмешивать. Я тут ни при чем. Я и приехала сюда только потому, что… Я сделала то, что сделала, потому что… потому… — Что бы я сейчас ни сказала, Эламу Солтеру мои слова покажутся пустым звуком. И немудрено: ведь он человек, который еще маленьким мальчиком сбежал от хозяина и обрел свободу. Прожил жизнь так, что теперь даже белые мужчины говорят о нем с почтением.　

А я просто Ханни. Ханни Госсетт, которая по-прежнему носит имя, данное ей тем, кто ею владел. Я ведь даже не выбрала себе нового имени, чтобы не злить хозяйку. Я просто Ханни, которая живет в домике издольщиков и обрабатывает жалкий клочок земли, чтобы себя прокормить. Я мул. Бык. Полевой зверь. И даже не пытаюсь это исправить. Читать не умею — разве что несколько слов. Писать — тоже. Проделала такой путь, чтобы попасть в Техас и найти тут белого человека — совсем как в прежние времена.　

Как была никем, так никем и осталась.　

И что обо мне думает Элам Солтер…　

Я стискиваю складки ситцевого платья. Поджимаю губы и стараюсь сохранить хотя бы подобие невозмутимости.　

— Вы очень смелая, мисс Госсетт, — Элам косится на мисси. Она сидит на скамейке, мычит себе под нос, обрывая с поникших цветов лепестки — один за другим, — и глядит, как они падают на сухую, истрескавшуюся землю. — Если бы не вы, они бы погибли.　

— Может, не моего это ума дело и не стоило так беспокоиться. Может, не надо было всего этого допускать.　

— Не такой вы человек. — От его слов по коже, точно подтаявшее масло, разливается тепло. Неужели он и впрямь так обо мне думает? Я пытаюсь всмотреться в его лицо, но он повернулся к мисси. — Что посеет человек, то и пожнет, — глубоким голосом говорит Элам. — Вы в церковь ходите, мисс Госсетт?　

«Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает» — эти строки я хорошо знаю. Хозяйка часто их повторяла, чтобы показать, что если она нас наказывает, так это мы виноваты, а не она. Дескать, это Бог хочет, чтобы нас выпороли.　

— Да, мистер Солтер, хожу. Но вы можете звать меня Ханни, если угодно. Кажется, мы с вами успели порядком сблизиться. — Мне вспоминается, как он схватил меня и кинул за борт. Наверное, тогда-то он и понял, что я не мальчишка.　

Уголки его губ едва заметно вздрагивают — может, и ему вспомнилась та минута. Но он не сводит глаз с мисси.　

— Отведу ее внутрь, пожалуй, — говорю я. — Как считает доктор, ее папа может умереть в любую минуту.　

Элам кивает, но остается на месте.　

— А куда вы отправитесь, когда все закончится? Уже решили? — он снова поглаживает усы и подбородок.　

— Еще не знаю, — и это чистая правда. Единственное, в чем я сейчас уверена, так это в том, что не знаю, куда податься. — Но у меня есть кое-какие дела в Остине.　

Я достаю бабушкины бусы из-под воротника и рассказываю Эламу про нас с Джуно-Джейн и про Книгу пропавших друзей. Заканчиваю я историей ирландца о белой девочке.　

— Уж не знаю, есть ли тут хоть капелька правды. Девочка могла найти эти бусы, а может, ирландец-конокрад вообще все выдумал. Но я не могу уехать, не сделав попытки это проверить. Надо сперва во всем разобраться, а уже потом покидать Техас. А раньше я подумывала остаться тут и продолжить путешествие с книгой по окрестностям, чтобы искать моих близких, рассказывать людям о пропавших друзьях, записывать новые имена, расспрашивать встречных о родне — своей и чужой, — о том, что книгу ведет Джуно-Джейн, я решаю умолчать. Не рассказываю и о том, что могу прочесть в ней всего несколько слов. Элам — уважаемый человек. Достойный и гордый. Хочу хоть немного ему соответствовать.　

Я снова возвращаюсь мыслями к Книге пропавших друзей, к именам, записанным в ней, к данным нами обещаниям.　

— Но может, я вернусь в Техас через годик-другой, и уже тогда обойду его с книгой. Теперь-то я знаю дорогу, — я гляжу на мисси, тяжело повисшую на мне, точно мешок, взваленный на плечи. Ну и кто же за ней такой присмотрит? — Она много чего успела натворить на своем веку, но я не могу ее бросить в таком положении. И Джуно-Джейн тоже не оставлю в ее горе. Она еще совсем ребенок — а тут такое испытание! А еще я не хочу, чтобы ее обманули с наследством. Мы надеялись разыскать бумаги ее отца и доказать, что все должно было достаться ей, но доктор сказал, что массу Госсетта привезли в форт ни с чем.　

— Я напишу в мэйсонскую тюрьму и разузнаю, не осталось ли у них седла и упряжи — в них тоже может что-нибудь найтись, а еще попрошу кого-нибудь сопровождать вас в Остине и посадить на поезд, идущий на восток. Марстон со своими соратниками рыщет поблизости и знает, что мы здесь. Они ни перед чем не остановятся ради своих целей, и им не нужны свидетели, которые могут дать против них показания, если их поймают и допросят. А девочки могут подтвердить личность Лейтенанта, а может, и остальных. Это значит, что они в опасности, и вы тоже. Лучше вам пока уехать из Техаса.　

— Мы будем очень вам благодарны. — Ветер шелестит в ветвях над нашими головами и отбрасывает на кожу Элама свет и тени. Его глаза становятся то темно-карими, то снова золотистыми. Все звуки форта для меня вдруг затихают. Я уже ничего не замечаю. — Берегите себя, Элам Солтер. Будьте очень осторожны.　

— Застрелить меня невозможно. Они сами так говорят, — он едва заметно улыбается и кладет руку мне на плечо. Меня пронзает жар и сгущается в самом низу живота — никогда раньше ничего подобного не чувствовала! Перед глазами пляшут тени. Покачнувшись, я моргаю, открываю рот, чтобы что-то сказать, но язык точно присох к небу.　

Чувствует ли он этот ветерок, что кружит около нас посреди летнего зноя?　

— Не бойтесь, — шепчет он, а потом разворачивается и уходит вдаль широким, мерным шагом человека, который уже нашел свое место в этом мире.　

«Не бойтесь», — мысленно повторяю я.　

Но мне страшно.