Чагинск. Книга 1

Глава 15. Румынский культуризм

Мне опять снились разноцветные велосипеды — наверное, из-за Снаткиной.

В доме Снаткиной было слишком много велосипедного. В любом месте, присмотревшись, можно было найти велосипедные части. На веранде за диваном стояли запасные рамы, подставки под сковородки на кухне были сделаны из ведущих звезд, лампа в коридоре оказывалась колесом, вешалка для одежды в моей комнате изготовлена из руля, на подоконниках лежали подшипники и каретки, по углам, свернувшись змеенышами, чернели цепи. Во сне я слышал лязгающий звонок и собирался крутить педали.

Я раздумывал, какой велик взять, в сарае у Снаткиной припасено слишком много, и я никак не мог выбрать, какой лучше. Старый подростковый «Орленок», легкий, но без багажника и с неудобным рулем, облезло-зеленый. Синий «Дорожный» с дамской рамой и крепким багажником. Или безымянную машину, судя по всему, собранную из разных частей и выкрашенную в белый. А в самом дальнем углу сарая стоял старый велосипед с мотором. Я во сне подумал — зачем такой Снаткиной, она все равно на них не ездит, а водить велосипед с мотором неудобно и тяжело. Я хотел взять его и попробовать завести, но не получилось, так что я выбрал «Дорожный».

Еще мне снилась Кристина.

Я видел ее со спины, но не сомневался, что это она. Кристина все время исчезала. Я хотел ей сказать важное, но никак не мог догнать. Со мной уже случались похожие сны, я хорошо знал их схемы и карты и, находясь внутри сна, мог определить, что это сон. И самое неприятное заключалось в том, что я, понимая, что это сон, испытывал чувства: страх, жалость, отчаяние.

Кристина уходила то по Советской, то по Сорок лет Октября, я пытался ее догнать, быстро шагал с велосипедом и никак не мог додуматься сесть на него, бежал рядом. Кристина ускользала, оказывалась за поворотом. Я пытался догнать ее и за поворотом и снова торопился следом, но стоило моргнуть или отвернуться — она пропадала.

Сон мучительно повторялся, я просыпался раздосадованным, но с твердым убеждением, что, если сейчас снова усну, сон возобновится и я смогу догнать ее в продолжении. Непременно. Но сон оборвался, я запнулся и упал на велосипед, ушибся, открыл глаза.

Надо мной, потирая лицо, стоял Роман.

Похоже, вчера он не остановился и старался до утра. Лоб у Романа стал неприятно костистым, а нижняя часть лица опухшей и расплывчатой, раньше я не встречал таких похмельных деформаций.

— Там этот приехал… Чучеловский…

Голос сел. Все-таки слишком много водки после коньяка.

— Чучеловский?

— Таксидермист.

Таксидермист Чучеловский-Стрежень приехал презентировать новые труды. Почему мне?

— Что хочет?

— Я с ним не говорил, он просил тебя позвать.

— Зачем?

— Откуда я знаю?! Наверное, хочет что-нибудь рассказать. Про кепку, например. Он же ее нашел.

Я сел в койке. Зачем Сарычеву рассказывать мне про кепку, мы с ним почти незнакомы. Федор. Он мог попросить Сарычева рассказать мне про кепку. Зачем это Федору?

— Могу поспорить, его прислали, — сказал Роман, угадав мои мысли.

— Кто?

— Механошин. Или Светлов. Или еще кто-то там… Их тут слишком много!

— Зачем прислали?

— Прощупать.

Роман сделал пальцами неприятное щипковое движение.

— Тебя?

Роман произвел такое же движение и второй рукой.

— Нас, — уточнил он. — Мы представляем определенный интерес для определенных кругов, ты разве не заметил? Давления?

— Давления… Не знаю…

— Ладно…

Я отправился на утреннюю встречу с таксидермистом.

Дождь закончился, но погода оставалась пасмурной; я плюнул с крыльца, сунул ноги в галоши и вышел за калитку. У кустов сирени был припаркован «ЛуАз», за рулем дожидался Сарычев.

— Здравствуйте, — сказал я.

Арсений Михайлович выскочил из машины, пожал мне руку. От него пахло табаком, лесом и горячим железом, словно в мире Сарычева никакого дождя — свет, солнце и просторы.

— Здорово, Витя, смотри, чего покажу!

Сарычев быстро обежал машину, откинул заднюю дверку, задрал брезент.

В багажнике стоял волк.

Чучело, конечно, но очень убедительное, с трех шагов я бы не отличил от живого. Серый, с узкой, но тяжелой мордой, с длинными мощными лапами и желтыми умными глазами, волк стоял в угрожающей позе, наклонив голову.

— Как? — спросил Сарычев.

— Хорош, — согласился я.

Волк хорош, при чем здесь я?

— А они не берут, — пояснил Сарычев. — То есть музей закрыт, хотя мы и договаривались. Я привез, лбом о дверь постучался — тишина. Вот как это понимать?

— Почему музей закрыт?

— А бес его знает. — Сарычев протер запотевшие волчьи глаза. — Карантин какой-то придумали. А мы еще по осени договаривались, их-то волк испортился.

— Испортился? — тупо спросил я.

— Зачервивел. Хранить не умеют. То моль желтая, то с потолка побежало, мыши еще. В последнее время мышей до черта, везде лезут, мелкие такие, как муравьи.

— Меня тоже кусали, — сказал я.

И показал заклеенную пластырем руку.

Сарычев понимающе и сочувственно вздохнул.

— Мышь распоясалась, это понятно, — сказал он. — Лис-то лет десять как нет, то чумка у них, то бешенство, мышь выбирать некому, она и прет. Скоро все сожрет. Музейному волку лапы обгрызли.

— Жаль.

— А мне как жаль. Волк-то черный был, редкостный, я таких уж давно не видел. А вам-то самому не надо?

— Чего?

— Волка?

Сарычев похлопал зверя по холке, собрал шерсть в кулак, дернул, показывая, что сидит она крепко и если что не осыплется.

— Зимний. — Сарычев потрепал волчье ухо. — Крепкий волк, пропитанный, все как полагается. Такой не завоняет.

— Не сомневаюсь.

— Нет, правда, хорошо пропитал, водоотталкивающий теперь. А еще… Вот пощупай, никаких проволок!

Сарычев схватил мою руку и приложил к волку. Не знаю, как должен ощущаться настоящий волк, этот был… теплым. Упругим, словно под шкурой сохранились мускулы, зверь, а не набитый опилками и сеном муляж — у Сарычева имелся талант.

— В любом музее за такого тридцать тысяч дадут! — заверил Сарычев. — С закрытыми глазами дадут. Сейчас модели с силиконом делают, мне силикона не достать, так я шланги от гидроприводов режу. Тяжелее немного получается, но зато макет плотный, сбитый, чувствуешь?

— Да. — Я осторожно высвободил руку. — Очень плотный волк.

— Отличный волк, — с уважением к собственному труду сказал Сарычев. — Отличный. Я его в феврале взял. В феврале у них шкура обвисает слегка, легче снимать. Вот сюда добыл.

Сарычев раздвинул мех на волчьей лопатке и показал аккуратную дырку от пули, зашитую золотой нитью.

— Люблю с волком работать, — сообщил Сарычев. — Чистый зверь, себя соблюдает, это тебе не медведь какой.

Сарычев уважительно пробежал рукой от волчьего лба до хвоста.

— Вы случайно Маргариту Николаевну не знаете? — спросил я.

— Маргариту Николаевну? Нет, не знаю такую…

— Разве не вы ей бобра дали?

— Так тебе, что ли, бобр нужен?! — обрадовался Сарычев. — Я как раз недавно капканы замочил, буду ставить. На Зюзином болоте. Знаешь, там Козья Речка рядом, так они целых два ручья запрудили, местность нарочно заболачивают, сыры себе делают. Так что могу и бобра. Сейчас такие мягкие игрушки есть, ну типа из настоящего делают игрушку, типа чучело, но без костей, наоборот.

Чучело наоборот.

— Из бобров такие подушки делают. Или тебе струю?

Этого вопроса я опасался давно.

— Нет, мне не струю, мне, собственно…

Адмирал Чичагин был большой знаток бобровой струи и приготовлял из нее множество продуктов: бальзамы для желудка и бодрости, пропитанный нюхательный табак, благовонную воду, порошок для посыпания париков и особые капли — если буквально каплю брызнуть на льняной жмых, жмых поместить в бочку и притопить в бочаге с вечера, к утру же в бочку набьется более пуда крупного красного карася.

— А! — в глазах Арсения Михайловича вспыхнуло прозрение. — Я вспомнил! Вы хотите композицию!

— Композицию?

— Три бобра, а на них глобус. Так ведь?!

Я попытался понять — не шутит ли Сарычев. Но сегодня он был, похоже, серьезен.

— Надо подумать, — сказал я.

— Можно сделать в масштабе, — предложил Сарычев. — Один к трем. Я как раз технику осваиваю, бобров можно выварить…

Сарычев стал рассказывать, что бобр, если его хорошенько выварить в особой мастике, сильно уменьшится в размерах, он, Сарычев, может сделать такое, но на заказ.

— А волка выварить можно? — неосторожно спросил я.

— А чего нельзя-то? Да, бак нужен побольше и раствор покрепче. И по деньгам… волк крупнее…

Он стал рассказывать, как лучше варить волка, что для этого потребуется и что такая варка обойдется гораздо дороже: во-первых, сам волк недешев, во-вторых, мастики требуется больше, в-третьих, волк давно переделан в чучело, а значит, мне придется заплатить сначала за чучело, а потом его варить, ну или ждать нового волка. С этим сложности нет, можно организовать, но летний волк — материал паршивый, шерсть лезет, линяет, сам тощий, в клещах, то ли дело волк зимний…

Я давно перестал различать — серьезен ли мой собеседник. Я не могу понять, врет он или нет. Профдеформация. Ты слишком часто общаешься с копирайтерами, рекламщиками, писателями, продюсерами, они врут легче, чем дышат. Правду они не говорят никогда, даже в самых простых случаях, врут машинально, ты знаешь, что они врут, они знают, что ты знаешь, вранье давно уже никого не смущает. И теперь я не мог понять — Сарычев действительно собирался продать мне чучело волка или ему нужно другое.

— Спасибо, — сказал я. — Мне пока не нужно чучело.

— Да, — Сарычев вздохнул. — Я понимаю, что оно не всегда нужно сразу, но впоследствии…

Сарычев поглядел пристально.

— Вы можете себе позволить чучело потом, — сказал он. — Через некоторое время. Я же говорю, в любом музее такого волка с руками оторвут! Это новый волк, у нас такие волки лет через десять появятся!

Я промолчал. Сарычев был убедителен.

— Слушай, я могу волка переделать, — предложил вдруг он. — Можно каркас извлечь, набить синтепоном, он будет мягким, как подушка! На нем спать можно!

— Нет, спасибо, — сказал я. — Я, в принципе, не против, но у меня аллергия. Спасибо…

— Подумай, Витя. Я понимаю, наверное, сейчас не время, но… — Сарычев сделал паузу. — Но это… короче, отдам за пятнадцать.

— Что?

— Дешевле не могу. Пятнадцать — ниже себестоимости, фактически это за работу и материалы.

На секунду я задумался. Если купить чучело волка… Это оригинальный ход. Путешествовать с чучелом волка экстравагантно, порой элегантно, приезжаешь в Усть-Лабинск, заселяешься в гостиницу «Заводская» — с волком к тебе совершенно отдельное отношение. Пожалуй, я взял бы чучело волка, но не сейчас, неподходящий момент. Но стоит подумать об этом позже.

— Давайте обсудим это после, — предложил я.

— Ну, смотри…

Сарычев разочарованно уехал.

Роман сидел на кухне и ел макароны. Мне с утра особо не хотелось, к тому же макароны слиплись печальным, точно медуза, комком. Роман отковыривал от этого комка макаронины, макал в плошку смешанного с кетчупом майонеза, неаппетитно жевал. Я сел за стол.