Чагинск. Книга 1

Глава 6. Искристый зоб

В тысяча семьсот девяносто седьмом году адмирал Флота Ее Императорского Величества Антиох Александрович Чичагин, проезжая по высокому белому берегу Ингиря в свою вотчину, увидел, как хромой старый олень увяз в грязевом бочаге. Олень погрузился в яму с головой, но через несколько минут выскочил здоровым и бодрым. Адмирал, страдавший приобретенным во время шведской кампании ревматизмом, решил испытать бочаг сам.

Спешившись, Чичагин погрузился в грязь по грудь. Грязь оказалась теплой, горячей, но адмирал, продубленный жгучими южными ветрами, жары не боялся. Он просидел в бочаге час, и недуг отступил, адмирал же, избавленный от костяных мук, велел обложить бочаг генуэзским розовым известняком и поставить рядом с булькающей чашей беседку и приют.

В Отечественную войну возле беседки соорудили павильон, в котором герои двенадцатого года получали бальнеологическое содействие.

В годы Крымской кампании целебные илы Ингиря наряду с жирными чухломскими карасями в сорокаведерных бочках поставлялись в госпитали, грязи спасали от газовой гангрены, а из карасей варили целебный и питательный бульон.

Товарищ Орджоникидзе, подорвавший здоровье на каторгах, приезжал в Чагинск инкогнито, лечился сам и рекомендовал другим членам Политбюро газированные грязи и крепкую чагу, и эти члены Политбюро…

По улице, дрыгая задними лапами, пронеслась бешеная кошка, сбила мысль.

С утра я работал на подоконнике в своем номере. Разворачивал шаблон, вписывая в карту Чагинска грязелечебницу…

Несомненно, в Великую Отечественную на башне грязелечебницы размещался пункт противовоздушной обороны, здесь следили за небом счетверенная пулеметная установка и прожектор. Пункт защищал снарядный завод, склад боеприпасов и грузовой двор. В сорок втором году во время налета на завод расчет зенитной установки смог подбить бомбардировщик «Ю-88».

В послевоенные годы грязевой источник иссяк, подземные воды остыли, оскудели и уже не находили путь к поверхности, грязелечебница была признана бесперспективной и зачахла. Чагинск, двенадцать тысяч жителей.

В дверь постучали. Около одиннадцати, не Хазин, Хазин не так стучит. Роман, скорее всего.

Я оторвался от ноутбука и открыл дверь.

Федор. В потрепанной камуфляжной «горке». Неожиданно.

— Ты дома, отлично! — обрадовался Федор. — Просыпайся!

— Куда? — не понял я.

— В смысле куда?! Договаривались же… На зеленую! Пиво-водка-шашлыки!

Я покривился.

— Да ненадолго, — заверил Федор. — Погода шепчет, Витенька! Давай, шевелись, еще ехать.

— Мне работать…

— Завтра поработаешь, — перебил Федор. — Слушай, мы с тобой еще и не поговорили толком… Посидим, вспомним молодость, расскажешь, как ты там. — Федор покрутил глазами.

— У меня книга, — сказал я.

— Да знаю-знаю, ты у нас вэлики рюсски писатель. Читал… Ничего так, кстати, мне понравилось… Слушай, я тебе как раз расскажу один сюжет! У нас есть один водила, так он встретил бабу из Солигалича… Хромую бабу из Солигалича.

— Я про Чагинск пишу, — сказал я. — Про город. Краеведение.

Отец бабы из Солигалича как-то раз вырезал «Калевалу» на ячменном зерне.

— Да что про эту жопу писать?! — искренне удивился Федор. — Ты же сам знаешь, тут тритоны со скуки дохнут… Хотя…

Федор задумался.

— Хотя, бывает, и у нас случается…

Федор окончательно вошел в номер, захлопнул дверь, уселся на койку. Всегда такой, вспомнил я.

— Тут у нас одна тетка в прошлом году ограбила магазин фурнитуры.

— Какой фурнитуры? — не понял я.

— Швейной. Короче, жена Механошина хотела вышить самый большой герб города, чтобы попасть в Книгу рекордов. Заказала бисера тридцать шесть килограммов, в «Наперстке», ей привезли. А в «Наперстке» эта тетка как раз работала, а ей зарплату за три месяца задерживали. Ну, эта тетка взяла — и тридцать шесть килограммов сперла. Вывезла к себе домой, в сарае спрятала. Хватились бисера только через неделю, к этому времени весь бисер куры сожрали… склевали то есть…

Федор постучал ногтем по спинке кровати, видимо представляя процесс.

— Ее мать кур бразильских держала, мордатые такие. Короче, куры думали, что бисер — это пшено, и все слопали. Ну а ментовка наша как раз раздуплилась и похитителя нашла. А бисера нет! Эта дура на колени — не виноватая я, все возмещу, пятеро детей, и все дела… Ну, хозяин хоть и упырь, но заявление забрал.

А Механошиха на принцип рогом поперла…

Федор ухмыльнулся.

— Короче, Механошиха эту тетку заставила бисер из куриного дерьма булавкой выковыривать, мыть и на лески нанизывать. Вот тебе история про город Чагинск, можешь записать.

Федор кивнул на ноутбук.

— Нет, это правда все, — заверил Федор. — Я тебе эту тетку показать могу, если хочешь, она у нефтебазы живет…

— Попозже, — сказал я.

Почему-то такие истории происходят сугубо в провинции, в Москве или в Петербурге такое приключиться не может никогда. Стена, разделяющая первичную и производную реальности, проходит через Лакинск.

— Ну, как знаешь. Я таких могу на пять книг рассказать, накопилось… Иногда жесть голимая… Поехали, Вить? А с книгой я тебе помогу.

— Как?

— Так. Помнишь, дядька мой? Не тот, что на телевышке, а тот, который ку-ку?

Про дядю-ку-ку я, разумеется, не знал, но это представлялось вполне возможным, один ку-ку, другой на телевышке. К востоку от Лакинска.

— Как на пенсию вышел, сочинять стал в тетрадях, — объяснил Федор. — Историческое. Про Стеньку Разина, про Пугачева, вроде как они в наших местах гуляли. И про Чичагова есть.

— Чичагина, — поправил я.

— Ну да. Целая тетрадка. Он вроде книгу старую нашел, вот там и вычитал… Так я его записки тебе отдам.

— Там точно про Чичагина?

Федор стал утверждать, что точнее не бывает, он даже в музей тетрадь показывал — и там все так и сказали, ценный источник. Дядины буквы меня не очень занимали, хотя в их существовании я не сомневался; классик утверждал, что в каждом уезде у нас по Сен-Симону, я подозревал, что гораздо больше. Но отправляться в поездку с Федором…

— А где твой смешной арап, кстати? — спросил Федор. — Этот, Хазин? Я к нему стучался, он не открывает.

— За машиной поехал. Вчера машину утопили, вытаскивать надо…

— А я вам говорил — бухими не катайтесь.

Ну да.

— Не, я серьезно, лучше бухими не ездить, — повторил он. — Механошин велел следить за порядком, а вы всегда в дрова…

— Не всегда, — возразил я.

— Да не, я понимаю. Местные-то пообмялись давно, а приезжих качает. Ты писатель, Хазин… Слушай, он точно не дурак?

— Да не, как все…

— Все время фотографирует.

Я не стал отвечать.

— Я видел, он колонки фотографирует. Едет по Кирова и фотографирует каждую колонку. На фига?

— Искусство, — объяснил я. — Художник видит красоту в обыденных вещах.

— Красоту?

— Красота случается в чем угодно. Хоть в галошах драных.

— Ну да, может быть. Короче, Вить, собирайся, отдохнем. А то окосеешь от экрана. У нас компьютер в отделе поставили, у всех глаза квадратные, а их беречь надо.

Я думал. То есть так, не думал, я в последнее время мало думал, локфик купирует мысль, мысль не нужна при сочинении краеведческой литературы, для этой литературы полезно часто ездить по ухабам, но все равно…

— Не, Федь, не могу, — сказал я. — Спасибо, конечно, за тетрадь… Надо работать.

Я вернулся к ноутбуку и подоконнику.

— Не, Вить, ты чего? — обиженно нахмурился Федор. — Сто лет не виделись, а ты?! Поболтаем, туда-сюда…

Федор уперся в пол и стал дебильно раскачиваться на койке.

— Знаешь, Вить, а я тоже два раза уезжал, — рассказывал Федор, скрипя пружинами. — После армейки дергался и потом еще… А где вы машину утопили?

— Не знаю. Хазин вел. В ручье. Там снетки водятся.

— Это не снетки, это…

Дверь открылась, в номер заглянула Маргарита Николаевна. Она совершенно ничего не сказала, но я подумал, что, пожалуй, да, наш народ больше любит мышь.

— Поедем, Вить! — уговаривал Федор. — Я сам без выходных второй месяц, котлован сначала, потом строители, праздник этот, пашу как проклятый… У нас в отделении недокомплект, а тут это все навалилось… Работы в три раза прибавилось. Давай, Вить, хоть продохнем, а? Пивчанского задавим, на то самое место сгоняем…

— На какое?

— Красный пляж. Помнишь?

Красный пляж.

— Там все так же. Да мы ненадолго, пару часиков.

Я не особо хотел общаться с Федором, и надо было…

— Туда пешком три дня тащиться.

— Какие три дня, Витя! Мы с другой стороны прямо на берег выедем…

Я согласился.

— Вот и отлично! — обрадовался Федор. — Давай одевайся, а я пока этого уговорю… Дэнсера? Как его там?

— Романа?

— Точно, Романа. И его возьмем.

— Зачем?

— Я шашлыков пять литров замочил, — пояснил Федор. — В два рыла не сожрать, прокиснут ведь. Или он это…

Федор покривил глазом.

— Да не, нормальный, — заверил я.

— Ну вот и хорошо. — Федор выскочил из койки. — Пойду будить.

Я поглядел на экран ноутбука.

Грязелечебница…

В шестидесятые годы на базе бывшей грязелечебницы пытались наладить силосную башню, потом холодильную установку, потом льносушилку, однако ни одна из этих затей успехом не увенчалась. Долгие годы башня и подлежащие здания погружались в ненужность и приходили в запустение. И только недавний приход в область национально ориентированного капитала позволил старейшей здравнице Центрального федерального округа с оптимизмом смотреть в новое тысячелетие.

Двенадцать тысяч и силосная башня.

Я выключил ноутбук, лег в койку. Пять минут полежать.

То самое место. Забавно. Красные пески. Интересно, как там…

Дверь открылась, на пороге опять стояла Маргарита Николаевна. Кажется, она хотела что-то сказать, но вдруг побежала по коридору, грохоча туфлями. Странная женщина, такая вполне могла подкинуть Хазину клопа.

Я собрался.

В коридоре пахло сиренью, но Маргарита Николаевна отсутствовала, я проследовал до номера Романа. Дверь была открыта, сам Роман сидел на полу и сосредоточенно натягивал сапоги.

— Привет, Вить, слушай, там, надеюсь, без синьки, а? А то я что-то стал уставать…

— Не могу ничего гарантировать, — ответил я. — Провинция непредсказуема, ты приедешь, а там… Рицкий.

— Кто?

— Да никто, не бери в голову.

— Ладно…

Роман справился с правым сапогом, приступил клевому.

— Мне еще выступать.

— Сегодня? Ты говорил — выходной.

— Отец объявил готовность, сказал, что пока сидим в гостинице.

Роман справился со вторым сапогом, вскочил.

— А почему здесь? — спросил он. — Паша Воркутэн живет в кирпичном коттедже на Набережной, а я здесь, в гостинице… Как она называется?

— Не знаю.

— В гостинице «Нелепые Дрозды»… Почему я…

Роман уставился на сапог и задумался, похоже, сапог был надет некачественно, хотя, на мой взгляд, выглядел идеально.

— Эй, мужики, давайте скорее! — позвал снаружи Федор.

— Я догоню. — Роман ощупывал голенища.

Я отправился на улицу. Спустился по лестнице с холодными перилами, на вахте никого. Сама вахта напоминала ларек, сколоченный из фанеры и вагонки и выкрашенный в зеленый цвет. Сооружение занимало свободное пространство между лестницами, с посетителями гостиничные работники общались через старомодный полукруглый вырез, сейчас административное окошко было забрано. Над самим отверстием черной краской было выведено: «Jerry is here». Почему-то я подумал, что Маргарита Николаевна немая.