Чагинск. Книга 1

Глава 7. Безбожный еж

Я проснулся, некоторое время думал и записывал в блокнот. Про мужика, обесчещенного снежным человеком, и про незадачливую похитительницу бисера. Про мужика мне история нравилась, а после того как Роман сказал, что это похоже на «Смерть Ивана Ильича», нравилась еще больше. Из этого действительно могла получиться абсурдистская экзистенциальная повесть. Вчера Роман сказал, а я всерьез не принял, а сейчас, с утра, этот внезапный смысл возник передо мной во всей своей беспощадности. Я вдруг стал придумывать эту повесть, она завертелась в голове, обрастая персонажами и деталями, и в этой повести было место и благородному адмиралу Антиоху Чичагину, беззаветному просветителю, внутреннему демократу и стороннику вариоляции, и бестолковой похитительнице стекляруса Елене Кичигиной, и великому архитектору Елкину, несостоявшемуся строителю воздушных кораблей, и Марыле Родович — я давно хотел поместить ее хоть в какую-нибудь книгу за имя и песни, и Снаткиной, первой красавице города, копившей год на павловский платок, проснувшейся в майское утро раньше всех и первой прибежавшей на площадь возле вокзала…

Я плотно погрузился в мысли, и когда в дверь загрохотали, с трудом смог вернуться к текущей действительности. В дверь действительно пинали, наверняка Хазин. Я спрятал блокнот и открыл, на самом деле Хазин.

— Тебе подкинули? — спросил он.

Под ногами у Хазина стоял прозрачный пакет из плотного полиэтилена, в котором темнело нечто мохнатое размером со среднюю собаку, например с бордер-колли.

— Нет, — ответил я.

— А мне подкинули. Утром выхожу, а под дверью этот мешок. Это знак?

Хазин зачем-то подвинул мешок мне, хотя мне этого мешка ничуть не хотелось.

— Не знаю. Почему обязательно знак?

— Это она! — громко прошептал Хазин. — Маргарита! Сначала подкинула мне молибденового клопа, теперь дохлого…

Хазин потрогал мешок носком кеда.

— Дохлятину.

— Куда ты его, кстати, дел? — спросил я.

— Кого?

— Клопа.

— Здесь, — Хазин похлопал по карману. — Держу на всякий случай при себе. А то Шмуля на него тогда покушался, еле отбил…

— Это, вероятно… енот, — предположил я.

Енот, любимый енот Карла Линнея.

— Енот? Нет, смысл железного клопа в общих чертах мне ясен, но енот? Что значит енот?!

— Не паникуй…

— Не паникуй?! Легко тебе говорить! А вдруг это метка?! Послание? Типа бычьей головы в койку? Предупреждение! А я даже не понимаю, о чем меня предупреждают!

Хазин вошел и зачем-то затащил пакет с енотом. Пакет расползся, словно енот внутри был жидкий.

— А Шмуле ничего не подбрасывали?

Хазин внимательно разглядывал мой номер.

— Не знаю, я его не видел…

— Понятно. Енот — это ведь собака?

— Типа того. Из рода песьих… Или псовых.

— Все тогда ясно, — сказал Хазин. — Это мне намек — прибьют как собаку.

— Да брось… За что прибивать-то?

— Да не знаю, мало ли…

Хазин начал чесать руку.

— Может, я по пьянке им что-нибудь брякнул…

— Кому?

— Не знаю кому, мы тут с половиной города бухали. Брякнул, а они теперь вот… Жир, так сказать, семейства…

Он кивнул на мешок с енотом.

— Обиделись. Слушай, я на этом чертовом празднике как… не очень буйствовал?

— В пределах нормы. Про станцию «Мир» стихи прочитал…

Хазин зарычал и пнул стену.

— Но Светлову понравилось, — успокоил я. — А так… За Зинаидой Захаровной волочился.

— Может, это ее муж? У нее муж есть?

Хазин уставился на пакет с дохлятиной.

— Вряд ли, — сказал я. — Да и волочился ты так… в меру.

Хазин снова пнул стену.

— Возможно, хотели Роману подложить, но перепутали двери.

Я попытался утешить Хазина, но он, похоже, был безутешен.

— Да не мучайся, Хазин. Надо все выяснить, спуститься к администратору…

— К кому спуститься?

— Ну, я не знаю. Наверное, тут есть коридорная, или что-то вроде…

— Коридорная тут Маргарита, — напомнил Хазин. — Точно, это она, — добавил он севшим голосом.

— Да погоди, может, не она еще…

Хазин махнул рукой:

— Выясни, Вить, а?

— А сам-то ты что? — не понял я. — Сам и выясни…

— Да некогда мне, — Хазин поглядел на меня красными и трезвыми глазами. — Некогда.

— То есть? Что значит «некогда»?

Хазин уселся в койку. И точь-в-точь как вчера Федор принялся толкаться ногами и лязгать пружинами.

— Как мы и думали — этот сучонок Крыков соскочил. — Хазин хотел плюнуть, но не плюнул, некуда.

— Точно соскочил?

— Точно. Ну и предложили мне.

— Что тебе предложили?

Хазин замер в койке.

— Короче, Механошин предложил мне подготовить День города. Крыков там сделал уже кое-что, подрихтовать немного осталось, короче, несложно. Сам знаешь, все эти праздники один на другой похожи — гармонь да насос. Я сначала не хотел… Но бабки хорошие обещают.

Хазин поднялся из койки.

— Бабки?

— Бабки. Но бабки — не самое главное. Сам понимаешь, таких людей полезно иметь в друзьях…

— Хазин!

Я хлопнул в ладоши, погромче, чтобы до этого дурака дозвенело.

— Хазин! У них друзей не бывает! А Крыков, похоже, не такой идиот, как нам казалось…

— Я уже согласился, — вздохнул Хазин.

Теперь он пнул мою койку.

Когда-то Федька притащил со свалки такую вот койку и сделал батут, поставил во дворе и прыгал, и чуть не сломал ногу, застряв между пружинами и рамой.

— Ногу сломай, — посоветовал я.

— Ногу?

Хазин посмотрел на ногу.

— Ногу бы можно… — Хазин постучал по колену. — Ногу можно, но я… я бабки взял, Витя.

Хазин перестал лязгать пружинами, сидел и смотрел испуганными глазами.

— Ну так верни, в чем проблема-то?

Хазин молчал.

Мы молчали. Электровоз. До линии не меньше полукилометра, а он гудел словно под окном, впитывал рогами электричество, дребезжал красными листами обшивки, разогретый солнцем снаружи и моторами изнутри; я в детстве любил ходить на станцию и смотреть, как заряжаются электровозы.

— Может, в «Чагу» сходим? — предложил я.

Хазин помотал головой.

— А книга? — спросил я. — Ее как — дописывать? Одному мне?

Неохота. Вдруг я отчетливо понял, что мне не очень-то хочется дописывать «Чагинск: люди, пути, годы».

— С книгой в силе, доделывай, — заверил Хазин. — Все заплатят, не переживай, Механошин подтвердил.

Не повезло. С другой стороны, повезло, заплатят, Хазин прав, бабки-то нужны.

И адмирал Чичагин. Я вдруг понял, что успел привыкнуть к адмиралу, что не хочу его оставлять на полдороге.

— Ты фотки скинуть не забудь, — напомнил я. — Надо отобрать для верстки.

— Да, скину вечером. Ладно, Вить, пора бежать.

Хазин замер в дверях.

— Кстати, — сказал Хазин. — Этот, из музея…

— Бородулин, — напомнил я.

— Ну да, Бородулин просил тебя зайти.

— Зачем?

— Не знаю. Загляни к нему.

Хазин удалился. Дохлого енота забыл. Наверняка нарочно. Я выглянул в коридор, никого. Ладно. Я быстренько собрался, выставил енота в пакете в коридор и сбежал на первый этаж.

Гостиница была как обычно пуста, в будке администрации никого. Я вспомнил, что видел гостиничных работников всего лишь один раз — когда заселялся, полную девушку. Ну и Маргариту Николаевну, разумеется, однажды она даже мыла в коридоре полы.

На улице тоже было немноголюдно, Чагинск отсутствовал; я отправился в музей, а на обратном пути решил заглянуть в «Растебяку», съесть что-нибудь с сыром.

Я шагал по тротуару мимо бывшего ателье, мимо коммунхоза, мимо «Бытовых товаров» с синей вывеской, справа замок, слева молоток, мимо милиции… на скамейке возле милиции сидела Кристина в дурацком платье.

Кристина.

Она успела меня заметить, отступать было глупо, да и некуда.

— Здравствуй, Витя.

Я подошел.

— Здравствуй, — ответил я.

Она выглядела плохо. Волосы слиплись и спутались, глаза дикие. Я не знал, что ей сказать, стоял и глядел, а она сидела.

— У меня сын пропал. Два дня как пропал, а они ничего не делают.

Кристина кивнула на милицию.

— Федор…

— Они ничего не хотят делать! — перебила Кристина. — Дело… дело открыли… А все равно ничего не делают!

— Я больше чем уверен, они делают все, что требуется.

Это прозвучало глупо.

— Витя, я знаю… — Кристина старалась смотреть в глаза. — Я знаю, что ты с этими… Которые атомную станцию строят.

— Да я…

— Витя! Витя, послушай!

Она вскочила со скамейки и схватила меня за запястья. Руки у нее постарели и похудели, покрылись пятнами и царапинами.

— Витя, поговори с ними! С Механошиным или с этим — длинным! Или еще с кем-нибудь, ну ты же их знаешь! Витя!

Кристина смотрела. У нее были серые глаза. Серые, хотя я помнил их карими. Нет, действительно карие глаза — мне всегда нравилось, что у Кристины карие глаза. А они оказались серыми.

— Витя, ну поговори?! Пусть они прикажут, пусть пришлют вертолет! Витя, пожалуйста, Витя…

Кристина вдруг принялась мелко и быстро целовать мне лицо. Я на секунду растерялся, а потом осторожно ее отстранил.

— Я поговорю. Обязательно поговорю…

Она не отпускала.

— Пожалуйста, Витя!

Она продолжала держаться.

— Они это будто нарочно, я не понимаю… ничего не понимаю, почему они не вызывают вертолет? Раньше они всегда вызывали!

— Я поговорю, — пообещал я. — Постараюсь сегодня же, думаю, получится…

Подъехала милицейская машина, из нее выбрался грузный мужик и, обмахиваясь папкой, поспешил к крыльцу. Кристина отпустила меня и поторопилась к этому мужику. Я быстренько отправился дальше, растирая запястья, Кристина что-то кричала.

Серые глаза.

Это была ее идея — сфотографироваться. Не знаю почему, однажды она зашла с утра и объявила, что мы идем в фотосалон. Вчера мы ни в какой фотосалон не собирались. Но Кристина, оказывается, собиралась. Она нарядилась в джинсы и в оранжевую рубашку, на плече болталась сумочка, я спросил, с чего это мы вдруг должны фотографироваться, а она ответила, что у нас ни одной фотографии, это никуда не годится. Бабушка моя посмотрела на Кристину, улыбнулась и вдруг сказала, что это хорошая идея, а то у нас и правда ни одной карточки нет. Бабушка выдала денег, напомнила, чтобы перед фотографией я подстригся, а при фотографировании не моргал. Спорить сразу и с бабушкой, и с Кристиной я не мог, поэтому согласился.

Мы отправились за Федькой.

Федька строил будку, хотя собаки у него пока не было. Получалось с запасом, в случае чего в этой будке можно переночевать, Кристина рассмеялась, а Федька сказал, что это для кавказской овчарки, ее вот-вот должны из Кировского питомника привезти. Фотографироваться Федька не соглашался. Кристина убеждала, но он только отсмеивался и крыл крышу будки маслянистым рубероидом.

Кристина разозлилась и сказала, что Федька дурак, без него обойдемся. И мы отправились фотографироваться.

Фотоателье в Чагинске располагалось в том же Доме быта, что и парикмахерская. Я стричься не планировал, но Кристина сказала, что надо.

В парикмахерской дежурил старый мастер; Кристина утверждала, что надо сделать «модельную», он согласился и, зевая, сделал полубокс, так что я стал похож на придурка. Кристина поморщилась, намочила расческу в фонтанчике и прическу поправила. И мы спустились на первый этаж в фотографию.