Чёрч. Книга 2

8

Эмма сидела на диване в кабинете, подтянув к груди колени. Ей не хотелось находиться в его комнате, ей хотелось тишины. Пустоты. Она уставилась на свои пальцы. На идеально нанесённый лак.

«Я никак не могла сделать это сама и не вспомнить. Не во сне. Не так безупречно. Это невозможно».

— Ужин через час, — бросила Марго, проходя мимо двери.

— Можно тебя кое о чем спросить? — крикнула в ответ Эмма, напугав их обоих.

Марго обернулась и заглянула в кабинет.

— В чем дело? — с подозрением спросила она.

Эмма решила, что это не удивительно. Теперь они с Марго разговаривали только в случае крайней необходимости.

— Я просто… пытаюсь кое-что понять, — решила она польстить тщеславию матери. — И я подумала, может, ты сможешь мне помочь.

— Что ж, попробую, если ты не будешь грубить, — вздохнула Марго и, прошествовав в комнату, присела на краешек дивана.

— Я знаю, что со мной было трудно, и что последний месяц выдался нелегким, — начала Эмма, сглотнув подступившую к горлу желчь от необходимости задабривать мать. — Но сейчас я делаю все, что только в моих силах, чтобы все было как надо.

— Сегодня я виделась с доктором Розенштейном, и он говорит, что замечает постоянные улучшения в твоем поведении и восприятии, — ответила Марго.

Эмме удалось сдержать улыбку.

— Хорошо, я рада. Мне тут пришло в голову, вы, ребята, сказали это… э… Пол все это время был в Нью-Йорке, верно? Он уехал сразу после происшествия?

— Эмма, ты ведь не настолько глупа, чтобы снова связаться с этим парнем. Может мне…

— Нет, я знаю, — подняла руку Эмма. — Я не собираюсь его выслеживать. Я просто хочу убедиться, что он действительно там.

— А с чего ты взяла, что он не там?

— Не знаю, просто… у меня иногда возникает такое чувство.

— Ну, Джерри сказал мне, что на прошлой неделе разговаривал с ним по телефону, и Пол собирался на занятия, так что да, он на самом деле там. Он уехал через день или два после того, как ты вспорола себе ногу, — объяснила Марго.

— А. Ясно. Хорошо. И он вообще не возвращался?

— Нет. Из того, что мне известно, он не хочет возвращаться домой.

Эмма посмотрела на свои ноги.

— Мама, — выдохнула она, но тут же спохватилась. — Марго. Как тебе это удается?

— Удается что? На это уйдет весь день, Эмма? У меня есть своя жизнь, ты знаешь.

— Как ты… ты была со столькими парнями.

— Эй!

— Как ты удерживаешься от того, чтобы стать их частью? Как удерживаешься от того, чтобы в них не влюбиться? — продолжала она.

Марго так долго молчала, что Эмма наконец взглянула на нее. Мать смотрела на свои выкрашенные в пастельно-розовый цвет ногти. Потом посмотрела на пальцы ног дочери, очевидно, заметив ее педикюр.

— Это очень легко, — наконец ответила она, вставая. — Я никогда не забываю о том, что на свете есть всего один человек, которому я могу полностью доверять. Всего один человек, которому я на самом деле не безразлична, который всегда будет рядом.

На один дурацкий, неловкий, грустный момент Эмме показалось, что мать говорит о ней.

— Я. Не важно, какие слова тебе скажет какой-нибудь мужчина, сколько у него денег или насколько он хорош в постели, он все равно тебя разочарует. Все равно тебя поимеет. Поэтому я просто делаю это с ними первой и не трачу на них свои эмоции. Я знаю, что ты меня не любишь, Эмма, но тебе следует у меня поучиться — ни один мужчина не стоит твоей любви и преданности. Вспомни хотя бы свое прошлое. Ты любила своего папу, а он тебя бил. Ты любила Чёрча, а он бросил тебя, когда ты больше всего в нем нуждалась. Бесполезно. Просто беспокойся о себе, и все будет хорошо.

«Ах. Ну, конечно. Думай только о себе. Вот я дура, знала ведь, какой ответ меня ждет».

Когда Марго вышла из комнаты, Эмма решила, что на этом их разговор окончен, но тут в дверном проёме снова показалась белокурая голова матери.

— И, Эмма, спрашивай, прежде чем копаться в моих вещах, а потом клади их обратно. Мне не важно, даже если это просто лак для ногтей, он все равно мой. Ты что, думала, я не узнаю эту «Тёмную фиалку» у тебя на ногах? Не добавляй воровство в список своих «милых» привычек.

Значит он воспользовался лаком Марго. Чёрч был в доме. В комнате ее матери, в своей комнате. Наверное, везде. Наверное, пока все спали. Неужели это было в первый раз? Нет, Эмма так не считала.

— Я, эээ… прости. Я его найду и положу обратно.

— Хорошо, — кивнула Марго и уперла руки в бока. — Потому что, если это повторится, мне придется поговорить об этом с доктором Касперианом.

«Держу пари, ты очень хочешь еще разок «поговорить» с Каспером, самым дружелюбным сексуальным наркоманом».

— Он не доктор.

— Что ты знаешь? Он составляет мне компанию, пока ты в кабинете Розенштейна, он дал мне свой личный номер телефона. Я звонила ему по некоторым личным вопросам.

— Ах, — вздохнула Эмма. — Повезло тебе.

— Да. Он очень меня поддерживает в эти тяжелые времена, — вздохнула Марго, приглаживая свои вьющиеся волосы.

— Даже не сомневаюсь. А старому доброму Джерри известно об этих звонках?

— На что ты намекаешь?

— Ни на что, — Эмма быстро помотала головой. — Ничего особенного, просто не хотелось бы проболтаться. Если ты не хочешь, чтобы он знал о твоих… личных вопросах, разговорах и телефонных звонках, тогда я буду держать рот на замке.

— Ещё как будешь, — отрезала Марго. — Ты здесь только из-за Джерри, это он настоял, чтобы мы о тебе позаботились. Он заставил меня стать твоим опекуном. Будь моя воля, ты давно была бы на улице. Так что заткнись и не стой у меня на пути, а если я хочу чего-то добиться, то это мое личное дело.

Когда мать удалилась, Эмма прижала подбородок к коленям и стала вспоминать все, что только что проглотила. Думай только о себе — возможно, Марго была самой дерьмовой матерью на свете и таким же образцом для подражания, но она всегда из любой ситуации выходила победителем, так что Эмма знала, что этому у нее и впрямь следует поучиться.

Она глубоко вздохнула. Так что вполне вероятно, что Чёрч не только в городе, но и бывает в этом доме. Эмма принимала снотворное — он мог привести сюда духовой оркестр и часами играть «Макарену», она бы все равно не заметила. Но это также означало, что ему не хотелось ставить ее в известность, по крайней мере, поначалу. До этого момента. Почему именно до этого момента?

Она закрыла глаза и отмахнулась от этих мыслей. К чёрту его. Он оставил ее гнить в аду под названием «Солнечное ранчо». В аду, которым являлись Каспер и доктор Розенштейн. В аду, которым была опека Марго.

«Ненавижу его. Люблю его. Какая нахрен разница».

Эмма взглянула на лежащую рядом бежевую папку. Когда она попросила Райана украсть досье Каспера, то не знала, что будет с ним делать. Ну или, по крайней мере, не облекала это в слова, даже мысленно.

Но в глубине души она знала, она всегда знала, чего хотела. Эмме хотелось взять все под контроль. Хотелось остановить монстра. Нет, враньё. Ей самой хотелось стать монстром. Хотелось своими собственными зубами и когтями ломать кости и пускать кровь. Чтобы отомстить всем своим обидчикам. Всем, кто заставил ее почувствовать себя маленькой, слабой и беспомощной.

Чёрч исчез, но, надо признать, что у нее, скорее всего, и не получилось бы никак ему навредить.

С Марго дела обстояли слишком сложно, Эмма не могла причинить ей вред напрямую, поскольку в мгновение ока вернулась бы в дурку. Или в тюрьму.

Но вот Каспер… был холостяком. К тому же он часто переезжал, вообще-то, он работал в «Солнечном Ранчо» всего три месяца. Спал с замужними женщинами. Ради собственного удовольствия подпитывался страданиями других. Он разозлил многих людей, многих людей, которые, в принципе, могли здорово ему навредить. Он был идеальным олицетворением всех негодяев из прошлой жизни Эммы, а также идеальной мишенью.

Идеальной жертвой.

Она снова уставилась на свои ноги и прищурилась. Это ввело ее в замешательство. Неужели у нее и впрямь такие мысли? Или это всё он? Боже, порой быть сумасшедшей очень непросто.

Конечно, еще до встречи с Чёрчем Эмма часто метала о том, как жестоко отомстит своим обидчикам. Но это были всего лишь фантазии. Они никогда не перерастали ни во что большее. Но Чёрч словно что-то в ней высвободил. Заставил ее осознать, что она способна на такое, чего и представить себе не могла.

«Осознаю ли я это? Или это просто яд, которым он меня заразил? Я все еще под воздействием Чёрча, стремлюсь достичь его целей, заключающих в себе смерть и разрушения? До его появления мне никогда не хотелось ранить кого-то или убить…

…или хотелось?»

Следующие пару ночей Эмма проворочалась с боку на бок. Она перестала принимать снотворное и вместо этого прятала его вместе с остальными таблетками. Теперь, если Чёрч прокрадется, чтобы снова накрасить ей ногти, она уж точно это почувствует.

Но он так и не пришел.

В понедельник в шесть утра Эмма села и уставилась на свои ноги. Лак на большом пальце уже облупился, видимо, вчера, она ударилась обо что-то ногой, хотя толком не помнила.

Черт, может, все-таки она сама их накрасила?

Так как было еще рано, Эмма потратила дополнительное время на сборы. Секунду поколебавшись, она стёрла с ногтей лак и забралась в душ. Затем вымыла и побрила каждый сантиметр своего тела. Выйдя из душа, она даже успела высушить и уложить волосы — большая редкость. Когда Эмма, наконец, оделась и вышла в гостиную, Марго изумленно уставилась на нее.

— Боже мой, она похожа на человека, — фыркнула мать.

— Она и чувствует себя человеком, — пошутила Эмма, отбросив за плечо густую прядь волос.

— Продолжай в том же духе, и доктор Розенштейн сможет написать рекомендательное письмо в комиссию, — предупредила ее Марго.

Или умоляла. Трудно было понять.

На другом конце комнаты Джерри опустил газету.

— В самом деле?

— Ну, разве это не чудесный рождественский подарок? — вздохнула Марго. — Мы все могли бы открыть подарки, а потом ты бы отсюда съехала.

— Это так неожиданно. Эмма, ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? — спросил Джерри.

Когда он встал, Марго, казалось, крайне удивилась, затем быстро надела маску беспокойства.

— Дорогой, доктор Розенштейн прекрасно знает, что делает, и сам мне об этом сказал. Он считает, что Эмма полностью готова стать полноценным членом общества. Милый, мы не можем вечно водить ее за руку. Думаю, Эмме будет лучше переехать из этого дома, подальше от этих ужасных воспоминаний, так ведь? — спросила она и, схватив руку мужа, сжала ее в своей.

Джерри ни разу на нее не взглянул, только не сводил глаз с Эммы.

— Нет, дорогая, мне не кажется, что это хорошая мысль. Думаю, что это дом Эммы, и здесь ей будет лучше всего, — медленно произнес он.

«Он говорит уже не с Марго».

— Это нелепо, — вздохнула Марго, но тут же осеклась. — Эмма живет здесь совсем недолго. У нее вся жизнь впереди, мы не можем держать ее взаперти.

— И всё же я считаю, что еще слишком рано. Эмма, еще слишком рано, — подчеркнул он.