Репутация плохой девочки

ГЛАВА 7

Женевьева

У меня всегда было плохое предчувствие по поводу Расти Рэндалла. Когда я нянчилась с его четырьмя детьми в старших классах, он говорил такие вещи — маленькие бесцеремонные комментарии, от которых мне становилось не по себе. Но я никогда ничего не отвечала, предпочитая деньги и полагая, что мне приходилось видеть его всего несколько минут, приходя и уходя, так что это не имело большого значения.

До той ночи в прошлом году.

Мы с несколькими друзьями отправились в бар на окраине города. Мы знали, что это была полицейская тусовка, но после пары часов подготовки Алана вбила себе в голову, что это будет круто.

Оглядываясь назад, можно сказать, что это была не самая лучшая ее идея. Мы опрокидывали рюмки с текилой и ромом, когда к нашему столику подошел Рэндалл. Он покупал нам напитки, и это было прекрасно. Потом он начал распускать руки. Что уже не казалось веселым.

Теперь, возле кафе, помощник шерифа Рэндалл прислоняется к патрульной машине, припаркованной у обочины. Я не знаю, что такого в том, что копы кладут руки на ремни со снаряжением, а пальцы постоянно теребят оружие, что вызывает во мне инстинктивную ярость. Мои ногти впиваются в кожу ладоней, пока я готовлюсь к тому, что будет дальше. Я стараюсь оставаться в свете уличного фонаря, где люди у входа в бар все еще видны.

— Итак, вот как обстоят дела, — говорит Рэндалл, глядя на меня свысока. — Тебе здесь не рады. Пока ты в городе, держись подальше от меня и моей семьи.

Больше не его семья, насколько я слышала. Но я сдерживаю язвительное замечание вместе с приступом презрения, который поднимается у меня в горле.

Он не имеет права говорить со мной в таком тоне отвращения, особенно после того, как он вел себя в прошлом году.

По общему признанию, мы были пьяны в ту ночь, девочки и я, в то время как Расти продолжал уговаривать меня пойти с ним к его машине и пошалить на парковке. Сначала я была нежна. Я смеялась над этим и пробиралась по комнате, чтобы избежать его. Цеплялась за девушек, потому что в количестве была безопасность. Пока он не прижал меня к музыкальному автомату, не попытался впечатать свой рот в мой и не засунул руку мне под рубашку. Я оттолкнула его и сказала ему, достаточно громко, чтобы услышал весь бар, отвали. К счастью, он ушел, хотя и раздраженный и недовольный.

На этом все могло бы закончиться. Я могла бы вернуться к своим друзьям и забыть об этом. Конечно, это был не первый раз, когда ко мне приставал чрезмерно агрессивный пожилой мужчина. Но что-то в этой встрече задело меня до глубины души. Я был взбешена. Кипящая. Абсолютно разгневана. Еще долго после того, как он ушел, я сидела, обдумывая эту встречу и все способы, которыми я должна была ударить его ногой в пах и врезать ребром ладони в горло. В конце концов Стеф и Алана ушли, и остались только я и моя подруга Трина, которая, вероятно, единственный человек в нашем старом кругу друзей, который избил меня за дикие инстинкты. Она не была готова отпустить то, что сделал Рэндалл, и сказала, что я тоже не должна. То, что он сделал, было неправильно, и я несла ответственность за то, чтобы это не сошло ему с рук.

Теперь передо мной Рэндалл выпрямляется и надвигается на меня. Я отступаю на тротуар, оглядываясь в поисках лучшего выхода.

Честно говоря, я понятия не имею, на что способен этот человек, поэтому я предполагаю на все.

— Смотри, — говорю я. — Я признаю, что поступила безумно, появившись в твоем доме таким образом. Но это не меняет того факта, что ты облапал меня в баре после того, как я провела всю ночь, пытаясь сбежать от тебя. Насколько я понимаю, это тебе нужно напоминание, чтобы держать дистанцию. Я не та, кто ищет конфликта.

— Тебе лучше не высовываться, девочка, — предупреждает он, рыча на меня влажным, флегматичным голосом, полным бессильной злости. Он сходит с ума от власти. — Никакой этой ерунды с вечеринками. Я поймаю тебя с наркотиками, ты окажешься на заднем сиденье этой машины. Если ты только почуешь неприятности вокруг себя, ты отправишься в тюрьму. Слышишь меня?

У него есть причина, малейшая провокация, чтобы прижать меня. Слишком плохо для него, я оставила эту Женевьеву позади давным-давно.

Краем глаза я замечаю Хайди и девушек, которые стоят у входа в бар и ждут меня.

— Мы закончили здесь? — Спрашиваю я, высоко подняв подбородок. Прежде чем доставить Рэндаллу удовольствие от осознания того, что его угрозы трогают меня, я прихожу в движение. — Хорошо.

Я ухожу. Когда девочки спрашивают, я просто говорю им, чтобы они прикрывали свои спины. Где бы мы ни были этим летом, чтобы мы ни делали, он наверняка будет наблюдать за этим. Выжидает своего часа.

Я не собираюсь играть в его игру.

Позже, дома, я лежу в постели, все еще напряженная от гнева. Напряжены мышцы на шее. Пульсирующее давление давит на мои глазные яблоки. Я не могу быть спокойна. И вот так, почти в полночь, я обнаруживаю, что сижу на полу у своего шкафа, окруженная коробками, ежегодниками и фотоальбомами, и совершаю прогулку по дорожке памяти.

Опрометчивый поступок, потому что какая первая фотография в первом альбоме, который я открываю?

С Эваном. Нам по восемнадцать, может, по девятнадцать, мы стоим на пляже на закате. Эван обеими руками обнимает меня сзади, в одной руке держит бутылку пива. Я в красном бикини, кладу голову на его широкую, обнаженную грудь. Мы оба счастливо улыбаемся.

Я прикусываю губу, изо всех сил пытаясь отогнать воспоминания, пытающиеся пробиться в мой мозг. Но они прорываются сквозь мою ментальную защиту.

Я помню тот день на пляже. Мы смотрели на закат с нашими друзьями, а затем шли одни, шагая по теплому песку к дому Эвана, где мы заперлись в его спальне и не выходили до следующего дня.

Еще одна фотография, на этот раз на какой-то вечеринке в доме Стеф, и на этот раз нам по шестнадцать лет. Я знаю, что мне шестнадцать, потому что те ужасные светлые пряди в моих волосах были подарком Хайди на день рождения. Я выгляжу нелепо. Но это не понятно из-за того, как Эван смотрит на меня. Я не знаю, кто сделал фотографию, но им удалось запечатлеть в его выражении то, что я могу описать только как обожание. Я выгляжу такой же сраженной.

Я ловлю себя на том, что улыбаюсь нашим молодым, одурманенным личностям. Вскоре после той вечеринки он впервые сказал мне, что любит меня. Мы болтались у меня на заднем дворе, плавая на спине в бассейне, и вели довольно серьезный разговор о том, как бы нам хотелось, чтобы нашим матерям было на нас наплевать, когда он внезапно прервал меня на полуслове и сказал:

— Эй, Женевьева? Я люблю тебя.

И я была так поражена, услышав, как он произносит мое полное имя, а не Фред, дурацкое прозвище, происхождение которого я даже не помню, что я утонула, как камень. Я даже не осознала вторую часть этого утверждения, пока не вынырнула на поверхность, глаза щипало, я кашляла водой.

Его возмущенное выражение лица приветствовало меня.

— Серьезно? Я говорю тебе, что я люблю тебя, а ты пытаешься утопиться? Какого черта?

Что заставило меня так сильно смеяться, что я немного описалась, а затем глупо призналась, что немного пописала, после чего он подплыл к лестнице и вытащил свое мокрое тело из бассейна. Он раздраженно вскинул руки и прорычал:

— Забудь, что я что-то сказал!

Смех щекочет мое горло. Я в полсекунде от того, чтобы написать ему сообщение и спросить, помнит ли он тот день, когда я понимаю, что должна держаться на расстоянии.

Мой телефон жужжит рядом со мной.

Взгляд на него вызывает мучительный стон. Как он это делает?

Как он всегда знает, когда я думаю о нем?

Эван: Я сожалею о той ночи.

Эван: Я был идиотом.

Я сижу и смотрю на сообщения, пока не понимаю, что все напряжение, которое я испытывала из-за стычки с Рэндаллом, весь гнев и стыд рассеялись. Мои плечи обмякли, десятитонный валун на груди наконец-то убрали. Даже моя головная боль утихла. Я ненавижу то, что он все еще может это делать.

Я: Да, ты был.

Эван: Я думаю, у меня все еще песок в глазу, если это заставляет тебя чувствовать лучше.

Я: Немного.

Есть большая задержка, почти на целую минуту, прежде чем я вижу, как он печатает еще раз. Маленькие серые пузырьки появляются, затем исчезают, затем появляются снова.

Эван: Скучал по тебе.

Я уже чувствую рывок, эти старые связи тянут меня обратно в то место, куда я поклялась больше не возвращаться. Отступить было бы так легко. Дать обещание самой себе и на самом деле сдержать его на этот раз намного сложнее.

Это не его вина — Эван не делал меня такой. Хотя бы на этот раз, я выбираю себя.

Я: Я тоже по тебе скучала. Но это ничего не меняет. Я имела в виду то, что я сказала.

Затем я отключаю свой телефон, прежде чем он успевает ответить.

Хотя это вызывает невыносимую боль в груди, я заставляю себя просмотреть остальные альбомы и стопки разрозненных фотографий.

Все наши отношения разворачиваются в сценах, сохраненных в отдельных идеальных моментах.

Ты вырвала сердце моему брату и ушла, даже не попрощавшись. Что за хладнокровный человек так поступает? Ты хоть представляешь, что это с ним сделало?

Слова Купера, его обвинения крутятся у меня в голове, заставляя мое сердце болезненно сжиматься. Он прав — я не попрощалась с Эваном. Но это потому, что я не могла. Если бы я это сделала, я знаю, что ему удалось бы убедить меня остаться. Я никогда не могла сказать «нет» Эвану. Поэтому я ушла, не предупредив его. Не оглядываясь назад.

Уже больше часа ночи, когда я, наконец, запихиваю фотографии в коробки и убираю их в дальнюю часть шкафа под одежду и старую обувь.

Только мертвые вещи тоскуют по прошлому. Печальные вещи. Мне может быть грустно, но я не мертва. И я намерена жить, пока еще могу.