Жизнь моя [перевод С. Одинцовой]

— Потому что это слишком опасно. Не только для тебя, но и для твоей матери.

Титус недовольно выпятил нижнюю губу. Тацита знала этот взгляд. Он означал озабоченность. Гай тоже заметил его и мягко сказал:

— Но вместо этого я хочу подарить тебе кое-что.

Титус с надеждой взглянул на него.

Гай развязал мешочек на поясе и вынул бронзовую чернильницу.

— Ой, гляди-ка, это ж сова! — воскликнул Титус в восхищении.

— Да, сова, — кивнул Гай. — Какое-то время ты будешь в пути, и эта вещица понадобится тебе.

Он снова порылся в мешочке и на сей раз извлек маленький бронзовый футлярчик — Титус знал, что в таких держат бумагу, чтобы она не мялась.

— Здесь немного бумаги, — сказал Гай. — Перо у тебя есть?

Титус нетерпеливо кивнул.

— Хорошо. Тогда начинай.

Он вложил чернильницу и футляр в руки Титуса и накрыл их своей рукой. В эту минуту было больно смотреть на его лицо…

— Держи это всегда при себе, — сказал он тихо. — Это для записи тех мыслей, что придут тебе в голову. Иначе ты их забудешь. Поверь мне. Я знаю.

Титус взглянул на него.

— Ты тоже так делаешь, господин? Держишь свои мысли при себе?

— Да, всегда.

— Всегда, — повторил Титус с удовлетворением.

— Есть секрет, как открывать чернильницу. Дай-ка я тебе покажу…

Тацита наблюдала, как склонились друг к другу две головы — одна светлая, другая темная, и обе непослушные. Титус был нахмурен и тяжело дышал ртом. Его рука лежала на предплечье отца.

Внезапно Гай поднял голову и встретился с ней взглядом. Его глаза блестели.

— Спасибо, — прошептал он.

Она ответила ему слабой улыбкой.

Титус серьезно сказал:

— Я читал все твои стихи, господин. У мамы всегда с собой книга. Лично я больше всех люблю одно, про Пегаса. Когда я вырасту, я напишу пьесу о Пегасе и Беллерофонте, но изменю концовку. Все говорят, что Беллерофонт потерял Пегаса навсегда, но, клянусь, это неправда, они встретились и стали лучшими друзьями.

— Ты пиши так, как, по-твоему, это происходило. — сказал Гай. — Это всегда самое лучшее.

За дверью кашлянул Фенио.

Тацита затаила дыхание. Пора было уходить.

Гай в последний раз коснулся плеча сына. Потом провел рукой по его черным взъерошенным кудрям:

— Титус… — сказал он.

— Да, господин.

— Обещай мне, что ты напишешь эту пьесу.

Титус посмотрел на него и улыбнулся.

— Обещаю, господин. — Он закусил губу, а потом добавил:

— Когда я это сделаю, господин, ты прочтешь ее и честно скажешь, что думаешь?

Тацита зажала рукой рот.

Гай стоял, глядя на сына с неутолимой тоской. Еще раз он коснулся кудрей мальчика. Потом заставил себя улыбнуться и произнес:

— Я хочу этого, Титус. Очень хочу.

«Я этого не вынесу», — подумала Тацита. Она подошла к Гаю и быстро сказала:

— Пойдем с нами. Дождись ночи и уходи.

— О да! — воскликнул Титус.

— Я не могу, — ответил Кассий.

— Почему же… — начала она.

— Это невозможно. Ты знаешь.

— Нет, не знаю!

— Тацита, это навлечет опасность на всех вас.

Она опустила голову. Она не могла продолжать из-за слез.

Титус подошел к ней и взял за руку.

— Почему ты плачешь, мама?

— Потому что мне грустно.

Гай положил руки ей на плечи и слегка встряхнул.

— Ты не должна грустить. Все происходит так, как должно быть.

— Нет, не верю.

— Да.

— И это означает, что мы должны оставить тебя здесь? — закричала она. — Так тоже должно быть?

— Да, тоже. — Потом он добавил: — Но когда вы доберетесь до Афин, ты поднимешь за меня тост, да? Это было бы мне наградой. Лучшего вина, которое ты сможешь себе позволить. И Титусу дай тоже.

— О да! — сказал Титус, прижимая к груди свои сокровища.

Слезы струились по ее щекам, но она не делала попыток их вытереть.

Фенио сунул голову в дверь и исчез.

Руки Гая сжали ее плечи.

— Так должно случиться, Тацита. Мы не рассчитывали быть вместе в этой жизни. Но у нас было время, о котором я всегда вспоминал. А теперь, спустя столько лет, я могу наконец что-то для тебя сделать. Для вас обоих. Вы дали мне эту возможность. — Он помолчал. — Однажды мы будем вместе.

— Как ты можешь так говорить! — вознегодовала она.

— Потому что я знаю правду.

— Как? Как ты можешь знать?

— Если богиня пожелает, — сказал он просто, — так оно и будет.