Жизнь моя [перевод С. Одинцовой]

* * *

Было полпятого вечера, когда «ситроен» показался из-за поворота на Ле Фигароль.

У Антонии не было другого выбора, как припарковаться там, где она парковалась всегда, в самом широком месте дороги, у алюминиевых ворот месье Панабьера.

Никто из них не говорил о том, что они сидят в машине в пятнадцати футах от места происшествия.

Ты сделала это, думала она, ты нашла кубок и решила загадку. Теперь осталось лишь совершить возлияние.

Всегда, сколько она себя помнила, она мечтала о том, чтобы настал этот день. Но сейчас, когда он настал, она чувствовала опустошенность. Произошло слишком много всего.

Патрик молча сидел рядом. Она думала, догадывается ли он о том, какие чувства она испытывает. Или, может быть, он думает о Майлзе?

Они вышли из машины, Патрик неуклюже передвигался на своих костылях. Она открыла багажник и достала оттуда старенький охотничий ранец, пожертвованный месье Панабьером, жестянку с кантаросом внутри и вторую бутылку «Pic-St-Loup», предварительно откупоренную стариком.

Она поставила жестянку на капот и переложила бутылку в ранец, чтобы отнести ее в Серс.

— Это не каленское, — сказала она, — но думаю, пойдет.

Она посмотрела на Патрика. Он стоял бледный, опираясь о капот. Ее сердце сжалось. Он был нужен ей для этого. Она не хотела делать это одна. Но он явно был не в состоянии идти.

— Я думаю, тебе лучше остаться здесь, — сказала она.

Он покачал головой.

— Я пойду. Я не хочу, чтобы ты делала это одна.

— Все будет прекрасно.

— Ты всегда так говоришь.

Она изобразила улыбку.

— Я справлюсь, правда. — Она пыталась взбодриться.

— К тому же богиня предпочитает женщин. Помнишь?

Он наклонил голову:

— Она неплохо позаботилась обо мне в прошлую ночь.

Их глаза встретились. Ей не хотелось думать о том, что могло бы случиться, если бы она его не нашла.

Он взял ее за запястье и посмотрел на часы.

— Думаю, тебе потребуется час, чтобы подняться туда, совершить возлияние и вернуться, прежде чем я начну волноваться и пойду за тобой.

— Прекрасно, — кивнула она.

К несчастью, охотничий ранец месье Панабьера был недостаточно велик, чтобы в нем уместилась жестянка от средства, восстанавливающего волосы. Патрик держал крышку открытой, пока она доставала оттуда кантарос.

Был ясный теплый день, и хотя каталанское солнце уже клонилось к закату, оно еще ярко светило. На секунду Антония подняла кантарос, и он наполнился светом.

— Будь там осторожна, — сказал Патрик.

Она не ответила.

Что-то внутри оправы поймало свет. Она поднесла кантарос ближе к глазам. Во рту у нее пересохло.

— Что это? — спросил Патрик. — Что?

Она прочистила горло.

— Он не упустил ни единой возможности.

— Что ты имеешь в виду?

— «Истина в кубке», — тихо сказала она и, поставив кантарос на капот, провела пальцем по короткой надписи, скрытой под ободом. Она произнесла вслух:

— С. et T. et f.

Патрик спросил:

— Что это значит, — потом повернулся к ней. — Господи, Господи!

— Кассий и Тацита. И сын.

Антония снова потрогала буквы. Она знала, кто это сделал. По контрасту с профессионально выполненной надписью в основании, эта была вырезана грубо. Это была надпись, сделанная человеком, у которого не было опыта резьбы по камню, и он использовал собственный нож. Ему, вероятно, понадобился хороший нож, но главное — решимость, поскольку это был сардоникс, твердый, как гвоздь.

Кассий пил каленское в День Крови и ел кушанье из хлеба, соли и гранатов со своим старым другом Плавтом, перед тем как вскрыть себе вены. Антония подумала о нем, вырезающем инициалы на чудесном кубке. Он очень хотел, чтобы кто-нибудь — в далеком будущем — совершил возлияние, в котором он так нуждался. Он вырезал инициалы своим ножом, как мальчик вырезает инициалы любимой девочки на стволе дерева.

«Мы выпили вино, — вспомнился знаменитый пассаж из „Писем“ Плавта, — и я последовал на террасу за своим, молодым другом. Я старался удержаться от слез, но он выглядел совершенно безмятежным. „Плавт, — сказал он, — я не хотел говорить до этого момента, но сегодня — День Крови“. Потом он удивил меня, улыбнувшись. „Как удачно! Это хороший знак, тебе не кажется?“

Я опасался, что не понял, что он имеет в виду, и не имел духа ни спросить у него, ни улыбнуться в ответ. С этого дня, думал я в опустошении, я буду меньше беспокоиться о том, как я живу».