Любимый человек

22. Лена

— Можно войти? — спрашивает Дима.

— Ты уже вошел, — замечаю я, утирая слезы с лица.

Дима качает головой, словно собирается мне возразить, но так ничего и не произносит. Пока он разувается, я проверяю входную дверь и нахожу снаружи Машкины ключи. Она их даже из замка не вытащила. Заперев дверь, мельком осматриваю себя в узкое ростовое зеркало — зрелище удручающее.

Совсем я расклеилась.

Сначала Чарсов. Теперь Янчевский заявился…

При мысли о том, чем бы все закончилось, если бы не Дима и дети, в желудке становится беспокойно. Я инстинктивно кладу ладонь на низ живота.

— Мам, смотри! — кричит Тихон, вбегая в прихожую.

Сын протягивает мне пластикового пузатого ящера с длинным шипастым хвостом.

— Какой страшный динозавр, — я пытаюсь выдавить из себя хоть какие-то эмоции.

И с игрушкой в руках направляюсь на кухню.

— Это Годзилла, мам! — восклицает сын. — Он супер сильный монстр!

— Да не сильный он, — возражает Степка, появившись из неоткуда. — Он слабый! Дай, мам, — просит у меня ящера. — Смотри! — забрав, он крутит его за хвост. — Ну и где его сила? Ну и где?

Охнув, Тихон подбегает к Степке, но тот ловко уворачивается и прячет ящера за спину.

— Дай, отдай! — злится Тишка. — Или я все маме расскажу, что ты смотришь про бабку Гренни!

— Про какую бабку? — переспрашиваю я.

— Мам, тебе лучше не знать, — заявляет Машка, стоя у открытого холодильника.

В кухне становится тесно. От пережитого голова идет кругом, и я забиваясь в угол между подоконником и микроволновкой. Даже дети — мои родные дети, сейчас будто чужие.

— Ты опять давала им телефон? — догадываюсь я, изображая строгую мать.

Не хочу никого ругать, но знаю, что именно это я бы сказала в любой другой день, кроме сегодняшнего.

— Это папа.

— Они мультики смотрели, — на пороге останавливается Дима.

Я упорно не смотрю на него.

— Когда ты спал — нет, — Машка сдает отца с потрохами.

— Я не спал, я дремал, — оправдывается Дима. Выдвинув из-под стола табурет, он садится на него. — Что там за бабка такая, а, Степ? — обращается к сыну.

— Она страшная, у нее глаз нет, — тихо бормочет Степка.

— Иди-ка сюда, — Дима зовет его, а потом что-то шепчет на ухо.

— Когда больше двух, говорят вслух! — ворчит Машка, открывая йогурт.

— Я больше не смотрел. Я только один раз, — говорит Степа отцу.

— Нужно включать им "Ютуб кидс", — вмешиваюсь я, наливая себе воду.

Приходится даже руку напрячь, чтобы она не дрожала.

— Он для малышни, — морщит нос Степка.

— Ох, простите, молодой человек! — замечаю я.

— Мам, а папа тебе сказал? — Машка привлекает мое внимание, размахивая ложкой. — Он тоже в Москву переезжает!

— Как это? — нахмурившись, перевожу взгляд на Диму.

Он пожимает плечами, словно говорит: “А что тут такого?”.

— Маш, у меня к тебе просьба, — Дима обращается к дочери. — Пожалуйста, поиграй пока с братьями в комнате, нам с мамой нужно поговорить. Чтобы они не бегали туда-сюда. Ладно?

Машка сразу становится серьезной и даже какой-то важной.

— Мальчики, идемте, — зовет братьев. — Я вам что-то покажу.

Уходя, она прикрывает за собой дверь. Мы с Димой остаемся одни.

Я отворачиваюсь к мойке и ополаскиваю чистый стакан, лишь бы не смотреть на бывшего мужа.

Я соврала ему про Вадима. И теперь, вероятнее всего, Дима будет выяснять, что у меня с ним.

— Почему не предупредили, что возвращаетесь? Что-то случилось? — спрашиваю я вполне обыденным тоном.

— Нет, — Дима ерзает на стуле, отчего тот поскрипывает. — Лен, ты не думай, я не собирался устраивать тебе внезапные проверки, — оправдывается он. Я поворачиваюсь и скрещиваю руки на груди. — Я просто… Я просто не знал, как ты к этому отнесешься. Я же все эти дни, как дурак, ни о чем больше думать не мог, — Дима пожимает плечами. — Мне не надо было тебя отпускать.

Я качаю головой.

— Дим…

— Дай мне сказать, — Дима меня перебивает. — Помнишь, когда-то ты говорила, что хотела бы видеть рядом с собой человека, на которого можно положиться? Я не буду обещать, что смотри, вот он я, я изменился, я все осознал… я ничего не буду говорить, потому что ты была права — все это только слова. А, мне кажется, любых слов будет недостаточно…

— Дима, — останавливаю его.

Тогда он поднимается и подходит ко мне.

— Я люблю тебя, Лена. Тебя и наших детей. Это все, что я могу тебе предложить.

Я втягиваю носом воздух — так резко сдавило грудь.

— Я… — рассеянно трясу головой. — Нужно что-нибудь приготовить. Дети голодные, — обогнув Диму, я открываю холодильник. — Ты когда обратно?

Дима встает рядом, перехватывает мою руку и плавно закрывает дверцу.

— Никогда. Я теперь тут. С вами. Нашел работу. Представляешь? — улыбается он, переплетая наши пальцы. — Правда дома не все дела доделал, ну что-нибудь придумаю.

— Ты не шутишь? — шепчу я.

— Нет конечно.

— Дети будут рады. Это здорово, Дим, правда. Им тебя не хватает, — мне удается улыбнуться.

— А тебе? Лен? Скажи что-нибудь, пожалуйста, — просит Дима.

Я освобождаю руку, подхожу к окну и отворачиваюсь.

Сил нет смотреть в любимое лицо.

— Прости, у нас ничего не получится. Не надо было нам…

— Ты меня не любишь?

Мне даже смешно становится.

Он что, сам таких вещей не видит и не чувствует?

— Не в этом дело, — я качаю головой, наблюдая, как по тротуару идет молодая женщина с коляской.

— Тогда объясни? — требует Дима. — Что происходит? Ты проводишь со мной выходные, ты…

— Я беременна, — перебиваю его.

И, пожалуй, только сейчас воспринимаю свое положение, как уже состоявшийся факт, а не что-то зыбкое, то, от чего я даже пыталась отмахнуться. До этой минуты я думала, что все не по-настоящему… Ведь мы с Вадимом всегда предохранялись. Да, всегда. Кроме того раза. Вадим вошел ненадолго. Я вытолкнула его сразу же, как поняла, что он без презерватива. И это был наш второй раз за последний час. Мне не следовало быть такое беспечной.

— Как это? Что ты такое говоришь? — Димин голос натянут словно струна.

Я медленно поворачиваюсь и смотрю ему в глаза — в них тревога и сомнение.

— Я жду ребенка от другого мужчины. Я спала с другим, если не понятно.

Пошатнувшись, Дима опирается на мойку, наклоняет голову и вцепляется руками в края столешницы. Такое впечатление, что его сейчас стошнит.

Дима пару секунд молчит, а потом выпрямляется.

— От… — выдыхает он.

— Да, от Вадима.

— Я тебе не верю, — Дима таращит на меня воспаленные глаза. Судорога искажает его красивые черты. — Ты не могла… Ты бы не стала, я тебя знаю, ты бы не стала спать со мной, — оглядывается на дверь и старается говорить тише. — Я же тебя там… на все триста шестьдесят… Ты гонишь! Этого быть не может! Зачем ты мне врешь, Лена?!

— Это правда. Я сама тогда не знала, — шепчу я. — Вчера сделала тест. Сегодня была у врача.

— И это точно его ребенок? Сто процентов? — допытывается Дима.

— Дим, у нас с тобой был секс пять дней назад. Это точно его ребенок. Срок уже несколько недель. До тебя… — я развожу руками, — Вадим был моим единственным партнером.

Дима прикрывает глаза с таким видом, будто бы я врезала ему.

— Тебе противно, да? — ухмыляюсь я.

— Нет.

— Но чувства немного поутихли?

— Зачем ты так?

Поникнув, он мотает головой.

— Не обращай внимания, — я облизываю губы, во рту пересохло. — Сама не понимаю, что несу.

— Подожди, а что он? — спрашивает Дима.

— Он не знает.

— Но он был тут, у тебя. Ты что ему не сказала? — он недоверчиво хмурится.

Слава богу! Я не успела рассказать Вадиму о ребенке прежде, чем из него полилось дерьмо.

— Я хотела ему рассказать, но передумала. Это все усложнит, — я умалчиваю об истиной причине.

— Почему? — требовательно интересуется Дима.

— Я… — мой голос звучит беспомощно. Глаза жжет. — Я не знаю, что мне делать. Я… не знаю. Все мои дети были желанными… А теперь… Я… мне нужно принять решение.

— Значит дело не во мне?

— Нет.

— А тот… твой… партнер… вы вместе или как? — спрашивает Дима, а я никак не могу уловить его тон.

Он зол, он разочарован… он… что?

— Нет. Мы больше не вместе. Я к нему не вернусь, — при мысли о Вадиме меня передергивает.

— Значит, ты планируешь одна растить его ребенка?

— Да я же пытаюсь тебе объяснить, что сама ещё не знаю, будет ли ребенок! — мой подбородок дрожит.

Слезы, которые мне удалось сдерживать, снова застилают глаза.

Тогда Дима подходит ко мне и крепко обнимает.

— Прости, Лен. Прости… — он целует меня в лоб, в висок, прижимает к своей груди, гладит волосы. Ощутив его запах, его тепло, я начинаю рыдать в голос. — Лен, не плачь, родная, не плачь, пожалуйста. Что мне сделать? Скажи, что мне сделать?

Я трясу головой, не видя из-за слез его лица.

Как бы я хотела все исправить. Как бы я хотела…

— Дима… Ничего не надо, — сглатываю, с трудом выдавливая слова. — Ничего. Тебя это не касается. Просто уходи. Уходи, пожалуйста.

— Если я уйду, тебе будет легче? — его голос едва слышен.

— Да тебе будет легче!

— Это не так. Лен, поверь, ты — все для меня.

— Ты не понимаешь?! — рычу на Диму, толкая в грудь. — Да приди ты в себя! О чем ты говоришь? Это же курам на смех! Одно дело — любить мать своих детей, женщину, которая принадлежала только тебе, а другое — ту, что носит чужого ребёнка! Когда ты успел стать таким святошей?! Но я и не жду от тебя такой жертвы! Мне самой сейчас не до этого! Знать бы как жить дальше! — мой голос срывается. Я опускаю голову и нервно смеюсь. — Поверить не могу, до чего я докатилась… — затем судорожно вздыхаю. — Дима, уходи. Не мучай меня и себя не мучай, — умоляю его.

— Нет. Я не могу тебя в таком состоянии оставить, — упрямится он.

Я поджимаю губы, глядя на него. А в голове пчелиным роем крутятся мерзости, которые говорил мне Чарсов. Внутри все пылает.

— Да господи! Хватит! — я хватаюсь за голову. — Ты не видишь? Мне плохо! — ору на Диму, срывая голос. — Мне дышать нечем! Я задыхаюсь! Я умру сейчас! Просто уйди! Оставь меня в покое! Что ты мне тут сопли жуешь про любовь?! Я же русским языком тебе говорю — у нас ничего не выйдет! У меня свои проблемы! Вот так! — провожу ладонью над головой. — Выше крыши! Ну хоть раз войди в мое положение, ну хотя бы один чертов раз! Я что, о многом прошу?! О многом, да?!

Повернувшись к столу, я опираюсь на него локтями. Меня трясет от рыданий, а из горла вырываются такие звуки, что приходится прикрыть рот пальцами. Дети итак слышали достаточно.

— Тихо, Лен… Тише… — успокаивает Дима. — Я уйду. Видишь, я уже ухожу… Все. Не плачь. — Его голос звучит дальше. — Все. Все…

Сказав это, он выходит из кухни, а вскоре я слышу, как хлопает входная дверь.