Выйди из-за тучки

ГЛАВА 28.1

Звонок Андрея я будто предчувствовала — нервничала с самого утра. Все валилось из рук. Завтра был последний новогодний выходной, может только поэтому? На работу выходить не хотелось — мы с Вовкой с удовольствием втянулись в долгий утренний сон и приятное ничегонеделанье. А все, что все же приходилось делать, делалось вразвалочку и совсем не спеша. Я много времени уделяла своим записям — когда укладывала малого на дневной сон, а часто засиживаясь и за полночь. А днем были неспешные прогулки, часто — с Леной. А еще рисование многочисленных елок, готовка, вдумчивое поедание вкусностей…

Андрей попросил ненадолго отправить Вовку к Лене, чтобы у нас с ним была возможность поговорить. Сказал, что потом зайдет и увидится с ним, что страшно соскучился. Когда я рассмотрела его, по сердцу нечаянно царапнуло жалостью — он выглядел, как после тяжелой болезни. Давно не стриженый и даже, казалось, постаревший на несколько лет. А в руках — объемный сверток. Я видела, что это ребенок, а что сказать на это — не знала. Только спросила:

— Ты что — болел? Отвратительно выглядишь.

— Это возмездие, — горько пошутил он и посмотрел на сверток: — Ее мать умерла, я занимался похоронами и еще много чем. Ты разрешишь положить ее на диван? Нужно развернуть одеяло, в квартире жарко.

Он говорил преувеличено спокойно и деловито. Я разрешила… само собой. Странно было, что он спрашивал моего разрешения.

— Что с ней случилось? — прозвучало спокойно, почти равнодушно, как и чувствовалось.

— То, о чем ее и предупреждали… сразу после родов.

— Девочка доношенная? — зачем-то спросила я.

— Да, — заулыбался Андрей, — можешь посмотреть. Только махонькая совсем, с малым весом. И не очень спокойная.

— Да, ты не выглядишь отдохнувшим, — отметила я.

— Устал… и почти не спал перед нашим разговором. Я хочу повиниться перед тобой… постой, Аня! На этот раз я расскажу абсолютно все. Зина будет спать, я только покормил ее, и она еще сухая… у нас есть время.

— Ты назвал ее Зиной? В честь твоей мамы?

— Да, — ласково улыбнулся он, — красивое имя, правда?

— Сейчас очень редко так называют, — осторожно возразила я, — а мама… она знает о внучке?

— Нет. Они вообще ничего не знают. Мы с Вовкой часто звонили им, когда ходили на прогулки. Сейчас не называют так? — удивился он, — ну… это не важно. Мне нравится. Аня, мне трудно будет говорить, не перебивай меня, пожалуйста. Только если будут важные вопросы. Обвинять и порицать не нужно, в этом уже нет смысла. И выпей таблетку…

— Я пью их на ночь.

— Выпей дополнительно, или валерьянки… я не могу откладывать этот разговор, мне нужна ясность.

— Мне тоже нужна была ясность, но…

— Вот об этом я и просил, Анечка. Не нужно. Поверь, я все понимаю и осознаю. Сейчас я дам тебе в руки гораздо более страшное оружие против себя. Просто выслушай, это же не долго.

Он опять прислушался — девочка спокойно спала в гостиной. Потом перевел взгляд на меня.

— Я говорил о причинах той моей первой измены, но не все. Там все же было больше моей вины. Потому что я сразу отпустил такси. Это была та самая точка не возврата, о которой ты тогда говорила. А дальше — как снежный ком… Нет… у тебя есть валерьянка? Плесни, не жалея.

— Давай я лучше покормлю тебя. Когда ты ел?

— Я не голодаю, аппетит в полном порядке, — удивился он, — это от усталости. От нервов. Из-за постоянного стресса. Так что лучше валерьянки и побольше.

Я хмыкнула и напоила его по требованию.

— Только оно не действует сразу.

— Так я пока и спокоен… насколько это вообще возможно… Я не знал ее до того раза, Аня. Я опоздал тогда. Все уже накидались, и я стал догонять. Трезвому среди пьяных хреново. Но все равно… я решил уйти. Вызвал такси. А пока ожидал на улице, подошла она и попросила подвезти, хотя нам было не по пути. Она тогда очень хорошо выглядела. И меня поразило, как она смотрит на меня — как на идола, с восхищением, даже трепетом, смущаясь от этого, неловко отводя глаза, нежно улыбаясь… — вдруг зло рассмеялся он, отчаянно взглянув мне в глаза.

— Попросила помочь что-то сделать в квартире — минутная работа, но чисто мужская. Я уже знал, что живет она одна и помочь ей некому. Позже я обвинял во всем только ее, но потом, хорошенько подумав… я ведь сразу отпустил такси. Я не собирался делать с ней ничего такого. Если бы она не повисла на мне с признаниями, а просто нужно было починить кран, то я бы просто починил его и ушел — это я так считал. Но я сразу отпустил такси…, подсознательно я был готов к измене. Все равно с кем. С ней, а если нет, то с кем-то еще потом. Но я уже говорил об этом — раньше.

— Говорил… и уже слегка достал этим. Я поняла. Может, хватит уже посыпать перед ней голову пеплом? Опять ты обеляешь ее?

— Вот уж нет, — вздохнул он, — просто говорю тебе всю правду. Не умаляя свою вину… Когда все произошло, меня скрутило от осознания того, что я наделал и какие могут быть последствия. Не знал, что сказать ей, что делать, как уйти от всего этого? И мне на фиг не нужно было продолжение — оно того не стоило. А испугался за нас с тобой — до холодного пота, до тошноты, до подгибающихся коленей. Я в жизни так не боялся!

— Тише, ты разбудишь Зину, — тронула я его за руку.

— Да, — опомнился он, — нужно потише.

И его взгляд сразу потеплел, его моментально отпустило все напряжение — от одного только упоминания о ней. Ласково улыбаясь, он опять прислушался к тишине в квартире, а потом посмотрел на меня и продолжил:

— Она тогда успокоила меня. Сказала, что мечтала только об этом и ей больше ничего от меня не нужно. Я до сих пор не уверен, что понимаю. У этой расчетливой твари всегда был план.

— Не надо, — растерялась я, — или хорошо, или никак, та же знаешь.

— Да я сейчас лоялен, незаслуженно лоялен… Скорее всего, если бы не случилось беременности, она бы все равно что-то провернула. Неважно… Я тот месяц сгорал от вины перед тобой и боялся… боялся…боялся. Я прощался каждый раз, когда брал тебя. Чувствовал, что наказание будет… обязательно будет.

— Мы договорились тогда, — отвернулась я, по привычке уставившись в окно, — а ты ушел и опять переспал с ней. Все пропало после этого.

— Почему я ушел? Я же говорил: узнал о ребенке, мне подтвердили, что ей и ему грозит опасность, а я чувствовал свою вину перед ней. Она всеми силами, всем своим видом, каждым движением внушила эту вину. Виртуозно, ненавязчиво, артистично! Она только и делала, что подчеркивала эту мою вину каждый раз — когда ее тошнило, когда говорила с врачами, без аппетита ела, сидела, томно склонив голову. Всячески демонстрируя свою слабость и беспомощность…, даже просто посмотрев на свой живот! Это невозможно объяснить — надо видеть, это тонкости, нюансы, это психология, Аня. Ей бы не в бухгалтерию нужно! Она гениальный манипулятор и дала бы фору любому профи. Там все просто вопило о моей вине!

— Тише, тише.

— Да, — посветлел он лицом, — Зиночка…

— Андрей, а ты вообще… уверен, что у тебя все нормально с психикой? — осторожно поинтересовалась я, — такие мгновенные перепады настроения… Ты ведешь себя, как слегка того… ненормальный. Извини, пожалуйста.

— Это стресс, Аня. Я уже очень долго живу в состоянии нечеловеческого напряжения. Все наладится, я контролирую ситуацию. Ты как, сможешь слушать меня дальше?

— А стоит? Ты пришел рассказать какая она плохая? А ты просто жертва? Это же классика! Затасканные штампы, Андрей. Хочешь тоже честно? Мне уже все равно — все эти причины, ваши отношения… — меня подташнивало от этого разговора, от всех этих подробностей.

— Тебе все равно? — улыбнулся он, — не нужно, солнце. Не может быть все равно. Противно — да, в это я поверю. Я не говорил, что она плохая. Просто рассказываю как все было — ты же не знаешь всего. Хочешь — задавай вопросы сама. Я буду отвечать очень правдиво. Честно отвечать — даже самое плохое о себе. Ни слова неправды. И о ней я тоже не соврал.