Рябиновое танго

Глава 22

Всю дорогу от своего дома до дома Максима Маша волновалась за сына. Малыш, то засыпая в транспорте, то просыпаясь при его смене, совсем выбился из своего режима. Маша, наблюдая за сыном, очень нервничала. Это не позволяло ей полностью отдаться своим ощущениям. Изредка, когда Мотя засыпал, она успокаивалась и наблюдала за их троицей как бы со стороны. Со стороны они смотрелись красивой, молодой семьей; Максиму удавалась роль заботливого отца и мужа, которого Маша даже в мыслях боялась назвать мужем и тем более мужем любящим.

Максим понимал, как нелегко Маше далось решение ехать с ним в Москву на непонятно каких правах, видел, как она волнуется за сына, поэтому старался сдерживать свои эмоции. Хотя на самом деле его переполняло чувство радости оттого, что они вместе, а чувство гордости прямо распирало его. Хотелось всем и каждому рассказать, что этот чудесный малыш его сын, что эта красивая девушка не только мать его сына, что именно ее, и только ее, он видит своей женой. Чувства кипели у него внутри, словно лава перед извержением вулкана, но Максим усмирял их напор, боясь силой своих страстей напугать Машу. Сам себе он казался гордым горным орлом, принесшим добычу в свое гнездо, только не видел он, что нежность, разлитая в его взгляде, несколько не соответствует гордому виду птицы, возникшей в его воображении.

Только после полуночи они вошли в квартиру Максима. Маша рада была тому, что утомительное для сына путешествие наконец закончилось. Она отказалась от какого бы то ни было ужина, попросила разрешения помыться и лечь спать.

— Маша, конечно, и тебе не надо спрашивать разрешения, — разволновался Максим от такой простой, казалось бы, просьбы Маши и тут же, показывая Маше родительскую спальню, начал сокрушаться, что у него, конечно, нет детской кроватки.

Но Маша успокоила Максима:

— Мне кажется, что рядом со мной Моте будет спокойнее в незнакомой обстановке.

Уложив своих необычных гостей, Максим принял душ и, все еще волнуясь, долго слонялся по квартире. Волнение не давало ему уснуть, несмотря на прошлую бессонную ночь, он долго ворочался с боку на бок в своей огромной кровати, привыкая к мысли, что Маша рядом, что завтра утром он снова увидит ее и сына.

Проснулся он, как ему показалось, от звука захлопнувшейся двери. Машинально взглянув на часы, отметил, что еще довольно рано, а московская погода опять не радует.

«Почему так тихо? Такая тишина бывает, когда я дома один. Но сегодня я не один! Я ведь не один сегодня?» — путался он в непонятных для него ощущениях, среди которых была и тревога.

Она подняла его с постели и погнала в прихожую, заставила открыть шкаф, в который он этой ночью повесил одежду Маши и Моти. Тревога трансформировалась в панику, потому что их одежды в шкафу не было.

«И разбудил меня звук захлопнувшейся двери, в которую ушло мое счастье, — горестно вздохнул он, пытаясь вспомнить, был ли этот звук реальным или он был звуком из его сна. — Если он был реальным, значит, они ушли только что! — обрадовался он. — Значит, я могу еще догнать их!»

В панике он забегал по квартире, ища свою одежду. На глаза попались джинсы и рубашка. Он попытался надеть все сразу, но быстро запутался и сосредоточился на джинсах, не застегнув рубашку, на босу ногу надел туфли. Посчитав себя одетым, выскочил из квартиры, сунув в карман брюк ключи от квартиры. Паника нарастала, поэтому, не дожидаясь лифта, он бросился вниз по лестнице.

Выскочив из подъезда, остановился, стараясь восстановить не только дыхание, но и мыслительную деятельность.

«Куда они могли пойти? В какую сторону мне бежать?» — думал он, озираясь по сторонам.

Случайно его взгляд остановился на детской площадке, на которой по причине раннего утра еще никого не должно было быть. Но по этой же причине было хорошо видно и слышно, что площадка обитаема: по краю песочницы, смеясь, шел малыш в ярко-желтой курточке, за руку его держала высокая девушка в джинсах и легкой белой куртке, улыбаясь, она просила малыша ступать осторожно.

Боясь поверить своим глазам и ушам, Максим сначала замер на месте, а потом изо всех сил рванулся к ним.

— Маша! — кричал он на бегу. — Что вы здесь делаете?

Подбежав к ним, подхватил на руки малыша, посадил его на одну руку, другой — прижал Машу к себе.

— Я подумал, что вы уехали… Как же вы меня напугали! Боже, как же я вас люблю! Я просто умру без вас… — шептал он, целуя их мокрые щеки, — вы плакали?

Его тихое откровение оглушило ее. Она слышала признание в любви не ей одной, но именно поэтому это признание было ей еще дороже. О его любви говорили не только его слова. Под своей ладонью, лежавшей на его голой груди, она слышала громкий стук его сердца. Она сильнее прижала ладонь к его груди, пытаясь унять этот сумасшедший стук, восстановить нарушенный ритм. Его волнение передалось и ей, она не могла вымолвить ни слова, она не была готова ни к его признанию, ни к своему ответу.

— Нет, просто идет дождь, — придя в себя, прошептала она.

Ее тихие слова снова вызвали у него панику:

— Вы же вымокли! Что вы делаете на улице? Пойдемте домой! Маша, объясни мне хоть что-нибудь!

— Да ты прости нас, мы не хотели тебя напугать, — поспешно начала объяснять Маша, подстраиваясь под быстрый шаг Максима, направляющегося к подъезду. — Ой, а продукты?! — вспомнила она и побежала назад, где возле песочницы одиноко лежал пакет с продуктами.

— Какие продукты? — не понял Максим.

— Слоеное тесто, курица, бананы… Мы же в магазин с Мотей ходили, — продолжила Маша, снова присоединяясь к Максиму и сыну.

— Зачем? — по-прежнему ничего не понимал Максим.

— Мотя спал очень плохо, наверное, переутомился в дороге, поэтому по сибирским меркам он встал чуть позже, чем всегда, но по московскому времени он все равно встал очень рано. — Маша продолжила свое объяснение в лифте: — Мы не хотели тебя будить, поэтому долго возились в своей комнате. Мы нашли там много игрушек, поэтому нам было чем заняться. Потом Мотя попросил «ам», то есть захотел кушать, но если бы мы вышли на кухню, то обязательно разбудили бы тебя. Поэтому мы пошли туда, где можно купить поесть, заодно и погуляли.

— Под дождем?

— Ничего страшного, он же несильный. Макс, мы правда не хотели тебя испугать, прости.

— Маш, я не истеричка, но я очень боюсь потерять то, что с таким трудом обрел. А продуктами, я думаю, мама нас обеспечила с ее размахом не на один день. Сейчас посмотрим.

Зайдя в квартиру и поставив на пол малыша, изъявившего желание встать на ножки, он глубоко вздохнул.

— Чтобы прийти в себя, я должен чем-то заняться! Самое лучшее сейчас — приготовить завтрак. А вы осваивайтесь, чувствуйте себя, пожалуйста, как дома.

Завтрак был необычным не только для Максима. Маша впервые видела, что Мотя может капризничать.

— Ничего не понимаю. Может, на него влияет разница во времени? Вот сейчас ему уже пора спать. Может, уложить его? — волновалась Маша.

— Маш, а положи Мотю здесь. — Максим показал на свою кровать. — Чтобы я не волновался, — виновато улыбнулся он.

Маша согласилась и посетовала на то, что, уезжая из дома в спешке, не взяла с собой детских книжек.

— Да, мама что-то про это тоже не подумала, — заметил Максим. — О, легка на помине, — рассмеялся он, услышав телефонный звонок. — Да, мама, мы уже дома, — начал он свой разговор уже с матерью.

Маша внимательно следила за ним, боясь, что он снова даст ей трубку.

— Нет, с вашим приездом, я думаю, стоит повременить, потому что малыш трудно перенес перелет и разницу во времени. Пусть адаптируется, освоится. Теперь они уже никуда не денутся. — Максим вопросительно смотрел на Машу, которая улыбкой отвечала на его взгляд и правильно принятое решение.

Маша с малышом устроились на кровати Максима, а через минуту к ним присоединился и он сам.

— Детских книжек у меня нет, но давай почитаем эту, — предложил он и лег рядом с Мотей.

У Маши сначала екнуло сердце, но, видя, что Максим ведет себя спокойно и естественно, она успокоилась. Максим начал читать:

— «Долгое время у тебя было лишь одно развлечение: ты любовался закатом. Я узнал об этом наутро четвертого дня, когда ты сказал:

— Я очень люблю закат. Пойдем посмотрим, как заходит солнце.

— Ну, придется подождать.

— Чего ждать?

— Чтобы солнце зашло.

Сначала ты очень удивился, а потом засмеялся над собой и сказал:

— Мне все кажется, что я у себя дома!

И в самом деле. Все знают, когда в Америке полдень, во Франции солнце уже заходит. И если бы за одну минуту перенестись во Францию, можно было бы полюбоваться закатом. К несчастью, до Франции очень, очень далеко. А на твоей планетке тебе довольно было передвинуть стул на несколько шагов. И ты снова и снова смотрел на закатное небо, стоило только захотеть…» — Максим замолчал и закрыл книжку.

— А Моте понравился «Маленький принц», — улыбнулась Маша, — он уже спит. Это одна из моих любимых книг.

— А я помню тот закат, как в книжке Чуковского, — прошептал Максим. — Помню, как попросил падающую звезду о встрече с тобой…

— Можно? — волнуясь, попросила она и протянула руку за книгой.

Взяв книгу, случайно раскрыла ее на переднем форзаце и прочитала вслух:

— «Любимому внуку от деда и бабушки в день шестнадцатилетия. Покидая детство навсегда, не забудь свою маленькую планету взять с собой и найди для нее место в своей душе».

Максим улыбнулся своим воспоминаниям, а Маша вздохнула:

— А у меня никогда не было бабушки и дедушки, то есть они-то, конечно, были, но я их не знала. Так получилось…

— Вот видишь, поэтому хорошо, что у нашего Моти будет много дедушек и бабушек, потому что у него есть даже прадедушка и прабабушка. Но ведь ты хотела прочитать что-то другое?

— Да, сейчас. — Маша стала перелистывать страницы. — Вот! Слушай, — смутившись, предложила она. — «Она кашлянула. Но не от простуды.

— Я была глупая, — сказала она наконец. — Прости меня. И постарайся быть счастливым.

И ни слова упрека. Маленький принц был очень удивлен. Он застыл смущенный и растерянный, со стеклянным колпаком в руках. Откуда эта тихая нежность?

— Да, да, я люблю тебя, — услышал он. — Моя вина, что ты этого не знал. Да это и не важно. Но ты был такой же глупый, как и я. Постарайся быть счастливым… Оставь колпак, он мне больше не нужен.

— Но ветер…

— Не так уж я простужена… Ночная свежесть пойдет мне на пользу. Ведь я — цветок».

Маша стеснялась открыто признаться в своей любви, даже о любви розы к маленькому принцу она читала с трудом, но надеялась, что Максим поймет ее. Она чувствовала на себе его проницательный взгляд и еще больше смутилась.

— Разреши, — попросил он. — Хотя эти слова я помню наизусть: «…моя роза… я за нее в ответе. А она такая слабая! И такая простодушная. У нее только и есть что четыре жалких шипа, больше ей нечем защищаться от мира…»

Их руки встретились, образуя над головой сына живую арку, пальцы переплелись, образуя самое прочное в мире соединение, освященное сном их ребенка. Маша закрыла глаза, но это не остановило поток слез, хлынувших из них.

— Еще недавно мне это было так необходимо…