Рябиновое танго

Глава 2

Самолет набирал высоту. Стюардесса мило улыбалась и заученно рассказывала о маршруте и о полете.

«Спасибо, красавица, что напомнила о том, куда я лечу, — думал Максим, удобнее устраиваясь в кресле. — Вот если бы ты еще сказала, зачем я туда лечу, я был бы тебе безмерно благодарен. — Он смотрел на кукольное личико стюардессы и на самом деле не понимал, что привело его в этот самолет. — Предки на днях улетели в Турцию, потому что в Египте они были зимой. Они всегда любили путешествовать. Только раньше, когда денег было мало, они ездили по Подмосковью, ездили на родину матери — в Полоцк, а сейчас выбирают только модные курорты». Максим неторопливо прокручивал в голове мысли, не видя рядом с собой подходящего собеседника, потому что его попутчики, угнетенные посадкой и взлетом, закрыли глаза и временно отключились.

Максим любил своих родителей, своих родственников, но больше всех любил отца. Давным-давно Анатолий Семенович Бернадский приехал в Москву из Орла. Тогда еще просто Толик Бернадский поступил в Институт инженеров железнодорожного транспорта и стал изучать там экономику. В этом же институте изучала программирование студентка из Полоцка Наташа Климович.

— Ты знаешь, Макс, какая наша мама тогда была красавица! — вспоминал Анатолий Семенович.

— «Была»? — одновременно улыбаясь и делая сердитое лицо, спрашивала Наталья Борисовна.

— Наташ, ты же понимаешь, о чем я! И сейчас ты у нас красавица, но тогда ты была молодой, — мечтательно вздыхал Бернадский-старший.

— Так! Я уже и старая?! — смеялась Наталья Борисовна. — А вообще ты сегодня договоришься!

Максим смотрел на шутливую перебранку своих родителей и отдыхал душой. Он считал свою семью лучшей в мире, а свою маму — самой лучшей и самой красивой мамой на свете. Ее лицо и после сорока было красиво той благородной неброской красотой, что отличает всех славянок: голубые глаза, изящный овал лица, густые волосы пшеничного цвета.

— Не понимаю, чего ради я пошла за тебя замуж? — смеялась Наталья Борисовна, поглаживая мужа по начинающей появляться лысине.

— А ты не выдержала напора обаяния настоящего орловского рысака, — смеялся в ответ Анатолий Семенович и подмигивал Максиму.

В этот момент Максим смотрел на отца глазами матери и видел перед собой голубоглазого, начинающего лысеть шатена среднего роста с очаровательной улыбкой. Не красавец, но для Максима отец всегда и во всем был эталоном. Максим помнил, как в детстве, когда они жили в Домодедово, а родители работали в Москве в каком-то конструкторском бюро, всегда страшно скучал по отцу. Он не мог дождаться выходных, когда ему не надо будет идти в садик или в школу, а родители никуда не уедут, а останутся дома. Тогда он не отходил от отца ни на минуту. Им всегда было интересно вдвоем.

Потом грянула перестройка, она и помогла Анатолию Семеновичу изменить жизнь своей семьи. Тогда уже кандидат наук, он ничего не продавал, ничего не покупал, как это делали другие, а работал оператором по перевозке контейнеров для экспедиторов. Сначала эта работа носила разовый характер, бывала от случая к случаю, потом образовалась маленькая фирма-экспедитор по перевозке транзитных грузов в контейнерах. Фирма постепенно разрасталась, обрастала постоянными клиентами, расширяла территорию перевозок и постепенно же стала солидной, авторитетной фирмой в Москве, а Анатолий Семенович стал ее директором.

В семье появились деньги и как следствие — квартира почти в центре Москвы. Максим видел, что отец всегда легко расставался с деньгами. Он замечательно легкий человек во всем. У него много друзей и знакомых, причем одних — настоящих, а других — хороших еще с институтских времен. Наверное, и родители, и друзья отца повлияли на то, что Максим, окончив школу в Домодедово, поступил в их родной институт.

И в школе, и в институте Максим учился легко и весело. Внешне он походил на мать: густые волосы пшеничного цвета, красивой формы нос и глаза. Его глаза отличались от материнских по цвету: они были скорее серыми, чем голубыми. Характером же он пошел в отца, поэтому у Максима всегда было много друзей и подруг. К наличию большого количества последних в семье относились настороженно, но терпимо.

— Когда же наконец ты определишься, сын? — вопрошал Бернадский-старший своего отпрыска, рассматривая фотографии с какой-нибудь очередной вечеринки.

Повод для волнений у отца Максима, конечно, был. Максим уже два года после окончания института работает в его фирме и давно вырос из детских штанишек.

— Ты же вроде без комплексов, чего же ты так долго выбираешь себе спутницу жизни, — недоумевал отец, который сам женился, будучи еще студентом.

Но Максим так не считал. Один комплекс за собой он знал и называл его комплексом хорошего человека. Вырос он в образцовой семье, где царили любовь, взаимоуважение и взаимопонимание, где ценили дружбу, человечность, интеллект. Теперь он за версту чуял лицемерие, снобизм, идиотизм в любой стадии. И если девушка рыдала из-за сломанного ногтя, завидовала подруге, которая приобрела сумочку от Гуччи, а на тусовку со звездой рвалась, как в бой, Максим просто переставал ее замечать. Зато он стал замечать, что таких девушек в Москве становилось все больше.

— Поеду я, наверно, за невестой в Полоцк, — заявлял он со смехом.

Родители, конечно, тоже смеялись:

— Да ладно, подождем еще! Зачем же за границу ехать? В конце-то концов, какие еще твои годы! Да, грядет четвертак. Но это же детский возраст!

Но они не хотели сидеть и ждать сложа руки. Результатом их активной деятельности в этом направлении стала отдельная квартира для Максима, которую они построили на Юго-Западе столицы. Предоставление сыну относительной свободы стало основной целью этого крупного предприятия. Потом у Натальи Борисовны появилась идея найти невесту для сына на одном из модных курортов. Она некоторое время работала в этом направлении, но вскоре сама же эту свою идею и забраковала:

— Нет, Макс, у них в голове одни мини-бикини и номера счетов в банке.

О семейной проблеме Бернадских — почему их красивый и во всем благополучный сын не может найти себе невесту — знали почти все друзья семьи и иногда над этим подсмеивались.

— А все почему, Макс? Да потому, что ты жизни не знаешь! — сделал почему-то именно такой вывод старый институтский друг Анатолия Семеновича — Валериан Всеволодович Дробышевский.

Все вместе это произносилось трудно, поэтому друзья и знакомые предпочли этому более лаконичный вариант, и Валериан Всеволодович Дробышевский стал просто Вселдычем. В фирму Бернадского-старшего он пришел много раньше Максима. Семьи Дробышевских и Бернадских дружили еще с институтских времен, а когда-то мечтали даже породниться. Но Максим воспринимал Ольгу Дробышевскую только как сестру, с ее братом Андреем, несмотря на то что тот был на пять лет младше Макса, они дружили. Встречались почти каждый день, потому что Андрей, учась в двух институтах, еще умудрялся подрабатывать в фирме Бернадского-старшего: вечерами он сидел за компьютером и вводил для слежения в базу данных номера контейнеров.

— Мы с Андрюхой летим в конце августа в Горную Шорию. Давай и ты с нами! — предложил Вселдыч после своего замечания о незнании Максимом жизни.

Максим знал, что в этом горном таежном краю у Вселдыча живут родители жены — его любимые тесть и теща.

Ехать с родителями в Турцию Максиму не хотелось. В Москве ему было скучно. О Горной Шории Максим вообще ничего не знал. Из скучного и неизвестного Максим выбрал неизвестное.

— У них там в этом году урожай кедрового ореха ожидается. А это бывает не каждый год, как и урожай яблок у твоей бабушки в Белоруссии. Вот научишься кедрачить, на рыбалку сходим, — рассказывал Вселдыч о ближайших перспективах.

Это было неделю назад, а сейчас Максим сидит в самолете рядом с Андреем и Вселдычем и в принципе не понимает, зачем он летит в эту незнакомую ему Горную Шорию. Понимая, что принятое решение является спонтанным и необдуманным, Максим объяснял это тем, что интерес к новому и неизведанному у него, как и у всего человечества, по всей вероятности, заложен в генах.

За размышлениями почти четыре часа полета прошли незаметно. От аэропорта Новокузнецка до железнодорожного вокзала ехали на таком древнем автобусе, что Максиму показалось, что он и с места-то не сдвинется. Но он и с места сдвинулся, и благополучно довез всех до вокзала. Вид из окон автобуса сначала был какой-то нерадостный: бараки, горы угля, карьеры. Максим представил, что они едут по территории необжитой планеты. Даже невысокие горы-сопки вписывались в это его представление. На все Максим смотрел с удивлением, даже люди здесь казались ему другими: они были вроде бы ниже ростом, темнее кожей.

— Да, невеселая, брат, картина кругом, — вздохнул Вселдыч. — В этом богатом крае люди всегда жили бедно и тяжело. Такой вот парадокс.

— Пап, а транспаранты со стихами Маяковского так и не вернули на фасады домов, — заметил Андрей, когда они уже подъехали к вокзалу.

— А что за стихи? — удивился Макс.

— Я знаю —
город
будет,
Я знаю —
саду цвесть… —

процитировал Вселдыч. — Транспаранты давно сняли на реставрацию, да так и не возвращают. Видно, не ожидается еще никакого цветения, — вскользь заметил он.

— Жаль, нам некогда посмотреть город. Ведь дорога из аэропорта — еще не показатель, — поделился мнением Макс. — Вон проспекты, которые тянутся от вокзала, очень даже впечатляют.

— Да город красивый, конечно, и проблемы у него те же, что и у других российских городов, — согласился Вселдыч.

— Ты про дураков и дороги? — рассмеялся Андрей.

— И про это тоже, — улыбнулся и Вселдыч.

На вокзале Макс по-прежнему крутил головой. Не порадовали его и оборванные грязные дети, нищие. Местный поезд «Новокузнецк — Таштагол» тоже не вызвал особого восторга. Все было каким-то серым, темным, словно с налетом запустения, который был почти материален. Основная часть пути прошла ночью, поэтому Макс свои темные очки надел уже в Таштаголе. Здесь почти у самого вокзала были насыпаны горы железной руды.

— Богатство прямо на земле валяется, — кивнул на них Вселдыч. — Мы уже в Горной Шории, Макс. Таштагол в переводе с шорского — каменная ладонь, а видишь ты не монголов или японцев с китайцами, а шорцев — аборигенов, так сказать. Кстати, тесть мой тоже из них. У моей Нинки видел, глаза какие? Это от него — цвет и азиатский разрез, а размер — это уже в мать-славянку. Да, сейчас мы отправимся дальше, это ведь далеко не конец пути, — словно предвидя вопросы Максима, пояснил Вселдыч.

Ехали опять на таком же допотопном стареньком автобусе.

«Они их тут со всей страны собирают или свои консервируют?» — думал Макс, неотрывно глядя в окно.

Горы здесь были невысокие, обильно поросшие лесом. Но горы есть горы, поэтому они все равно возвышаются над всем и всеми и диктуют свои условия: где строить дорогу, где аэропорт, а где меж гор поместится поселок и сколько в нем будет улиц. Почти все улицы поселка, в котором находился аэропорт, были вытянуты вдоль гор, но некоторым из них места в долине не хватило, и они короткими извилистыми линиями забирались в горы.