Рябиновое танго

Глава 16

— Машенька, может, тебе уже не стоит ездить на работу? Еще родишь в автобусе, — волновалась Рогнеда Игоревна, встречая Машу у главного входа в детский сад.

— Я чувствую себя замечательно! — улыбнулась Маша такому предположению. — Тем более что обратно меня часто увозит Игорь.

— И все же, Маша, надо думать о ребенке. С сегодняшнего дня больше половины наших сотрудников уходят в вынужденные летние отпуска. Оба сторожа ушли и на сессию, и в отпуск, их заменят те, кому остро нужны деньги.

— Рогнеда Игоревна! Я этого не знала! Конечно, я пойду в отпуск!

— Да, это вынужденные меры, я имею в виду не тебя, а остальных. Думаю, на следующий год мы все же снимем или арендуем помещение за городом, и многие родители захотят оставить детей у нас на один или два летних месяца. Пойдем, дорогая, получать отпускные.

Маша, не ожидавшая после выходных стольких новостей, поспешила за директором.

— Садись и рассказывай о своих делах, — приказала Рогнеда Игоревна уже у себя в кабинете.

— Я сдала все зачеты и почти все экзамены. Остался один. Его я думаю сдать в четверг. Ну а к выходным, как сказал врач, будем ждать радостного разрешения от бремени. Хотя, если честно, для меня оно не было бременем в истинном понимании этого слова. Я бы и еще походила беременной, но очень уж хочется с ним встретиться! — Маша, улыбаясь, погладила свой живот.

— Маш, даже я хочу с ним встретиться, — улыбнулась и Рогнеда Игоревна. — Ты заберешь деньги или положишь в сейф?

— У меня же будет стипендия за три летних месяца, так что эти деньги пусть лежат у вас, если можно.

— Ну, Маша! Давай не будем возвращаться к старому вопросу! И давай отметим твой первый отпуск! — улыбнувшись, предложила Рогнеда Игоревна. — Пообедаем вместе, прямо здесь, в моем кабинете. И не возражай! Я знаю, что ты можешь сказать. А вот и обед! — улыбнулась она, услышав стук в дверь.

В дверь вошла их молодая повариха Лена. Она аккуратно поставила на стол принесенный поднос с едой.

— Все, Леночка, спасибо! Дальше мы сами справимся. Руки вымоем в санузле напротив моего кабинета, — предложила она Маше.

Вымыв руки, они вместе сервировали стол, но Маша чувствовала себя несколько смущенно.

— Маша, успокойся, пожалуйста. Мне так хочется, чтобы ты перестала стесняться и смущаться. Мы ведь друзья! Давай отведаем Леночкину стряпню. Мне нравится, как она готовит.

— Наша Лена — человек неравнодушный, она болеет за свое дело, и у нее всегда ровное, хорошее настроение. Наверное, у таких людей все всегда получается, несмотря на их молодость, — поделилась своими наблюдениями Маша.

Вместе они обедали впервые. Когда только Маша пришла в сад, она обедала прямо на кухне, за стоящим в углу столиком, потом стала обедать у себя в кастелянной. Сейчас, сидя за столом с Рогнедой Игоревной и чувствуя на себе ее внимательный взгляд, Маша вспомнила их обеды с мамой. На глаза набежали слезы, которые Маша постаралась унять быстрым морганием.

— Ты вспомнила о маме? — тихо спросила Рогнеда Игоревна, заметив ее попытки остановить слезы.

Маша кивнула, но сказать ничего не смогла — спазмом перехватило горло.

— Ты так ничего и не сообщила ей?

Ярко-синие глаза Рогнеды Игоревны внимательно смотрели на Машу, которая опять только кивнула ей, отвечая, и взяла стакан с соком.

— Я обязательно поговорю с ней, — тихо произнесла она и замолчала. — Только чуть позже, не сейчас, — сделав несколько глотков, будто набравшись сил, продолжила она.

— Конечно! А мне ты обязательно звони, — уходя от неприятной для Маши темы, предложила Рогнеда Игоревна. — Весь июнь мы с Володей будем в Москве, и я все равно каждый день буду в саду. Ты еще не искала комнату?

— Не искала. Я хотела это сделать в четверг, но можно и сейчас пройтись по ближайшим к нашему саду домам.

— И правильно! Не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

— А сегодня я еще хотела бы попрощаться со своей тезкой, — вдруг вспомнила Маша, — ее отвозят на все лето к бабушке на юг.

— С Машенькой Андреевой? — догадалась Рогнеда Игоревна. — Вынуждена тебя огорчить, дорогая: буквально перед твоим приходом я простилась с ней и ее мамой.

— Обидно, но ничего не поделаешь, — вздохнула Маша.

Она тепло попрощалась с Рогнедой Игоревной, пообещав звонить ей каждый день, и пошла к дому, который стоял параллельно детскому саду.

Время было послеобеденное, пошла на убыль полуденная жара, во дворы высыпала прятавшаяся по квартирам ребятня. На приподъездных скамеечках появились их постоянные обитатели. Именно к ним и решила обратиться Маша, чтобы сократить время поисков комнаты. Маше почему-то показалось, что эти женщины знают если не все, то очень многое. Пройдя вдоль двух растянутых до бесконечности домов, она переговорила с десятком таких приподъездных женсоветов. Результатом этих разговоров стали два адреса. Ее даже обрадовала столь быстрая возможность решения квартирного вопроса, который, по словам великого писателя, испортил москвичей. Но радовалась она рано: обитателей ни одной из квартир дома не оказалось.

«Ничего, приеду сюда в четверг, когда сдам последний экзамен», — успокоила себя Маша и отправилась в Химки.

Два дня Маша готовилась к сдаче последнего в сессии экзамена. Много гуляла, по вечерам беседовала со своим малышом, прислушивалась к себе. Ничего нового в своем состоянии она не заметила ни утром в четверг, когда, выпив чая, отправилась в институт, ни через час, когда, сдав на отлично экзамен, вернулась в комнату.

Перед тем как ехать в Москву, она решила воспользоваться отсутствием в комнате соседок и упаковать сумку, которую собиралась взять с собой в роддом. Маша с любовью перебрала детские вещи, которые она потихоньку покупала в последний месяц беременности, укладывая их в отдельный пакет. Потом она собрала свои вещи, документы. Вспомнив о том, что ее никто не навестит в роддоме, она сходила в буфет и купила два больших пакета сока. Уложив все в сумку, посетовала на то, что та получилась очень объемной.

И тут Маше показалось, что она устала. Устала как никогда — отказывались двигаться и руки, и ноги. Она прилегла на свою кровать и закрыла глаза. Закрыв глаза и немного успокоившись, почувствовала боль внизу живота. Боль становилась сильнее, она словно ком росла где-то внутри и, вырастая, тянула все внутренности вниз. Дождавшись, когда окончится первая схватка, Маша, не паникуя, вызвала «скорую». Диспетчеру, принимающему у нее заказ, она рассказала о схватках, назвала адрес общежития и сказала, что будет ждать машину у главного входа.

Маша понимала, что ее отъезд в роддом увидят многие, но решила выйти и ждать машину на улице, пытаясь хоть так сократить число нежелательных для нее зрителей. Машина пришла быстро. Увидев Машу, к ней поспешил молодой мужчина в белом халате.

— Ну что, время пришло? — весело спросил он. — Как вы себя чувствуете? Сами дойдете?

— Дойду, — поморщившись от боли, ответила Маша, — только сумка… — Маша показала глазами на сумку, стоящую на скамейке.

— Не волнуйтесь, сумку я возьму, — успокоил он и, забрав сумку, взял под руку Машу. — Только почему она такая огромная и тяжелая? — удивился мужчина.

— Там все детское и два больших пакета сока. Ко мне некому будет прийти, поэтому я вынуждена все брать сразу, — как бы извиняясь, оправдывалась Маша.

— К такой красавице некому прийти? — удивился он, помогая Маше сесть в машину. — А муж? — спросил он, внимательно присматриваясь к Маше. — Объелся груш? А деньги-то у тебя есть, красавица?

— Да, конечно, возьмите, пожалуйста. Диспетчер предупредил меня. — Она протянула деньги мужчине, понимая, что вопрос о грушах был риторическим.

— Ну и отлично! Все! Поехали! — весело сказал он, усаживаясь рядом с Машей, которая, отклонившись назад, изо всех сил вцепилась руками в мягкое сиденье машины и закрыла глаза.

«Эта боль нужна малышу. Я потерплю… Потерпи и ты, малыш. Осталось совсем немного. Я потерплю, я потерплю…» — твердила она про себя.

Она сосредоточилась на своей боли, не замечала ничего вокруг. Она потеряла связь с миром, перестав ориентироваться во времени и пространстве. Откуда-то издалека до нее доносились слова медиков. Она делала все, о чем они просили, чтобы быстрее вернуться к своей боли, чтобы никто не мешал ей концентрироваться на ней, жить с ней, через нее же дать начало новой жизни.

Маша пришла в себя только тогда, когда услышала крик своего ребенка.

— Ну все, Зоя Космодемьянская! — услышала она. — Ты молодец! Знаешь, у нас тут все кричат, а ты почему-то мучилась молча, только стонала. Ты родила богатыря! Для первых родов все прошло просто идеально! Ты слышишь меня, Зоя?

— Я вообще-то Маша, — попробовала протестовать Маша, стараясь смотреть в лицо врача, стоящего у ее изголовья.

— Отлично, Маша! А теперь поверни голову в другую сторону! Там твоего горластого богатыря обследуют по шкале Апгар, — улыбнулся доктор.

— Почему обследуют? Почему он плачет? Что-то не так? — заволновалась Маша.

— Слишком много вопросов, а ответ один — так надо! И лед не трогай пока, пусть еще полежит. Так надо! Ну что, девчата? Что намерили? — спросил он у женщин, занимающихся ребенком.

— Идеальный ребенок! Девять-десять баллов! Вес — три семьсот, и довольно стройный — ровно пятьдесят семь сантиметров! Неплохое начало, малыш! — откликнулись те.

— Можно я хоть одним глазком взгляну на него? — тихо попросила Маша.

— Конечно! Одним глазком! — рассмеялся доктор.

С замиранием сердца Маша ждала, когда к ней приблизится женщина с живым комочком в руках.

— Ну смотри на своего красавца! Смотри и отправляйся отдыхать! Собственно, и он займется тем же. Думаешь, легко выйти в мир впервые? — улыбнулась ей акушерка.

Со слезами на глазах Маша всматривалась в личико сына. Слезы мешали ей лучше рассмотреть его, но сил вытереть эти слезы радости и счастья у нее тоже не было.

Сквозь слезы она смотрела на мелькавшие перед глазами лампы, когда ее везли на каталке по длинному коридору. Свет, преломляясь на мокрых ресницах, рассыпался на тысячи ярких, сверкающих брызг.

«Как салют, — подумала Маша, — но если горит свет, значит, уже вечер или ночь. Я потеряла целый день… Я нашла целую жизнь…»

Эта мысль была последней. Маше тяжело было даже думать, ей казалось, что ее мыслям трудно продвигаться в той вязкой субстанции, какой стал ее мозг. Веки ее отяжелели, она не смогла открыть глаза. Руки и ноги стали неподъемными, будто к каждой конечности кто-то привязал по огромной гире, которые Маша не видела, но чувствовала. Ей казалось, что, выполнив свое самое главное предназначение — родив ребенка, она окончательно лишилась жизненных сил. Сил не было даже на то, чтобы сделать глубокий вдох. Так и заснула Маша, чуть дыша.

«Где мой ребенок?!» Эта мысль появилась в голове раньше, чем Маша поняла, что проснулась.

Маша резко села на кровати и попыталась сориентироваться в совершенно незнакомом пространстве. Она готова была поклясться, что никогда прежде не видела этой большой комнаты с двумя рядами кроватей. В каждом ряду их было три. На всех кроватях спали женщины. Взглянув на окно, Маша поняла, что ночь ушла и сейчас раннее утро. Возле тумбочки, стоящей рядом с ее кроватью, она увидела свою сумку. Наклонившись, нашла в ее кармашке телефон.