Рябиновое танго

Глава 19

Новость, которую Наталья Николаевна получила в день рождения Маши, стала подарком для нее самой. Она чувствовала, что в этот день что-то словно перевернулось в ее душе, меняя ее внутренний настрой. При мысли о дочери и внуке на душе у нее светлело, расстояние до Москвы казалось не таким уж и огромным, время тянулось не так медленно. На августовской конференции коллеги увидели ее помолодевшей, повеселевшей, полной планов и идей. Раиса Васильевна наблюдала за подругой со стороны, не узнавала ее, но очень гордилась ею.

Перед Новым годом, наряжая большую елку в Машиной комнате, Наталья Николаевна сетовала подруге на то, что не заметила, как промелькнули две школьные четверти. Елка стала кульминацией праздника, который воцарился в ее душе. Поздравительная телеграмма от Маши была не такой, как всегда. Хотя она, как и прежние телеграммы, была немногословной, но она была другой по своей сути. В конце послания Маша писала: «…Я люблю тебя мамочка очень скучаю».

— Доченька моя, а как же я скучаю! — прочитав телеграмму, со слезами на глазах призналась она Машиной фотографии. — В эту новогоднюю ночь я не лягу спать. Я встречу Новый год и загадаю самое большое свое желание! Оно большое, но в принципе очень скромное: я хочу увидеться с тобой, поговорить, я хочу увидеть малыша.

Очень похожие телеграммы Наталья Николаевна получила на Восьмое марта и свой день рождения.

— Ну все! Финиш! Машка готова капитулировать! Помяни мое слово! — прокомментировала их Раиса Васильевна.

— Твои слова да Богу в уши! — улыбнулась Наталья Николаевна. — Будем ждать и надеяться! Тем более что скоро весна. Весной и жить, и надеяться легче.

— Знаешь, что-то мне подсказывает, что надо опять дождаться Машкиного дня рождения.

— Это тебе твоя логика подсказывает или твоя интуиция? — рассмеялась Наталья Николаевна, вспомнив историю с подметным письмом.

— Я рада, что ты смеешься, и готова смешать логику с интуицией, чтобы вселить в тебя еще большую уверенность в счастливом завтра, — улыбнулась Раиса Васильевна.

Наталья Борисовна отметила для себя, что Максим вернулся из поездки на Арабатскую стрелку каким-то успокоенным. Рассказы его были немногословны и лишены каких бы то ни было эмоций.

— Какая там хоть природа? — старалась она растормошить сына.

— Я бы сказал, что это не песчаная коса, а приморская степь. Такого причудливого разнотравья я еще не видел. Очень много птиц.

— И ни одной пальмы в бикини? — рассмеялся Бернадский-старший.

— Толя! — предостерегающе одернула мужа Наталья Борисовна.

— Мама, все в порядке! Я не зверею при упоминании о девушках, — улыбнулся Максим.

— А кто здесь говорил о девушках? — удивился Анатолий Семенович.

— Как всегда, никакой серьезности! — махнула рукой Наталья Борисовна.

— Мам, а может, так и надо? Кто-то из великих сказал, что юмор — это спасательный круг на волнах жизни.

— Мать! Раз наш сын цитирует великих, значит, поездка явно пошла ему на пользу! — подвел итог Анатолий Семенович.

Раз и навсегда, сделав выводы и приняв решение, Максим больше не думал о сделанных ошибках, не боялся их повторить, надеясь на то, что после всего случившегося с ним приобрел какой-никакой иммунитет. Он решил не копаться в себе, анализируя свои поступки и взращивая комплексы, а идти вперед, распахнув душу в ожидании лучшего. Он много работал, свободное время проводил с пользой для души и с еще большей пользой для тела. Немного скучал, когда родители, влекомые жаждой освоения новых мест и всего нового, на некоторое время покидали его. Летний отдых Наталья Борисовна, опасаясь оставить Максима одного, перенесла на декабрь. Новый год родители Максима встретили в Индии, а потом целый месяц делились с сыном впечатлениями и сожалели о том, что он не поехал с ними:

— Встретил бы свой день рождения на слоне под пальмой, а не на диване у телевизора!

— Нет, на диване мне гораздо спокойнее! — смеялся Максим, радуясь тому, что с возвращением родителей все вернулось на круги своя.

Как-то незаметно зиму вытеснила весна, она еще больше оживила и без того оживленную столицу, будто и в ее сердце впрыснула она свой весенний адреналин. Затем, день ото дня теплея и расцветая, весна незаметно перешла в лето. Максим наблюдал за изменениями вокруг него, радуясь, что в его жизни ничего не меняется. Теперешняя его жизнь ему положительно нравилась.

— Вам не кажется, что мы давно никуда не выезжали семьей? — спросила как-то Наталья Борисовна, когда вся семья, отужинав, собралась у телевизора. — Мы давно не отдыхали на природе.

— Ты имеешь в виду саванну, горы или альпийские луга? — сразу откликнулся Анатолий Семенович.

— Нет, я имею в виду Подмосковье! И не иронизируй, пожалуйста! — обиделась Наталья Борисовна.

— Извини, просто я думал, что ты давно забыла, что такое Подмосковье. А как тогда было хорошо: костер, палатка, каша с тушенкой, чай с дымком! — вздыхая, вспоминал Анатолий Семенович.

Максим видел, как при этом посветлело его лицо.

— Пап, ты вздыхаешь об этом, как о чем-то невозможном.

— С нашей мамой легче собраться на остров Пасхи, чем выехать на родную природу, — опять вздохнул Анатолий Семенович.

С улыбкой Максим отметил для себя, что в этот раз отец вздохнул уже не мечтательно, а как-то обреченно.

— Интересно! — тут же возмутилась Наталья Борисовна. — А кто начал разговор о Подмосковье?!

— Неужели это была ты, дорогая? — рассмеялся Бернадский-старший. — И неужели ты не шутила, а мы с Максом можем собирать удочки?

— А почему бы и нет?! — повеселела Наталья Борисовна. — Завтра ведь суббота, у вас впереди два выходных дня, давайте проведем их на природе, как в старые времена!

— Отлично! Я иду собираться. Продуктов докупим по дороге, — обрадовался Анатолий Семенович.

Рано утром Максим с отцом грузили вещи в машину.

— Можно подумать, что мы едем на неделю, — ворчал еще сонный Максим.

— А вдруг дождь или похолодает? Кстати, и ты возьми какую-нибудь куртку, — предложил Анатолий Семенович.

— Да у меня здесь ничего походного нет, — вспомнил Максим.

— Придется заехать к тебе, потому что мои кольчужки тебе маловаты будут.

Услышав слова отца, Максим внутренне насторожился. Он не был в своей квартире почти год и не планировал появляться там и в ближайшее время.

«Но когда-то же надо будет туда вернуться, так пусть уж это будет сегодня. Несколько минут пребывания в квартире не выбьют меня из колеи. За год дух Светланы уже должен был выветриться», — думал Максим, настраивая себя на решительные действия.

Согласившись с отцом, который уже жалел о пропавшей утренней рыбалке, Максим посвятил в их планы вышедшую из дома мать. Наталья Борисовна слушала, настороженно приглядываясь к сыну.

— Мам, все нормально, — заметив ее волнение, успокоил ее Максим.

— Тогда посмотри заодно, как там Инга хозяйничает, — попросила она. — Она должна была хотя бы раз в неделю появляться там и делать уборку.

Хоть и настраивал себя Максим, но в квартиру свою входил с опаской. Отметил какую-то почти идеальную чистоту и удивился большому букету сирени в вазе, стоящей на журнальном столике. Присев на диван, постарался сориентироваться и вспомнить, где может висеть его старая кожаная куртка. Куртка не висела, упав с плечиков, она лежала на дне шкафа. Обрадовавшись, что все-таки нашел пропажу, Максим тут же надел ее и сунул руки в карманы. В одном из них что-то странно зашуршало. Собрав содержимое кармана в горсть, он вынул руку и, разжав пальцы, увидел на своей ладони горстку сухих ягод.

Максим некоторое время бессмысленно смотрел на сморщенные оранжевые ягодки, потом прошел к дивану и сел. Он смотрел на ягоды, а перед глазами вставали картины давно минувшего: незнакомка, ее глаза, рябиновые бусы. Он облизнул губы и почти явно ощутил горечь тех ягод. Не думая, он снял с нитки одну ягодку и положил ее в рот. Раскусив ее, уже в действительности почувствовал на губах легкий вкус горечи. Почти два года пролежав в куртке, ягоды горчили, как и тогда, только эта горечь была мягче. Так на нее подействовало время. Но оно не подействовало на горечь, которая осталась в душе Максима: горечь разлуки, горечь утраты чего-то жизненно важного, горечь необратимости произошедшего с годами стала острее, болезненнее.

— Я не должен был уезжать! Уехав, я совершил самую большую ошибку в своей жизни!

— Макс, ты с кем разговариваешь? Мы тебя зажда… — Наталья Борисовна, вошедшая в комнату, увидев бледного и взволнованного сына, замолчала на полуслове.

— Мама, как звали капитанскую дочку у Пушкина?

Наталья Борисовна непонимающе смотрела на сына, пытаясь самостоятельно вникнуть в суть вопроса.

— Макс, прости, но я не помню. Кажется, Маша, — заволновалась Наталья Борисовна.

— Маша? И все? Ты знаешь, сколько Маш в России?! Как я ее найду?

— Кого?

— Ее! — Максим, разжав ладонь, показал матери горстку сухих ягод.

— А давай поищем в книге! — предложила Наталья Борисовна, по-прежнему ничего не понимая.

Наталья Борисовна успела заметить всплеск радости, мелькнувшей в глазах сына, прежде чем он бросился к книжному шкафу. Максим, просмотрев глазами полки, уверенно достал стопку книг и поделил ее на две части.

— Ищи! — приказал он. — Оба принялись судорожно пролистывать книги, ища оглавление. — Оно в конце. Ищем прозу.

— Есть! — радостно воскликнула Наталья Борисовна.

— Все, сосредоточься, пожалуйста, — почти жалобно попросил Максим.

— Что?! Я их жду, а они… — Шутка, готовая слететь с языка вошедшего в комнату Анатолия Семеновича, так и не слетела, он с недоумением всматривался в лица жены и сына, которые не обращали на него никакого внимания.

— Вот, почти в конце: «…брак с Марьей Ивановной…»! — радостно воскликнула Наталья Борисовна.

— А кто женится? — удивился Бернадский-старший.

— Толя, подожди! Сядь! — распорядилась Наталья Борисовна.

— Хорошо, я сяду. Может, сам чего пойму, — согласился Анатолий Семенович.

— Мама, я помню какое-то письмо Маши. — Максим забрал из рук матери книгу и стал листать страницы. — Вот! Глава «Разлука» и письмо подписано: «Марья Миронова»!

— Миронова Мария Ивановна! — радостно и вместе с тем недоуменно воскликнула Наталья Борисовна.

Со стороны это было похоже на то, что она, радуясь, как бы не понимает причину этой радости. Так это видел Анатолий Семенович. Максим же обрадовался по-настоящему:

— Миронова Мария Ивановна! Капитанская дочка! Как все просто! Почему я не подумал об этом раньше?!

— Макс, но могут ведь быть и другие варианты, — боясь огорчить сына, начала Наталья Борисовна. — Ну подумай сам. Она может быть и Машей, и Мироновой в отдельности, но может не быть Мироновой Машей. Отчество, я думаю, рассматривать совсем не стоит.

Радость в глазах Максима постепенно, пока до него доходил смысл слов, сказанных матерью, сменилась на отчаяние, которое тут же сменилось надеждой:

— Что-то из найденного варианта должно же быть правильным! А если нет, то я знаю, где она училась, еще ее мама работает в школе. Я найду ее!

— Это ж когда было? Пугачевский бунт, да и она… — заговорил Анатолий Семенович, испуганно поглядывая на своих близких.