Найду тебя по звёздам

Глава 36. Заир

Мы с Мариной лежим в тени на шезлонгах. Я лениво потягиваю сок через соломинку. Марина, в откровенном красном купальнике, уже минут двадцать щёлкает камерой, делая сэлфи с разных ракурсов, и тут же выставляя их в инстаграм.

— Меня не снимай, — предупреждаю я.

— Ну, почему?

— Я сказал!

— Ладно, я только себя.

— Что за мания? Не девочка уже, — ворчу недовольно, на что Марина спокойно отвечает:

— «Мы в ответе за тех, кого приручили». Слышал такое? А мои подписчики каждый день ждут чего-то новенького от меня. А потом, скоро открытие на Пушкинской. Реклама не помешает.

Фыркаю.

— Пушкин и бутик женского белья как-то не вяжется.

— Ты просто Пушкина плохо знал. Тот еще был затейник, — парирует Марина, и я не могу не улыбнуться ей на это.

Я разговариваю с Мариной, шучу, ворчу, но мой взгляд, спрятанный за тёмными очками, неотступно следует за Линарой — Янтарной девочкой с прозрачными зелёными глазами. Она всё в том же своём бирюзовом купальнике, который так идёт к её загару и рыжим волосам, сейчас высоко собранным на макушке в небрежный узел. Эта причёска напоминает мне кактус, с торчащими во все стороны иголками. Но её чертовски красит эта небрежность, этот шарм, придающий налёт невинности и беззащитности. Но Линара ни то, и ни другое. Я это уже понял и принял. И даже рад тому, что она может за себя постоять, несмотря на свою внешнюю хрупкость.

Мне нравится с ней спорить, раздражать, злить, дразнить. И приручать. И наблюдать, как она заводится, как возбуждается от моей близости, как глаза её начинают гореть неистовым зелёным пламенем, похожим цветом в тот момент на лёд Байкала. Девочка-огонь. Девочка-русалка. Многогранная и уникальная, непредсказуемая и несгибаемая. Красивая…

Разве такие бывают в реальности, а, Тураев? Может, всё это мираж? Обман?

Так не попробуешь — не поймёшь, — убеждаю сам себя.

А попробовав, отпустишь? — вопрошаю тут же снова.

Да кто ж его знает? Жизнь покажет.

В последнее время диалоги Меня со Мной уже стали нормой. С одной стороны — разумный, ответственный, думающий о будущем «Я», с другой — такой, какой есть. И второй, похоже, берёт верх над первым.

Линара легко и грациозно выходит из бассейна, сверкая бриллиантовыми каплями на смуглой коже. Неторопливо подходит к Тахиру, который угодливо протягивает ей полотенце. Они о чём-то переговариваются. Линара смеётся, прикасаясь мягкой тканью к груди, к шее, к животу, к бёдрам… Идёт дальше. Тахир смотрит вслед на её голую спину, опускает глаза ниже, на подвижную попку, где через мокрую ткань крохотных трусиков темнеет манящая щель между ягодицами, и снова поднимает глаза. Рассеянно потирает подбородок. Дёргает кадыком. Облизывается. Парень даже не отдаёт себе отчёта, насколько сейчас выглядит озабоченным козлом. Козёл…

— Что ты сказал?

— Ничего.

— Слушай, мы сможем вылететь завтра? Я тут рейсы смотрю.

— А это вряд ли, — я ёрзаю на лежаке, тру ладонью грудь, живот, разминаю шею, пытаясь как-то отделаться от чувства досады, с новой силой охватившей меня. — Когда Зотов даст отмашку, тогда и полетим.

Марина протягивает руку, гладит моё предплечье. Сейчас уламывать начнёт, бляяядь…

— У «Виктории» в субботу показ. Я не хотела бы пропустить его.

Еле сдерживаюсь, чтобы не вспылить.

— Ну, так, в чём проблема? Лети завтра.

— А ты?

— Марина, этот «чирей» надо выдавить до конца. Чтобы больше не воспалялся.

Марина лупит меня ладошкой.

— Фу, Заир, ну что ты такое несёшь!

А я тихо злорадствую, удивляясь собственной вредности. Шумно всасываю через трубочку остатки сока и кошусь на ширму, где переодевается русалка. Что-то долго она там. И Тахира не видать. Братик снова решил с сестричкой пошалить? Что, выволочка моя не подействовала? Ну-ну, ребятки, сейчас я вас обломаю.

— Ася! — ору я. — Иди сюда.

— Что, пап?

— Найди тётю Лину, пусть причешет тебя.

Марина тут же спохватывается:

— Давай я, — и уже лезет за сумкой. Но я упираюсь.

— Нет, пусть Линара позаботится. Иди, детка, — подталкиваю Аську. — А то у тебя совсем волосики растрепались.

— Тёть Лина!! — доча убегает, сверкая розовыми пятками. — Папа сказал позаботиться!

Ну, вот. Уже легче. И настроение, кажется, поднимается.

— Ну, почему, Заир? — дуется на меня Марина.

Я встаю с шезлонга, потягиваюсь, играя мышцами, шлёпаю по животу резинкой от трусов.

— Пойдём лучше поплаваем.

— Ты же знаешь, я не плаваю.

Я и не жду, что она пойдёт. Ей вообще морская вода противопоказана. И солнце. И свежий воздух. И нормальная, вкусная еда. Какая-то рафинированная женщина, способная жить только под искусственным освещением, дышать кондиционированным воздухом и питаться пророщенными злаками. Почему-то именно сейчас меня это начинает жутко раздражать.

Спустившись с пьедестала, на котором рядком установлены шезлонги, разбегаюсь и со всей дури плюхаюсь в неправдоподобно голубую гладь, вздымая вверх столб брызг. Потом гребу, что есть сил, отфыркиваясь, как тюлень. Делаю сразу пять-шесть кругов, чтобы успокоиться и разогнать не проходящую злость, зудом досаждающую мне уже который день. Выдохнувшись, наконец, прибиваюсь к бортику. Вижу, Аська чешет назад, уже с двумя «бубликами» на голове.

— Папа, всё, она позаботилась!

— Где Линара? Что делает?

— Шпотает.

— Что?

— Фейпачку мою шпотает!

— Это даже не по-турецки, — бормочу я, отмахиваясь от желания расспрашивать Аську дальше. — Ладно, прыгай ко мне! — кричу, и дочка, с радостным визгом, летит в мои распростёртые к ней руки. В этот момент я самый счастливый папаша на свете!

Плескаемся, пока не появляется Роксана и не забирает Аську и остальных ребятишек в дом. Марина тоже ушла переодеваться к ужину. Хотя до него ещё, как минимум, два часа, ей всегда требуется не меньше времени, чтобы навести марафет. А, казалось бы — простой семейный ужин. Но, такова Марина. Её уже не переделать.

«Вот это ты сейчас с сарказмом или с одобрением подумал, а?» — задаю себе вопрос. И страшусь ответить правду. Потому, что едва потянув за эту ниточку, я рискую размотать весь клубок своих противоречий. А я совсем не уверен, что мне понравится то, что я найду на другом конце этого клубка.

Еще совсем светло, однако площадка вокруг бассейна пустеет. Вылезаю, вытираюсь, рефлекторно опять ищу Линару глазами. Нету. Спряталась. Я уже заметил, что она сторонится меня. Да хоть на Луне спрячься, русалка, бесполезно. Мы оба ничего не можем с этим поделать. Мучительно медленно, но верно, я прихожу к выводу, что проиграл эту битву. Мне нужна она. Как голодному кусок хлеба. Как жаждущему глоток воды. Нужна, чтобы элементарно не свихнуться и продолжать жить дальше. Что будет после — разберёмся. А пока…

Брожу по саду между беседками, заглядывая в каждую. Хотя мне даже этого не надо делать. Мои ноги сами принесут меня к ней. Я как заговорённый иду на её зов, на её запах, на феромоны… не знаю. Словно волк, ищущий свою волчицу.

Заворачиваю за решётчатую ограду, скрывающую небольшой альков, откидываю шуршащую занавеску из бус и замираю. Линара сидит на топчане по-турецки и сосредоточенно шьёт. У неё в руках какая-то розовая тряпка. Вот она делает последний стежок, прикусывает нитку зубами и тут замечает меня. Глаза упираются в мой голый живот, потом ползут выше, выше. Смотрю на неё сверху вниз, наслаждаюсь её взглядом, словно физической лаской.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю.

Линара, наконец, откусывает нитку, опускает голову.

— Штопаю Аськину юбочку. Совсем расползлась…

Подхожу, вырываю из рук Линары тряпку, разворачиваю. Унылое зрелище.

— Зачем? — спрашиваю. — Выбрось, и всё.

Отшвыриваю юбку в сторону.

Глаза Нары возмущённо распахиваются.

— Ты что?! Это же от костюма, который ты ей подарил на Новый год! Она даже спала в ней в дороге, пока мы ехали сюда, так скучала по тебе.

— Правда? Я не знал, — бормочу растерянно.

— Дай сюда, там ещё много дыр.

— Потом зашьёшь. Пойдём.

— Ты иди, мне надо закончить.

— Я сказал: пойдём.

Беру её за тонкое запястье, резко дёргаю вверх. Она с ахом подпрыгивает на топчане, тряхнув рыжими вихрами, и встаёт передо мной в полный рост. Наши взгляды встречаются на одном уровне и меня как током шарахает: от мозгов и прямо в пах. Из-за молниеносной реакции тела у меня глаза закатываются, голова откидывается назад, и я судорожно втягиваю в себя воздух. Ещё сильнее стискиваю пальцы, и рывком кидаю Линару на себя.

— Заир… Заир, нет!

Да хоть сто тысяч «нет», меня это уже не остановит. Я распластываю её тело на своём, и врываюсь в нежный рот, как безумный. Я терзаю его, ем его, пью его.

— Нара… — чуть ли не всхлипываю, и снова впиваюсь в эти губы: податливые, отзывчивые, шёлковые, как грёбанные лепестки грёбанных роз. Мои пальцы тонут в рыжих кущах, мнут их, гладят, расправляют кудри, и снова мнут. Её мандариновый запах вышибает из меня остатки разума, я захлёбываюсь им.

— Нара…

Маленькие ладошки гладят и гладят меня по плечам, по рукам, по бокам, оставляя за собой след, как от ожогов медузы. Да, мне больно. Потому, что всё тело напряжено, будто натянутый барабан. И даже самое лёгкое прикосновение отзывается болезненной дрожью. И сладостью. Потому, что чувствую её отдачу. Она отвечает мне. Русалка моя, моя Линара…

— Заир…

Её руки тянут мою голову вниз. О, да, детка. Я тоже, тоже безумно этого хочу. Стягиваю с её плеч тонкие бретельки, и мои… МОИ!… прекрасные, упругие, тёплые грудки выпрыгивают мне прямо в лицо. Да, девочки, теперь вы там, где надо, вы со мной, в моих руках. А мои губы между вами.

Целую каждую из них по очереди, безумно радуюсь встрече. Облизываю, дую на них, сосу, тяну, обволакиваю своей слюной, любуюсь, снова дую. Небольшие, аккуратные ореолы цвета тёмных роз, припудренных пыльцой, сжимаются под моими порывистыми ласками. Гвоздички маленьких сосков топорщатся мне прямо в рот. А я пирую, я ликую, я наслаждаюсь, как шмель весенний на цветке, захлёбываясь от восторга в свежем аромате, сдуревший от любви и пьяный от нектара.

— Нара… русалка моя, девочка, колдунья-Нара… С ума меня свела…

— Заир… — Линара шепчет моё имя, выгибается дугой передо мной. А для моих ушей награды слаще нет.

Мои руки уже хозяйничают в её трусиках — гладят, трогают, раздвигают губки, проникают в тайну, собирают её сок, её росу. Всё для меня, для встречи со мной. Скоро, уже скоро, девочка моя.

Закидываю её ногу на своё бедро, пристраиваясь к промежности, и трусь стволом через трусы о горячую гладкую щелку. Горячо, ох, горячо! И влажно… Хочу туда, туда, в пещеру Алладина, к сокровищам несметным прикоснуться, в шелках восточных туго обернуться, рубином драгоценным завладеть… Мать твою, кажись, стихами снова заговорил…

— Заир… ах…

— Заир! Заир, ты где? Твой телефон звонит!