Удовольствие гарантировано

ГЛАВА 4

Некоторых женщин невозможно забыть.

Твой мозг никак не сможет избавиться от запаха ее кожи. Мышечная память удерживает форму твоего тела, изогнутого вокруг нее. А чувства вспоминают ощущение рук в ее волосах, твоих губ на ее губах.

Может пройти несколько месяцев, даже год с тех пор, как ты видел ее в последний раз, с тех пор, как прикасался к ней, и все возвращается в одно мгновение.

Каждое чертово изображение сразу же сталкивается в пробке ощущений. Звуки, вздохи, запахи. Ее спина выгнулась дугой, губы приоткрылись, а водопад волос рассыпался по моим рукам.

Но теперь она трехмерная, из плоти и костей. Я моргаю, отбрасывая воспоминания, и они отступают на задний план перед женщиной, стоящей передо мной.

Когда я упиваюсь длинными светлыми волосами, шоколадно-карими глазами, телом, которое так сильно хотел узнать, я вспоминаю одну чертовски близкую к идеальной, неделю семилетней давности.

Одна соблазнительная, волнующая и мучительная неделя. Это выжжено у меня в голове. Мы познакомились на благотворительном вечере в Манхэттене, танцевали, пили, смеялись и гуляли всю ночь. В последующие семь дней мы олицетворяли непреодолимое влечение. Поздние ночи, долгие звонки, разговоры, которые ты никогда не хотел заканчивать. Так много искр, что можно было бы осветить ночное небо.

Клянусь, я помню каждое мгновение.

В том числе и концовку.

Горькое осознание того, кто она такая.

Еще один шаг, потом еще один, и она останавливается передо мной, выглядя невероятно сексуально, и она была самой сексуальной женщиной, которую я когда-либо знал, когда ей было всего двадцать два.

Но сейчас? Господи. Она даже не принарядилась. Слоун Элизабет одета в тренировочные штаны, кроссовки и спортивную майку, и я все еще хочу пробовать и целовать каждый дюйм ее тела. Через плечо у нее перекинута холщовая сумка.

Я жестом указываю на нее.

— Ты все еще ходишь по магазинам в полночь?

— Сейчас самое подходящее время для этого, — она сжимает руки в кулаки, — мне не нужно ни с кем драться из-за последней головки радиккио.

— Держу пари, что тебе так же не придется драться за радиккио и в дневное время.

— Верно, — говорит Слоун со смехом и оглядывает меня с ног до головы.

Эти коричневые глаза. Эти красные губы. Боже, я точно помню, какие они на вкус.

Она бьет меня по руке, выбивая непристойные мысли на уровень приятеля.

— Черт возьми, Малоун, как ты?

— Я не могу жаловаться. А ты? Из сумки с продуктами на твоем плече я понял, что ты живешь здесь. Ты переехала из Коннектикута?

Последние несколько лет Слоун жила в часе езды от города, сначала в Нью-Джерси, потом в Коннектикуте, так что я то и дело натыкался на нее. Но с тех пор прошло чуть больше года.

— Да, сейчас я работаю здесь.

Она переносит вес тела на левую ногу, ее одухотворенные глаза не отрываются от моего лица.

— Сколько уже прошло? Год или около того?

Год и два месяца. Мы столкнулись в марокканском ресторане в Челси, в который Трули притянула меня, потому что напитки были легендарными. Слоун ужинала с каким-то хипстером-подражателем с болтающейся серьгой в ухе, который явно был мудаком. А кто еще носит висячие серьги? Она познакомила меня с ним в тот же вечер. Его звали Плант. Или Брик. Или что-то болезненно модное, заставившее меня невзлюбить его все больше. В то время Слоун еще жила в Коннектикуте, поэтому, очевидно, поехала на поезде в город, чтобы повидаться с ним. Это склонило чашу весов к отвращению к мальчику с болтающейся серьгой, который тоже был слишком молод для нее.

Ее отец возненавидел бы его.

Ее отец ненавидел всех, с кем она встречалась.

Однажды, когда Слоун зашла в офис, он заметил, что презирает парня, с которым она встречается.

— Никто не был достаточно хорош для нее, — сказал он. Я выгнул бровь, спрашивая:

— Никто?

Из его глаз вылетали пули.

— Никто, Казанова.

Это было много лет назад, но это было все, что ему нужно было сказать, особенно потому, что он уже предупредил меня, чтобы я даже не думал. Когда человек, который подписывает вам чек, дает понять, что его дочь под запретом, ведь вы уже знали в силу того факта, что дочери деловых партнеров запрещены, вы слушаетесь. Вы принимаете это близко к сердцу.

Я прекрасно помню его предостережения точно так же, как помню все случаи, когда видел ее.

— Примерно год назад. Да, это было что-то вроде того, — говорю я, отвечая на ее вопрос. Правда в том, что я мог бы рассказать ей главу и стих из всех случаев, когда видел ее с тех пор, как мы встречались — время в Гранд-Сентрал; юбилейная вечеринка, которую устроил ее отец; церемония награждения, где я был искушен, так чертовски искушен; и время, когда она остановилась в офисе, когда ее отец сделал комментарий. Вместо этого я жестом указываю на нее.

— Так что же ты делаешь в городе?

— Я только что организовала приют для животных здесь. Примерно месяц назад, и уже поднимаю его со дна.

Я удивлен, что ее отец не упомянул об этом, хотя спасательная операция только начинается. Но на моем лице появляется улыбка.

— Здорово, ты всегда этого хотела.

— Да и я рада этим заниматься. Это тяжелая работа, но очень полезная. На самом деле я живу в Бруклине, в самом крошечном месте, какое только можно представить. Но я ходила сюда за покупками, потому что сегодня вечером остановилась у подруги в городе. Злой гений все еще на месте? — спрашивает она.

Подлый рыжий старый кот, которого я приютил несколько лет назад, крадется в моей памяти. Он был самым хитрым котом в округе, прокрадываясь в шкафы и внутрь шкафов, даже в старости. Он принадлежал мне последние пять лет своей жизни.

— Не-а, он пересек Радужный мост несколько лет назад. Прекрасный кот, у него была хорошая, долгая и счастливая жизнь.

Слоун касается моего локтя.

— Несомненно. Ты был добр к нему, хотя мне очень жаль, что он умер. Завел нового?

Я отрицательно качаю головой.

— Еще нет.

— Такая сдержанность.

— Я знаю, — говорю я со смешком.

— Но ведь у тебя всегда была хорошая выдержка.

— Как и у тебя.

Она слегка кокетливо улыбается.

— Одно из моих величайших сожалений.

Ладно, может быть, даже слишком кокетливо.

Она тычет подбородком в мою куртку и тут же меняет тему.

— Славный прикид, куда направляешься?

Я провожу рукой по шелку своего ярко-синего галстука.

— Теперь я пою в «Джин Джойнт». Да и время от времени в некоторых других местах тоже.

Ее губы улыбаются.

— Неужели?

— Да, я решил заняться этим делом. Кто-то однажды сказал мне, что я должен это сделать.

Ха. Получи, Плант Брик. Держу пари, что он не поет, не носит костюмов и не занимается своими долбаными делами. Держу пари, что он даже не может удалить яичники у кошки.

— Я рада, что ты послушался этого человека. Кое-кому всегда нравилось, как ты поешь, — говорит она сексуальным голосом, и неважно, что Плант Брик — постоянный слушатель ее дымного сексуального тона. Я буду наслаждаться им прямо сейчас, спасибо тебе большое.

— Этот кое-кто обладает превосходным вкусом.

Слоун улыбается — яркой, великолепной улыбкой, которая грозит сорваться с языка, чтобы не сболтнуть лишнего. Такие слова, как «что ты сейчас делаешь?» и «поехали ко мне домой».

— У меня действительно хороший вкус.

Ее взгляд задерживается на моем лице, глаза встречаются с моими. Воздух между нами потрескивает, и на мгновение мы оказываемся единственными в Нью-Йорке.

— Я и сейчас так думаю, — добавляет она.

Господи. Плант Брик не заслуживает этой женщины.

Я должен.

Черт возьми.

Подхожу ближе и поднимаю руку, чутье подсказывает притянуть Слоун в свои объятия и целовать до потери пульса.

Нет, все-таки Трули неправа. Конечно, счет может технически измениться, когда сделка будет заключена. Ее отец перестанет быть моим деловым партнером, как только официально попросит меня взять на себя управление бизнесом, что, как я подозреваю, сделает в пятницу вечером.

Но Дуг был так же моим наставником. У нас давняя история. Он научил меня, как управлять клиникой с нуля. Он — руководящая сила в моей работе, а моя работа — это все. Даже если мы больше не будем деловыми партнерами, у меня такое чувство, что его дочь все равно будет вне досягаемости.

Я попятился, упираясь ногами в землю и засовывая руки в карманы своих костюмных брюк.

— Может быть… пообедаем, — предлагаю я, потому что обед совершенно безвреден.

— Обедать? — Она задает этот вопрос так, словно я предложил ей заняться вязанием крючком.

— Серьезно?

Я решаю не обращать на это внимания.

— А что плохого в обеде? Что с тобой произошло за обедом?

Слоун будто обдумывает предложение. Затем понижает голос, как будто делится каким-то дешевым секретом.

— Иногда обед разочаровывает. А что, если там нет ни бургера, ни картошки фри? Что, если ты не можешь взять поджаренный панини своей мечты? Обед может разочаровать.

— Тогда давай позавтракаем. Этот прием пищи гарантирует удовольствие, — говорю я, подыгрывая, так как не хочу прощаться.

— Ты все еще любишь блины?

— Разве я похож на человека, который ненавидит блины?

Она снова рассматривает меня, ее взгляд скользит по моей одежде. А потом она прерывает эти любезности.

— Не похоже, что ты ненавидишь блины. Но, Малоун, ты прекрасно знаешь, почему мы не должны этого делать.

— Да, я знаю.

Я слишком хорошо это знаю.

Но понимаю, она тянет меня за что-то изнутри. Дергает за мое желание закончить все наши незаконченные дела. И да, тянет за собой и другие части тела. Сейчас она еще более соблазнительна, чем в тот вечер, когда я ее встретил. Не знаю, как это возможно, но это так.

Я отбрасываю все поддразнивания и намеки.

— Ты выглядишь потрясающе, Слоун.

Она жестом указывает на свою повседневную одежду.

— Я очень необычная.

— Тебе не нужна модная одежда, чтобы выглядеть великолепно.

— Спасибо, — шепчет она, затем быстро проводит рукой по моему галстуку.

— И ты чертовски крут в этом костюме. Как прошло выступление?

— Я спел пару песен, заслужил несколько аплодисментов. Ты должна как-нибудь зайти.

Вот я опять ухожу, оставляя кусочек, который мне не следовало бы оставлять.

— Разве?

— Непременно.

— Ты предоставишь мне пропуск за кулисы?

— Вряд ли он тебе нужен, но я с удовольствием схожу в ближайший «Федерал Экспресс» и сделаю для тебя карточку.

— А там будет написано «Гуд Мен-фанатка»?

На моем лице появляется дьявольская ухмылка.

— Ты знаешь мой сценический псевдоним.

Это меня безмерно радует.

Яростный румянец разливается по ее щекам.

— Хорошо, я искала тебя, — тихо говорит Слоун себе под нос, как будто это признание чего-то ей стоит.

Наклоняюсь вперед, и, хотя прошло уже много времени с тех пор, как я проверял ее в сетях, тоже признаюсь.

— Момент истины: я тоже иногда заглядываю к тебе.

— Неужели? — Ее голос хриплый, с легким оттенком тоски.

— Это действительно так. Я же визуальный парень. Мне нравятся фотографии.

— Какая-нибудь особенная?