Под кожей

Глава 43

После школы в среду я иду к Биллу впервые после случившегося. Уже середина января. Не может быть, чтобы меня ждала работа после всего этого времени, но я хочу сказать Биллу пару слов, попрощаться и поблагодарить по-настоящему.

Когда я вхожу чуть позже четырех, заведение почти мертво. На барной стойке стоит унылая настольная елка, покрытая мишурой, — остатки праздничного веселья. Семья с тремя малышами на буксире сидит в кабинке в задней части, а пара дальнобойщиков потягивает кофе за газетами. Брианна машет мне рукой.

Я направляюсь прямо на кухню. Вдыхаю знакомый, успокаивающий запах жира и масла, картошки фри и лука. Билл переворачивает бургер, который не похож на бургер. Это круглый кусок картона, а может, собачий корм, перемолотый в форме гамбургера.

Лицо Билла растягивается в широкой ухмылке, когда он видит меня. Его дреды спадают до самых плеч, и он сбрил бороду.

— Посмотри, во что превратилось это место. Мы добавили в меню вегетарианский бургер, чтобы угодить всем этим чокнутым веганам. Вегетарианский бургер. Это оксюморон, если такое вообще можно услышать. — Он откладывает лопатку и неловко обнимает меня за плечи.

— Выглядит отвратительно.

— Уверен, что так и есть. Я еще не пробовал это блюдо. Один только запах отбивает аппетит.

— Знаю, я не появлялась на работе уже несколько месяцев.

Он машет рукой.

— К сожалению, у нас тут было не слишком много работы. Но ты можешь вернуться, если хочешь. Но если ты не готова, мы подождем.

Я разинула рот.

— Правда?

— Правда. Я скучал по тебе, малышка.

— Сильно в этом сомневаюсь.

— Всегда только сарказм. Как твоя мама?

— Ее приговорили к тридцати годам, — произношу я, дрожащим голосом. От слов, сказанных вслух мой желудок скручивает от чувства вины. У меня теперь все время болит живот. — Адвокат говорит, что она может выйти раньше, но кто знает.

Билл качает головой.

— Как же жаль. Кстати говоря, у тебя есть минутка? Я хотел поговорить с тобой, после смерти твоего отца, после того, что случилось. По телефону это казалось неправильным.

— Хорошо.

Он оглядывается по сторонам, убеждается, что мы одни.

— Я всегда с симпатией относился к тебе, детка. Надеюсь, ты это знаешь. Мне казалось, я могу присмотреть за тобой, если ты будешь работать здесь. Но, боюсь, я не справился.

Мое горло сжалось.

— О чем ты говоришь?

— Я не знаю, что ты думаешь о случившимся. Надеюсь, ты не будешь ненавидеть свою мать за это. Фрэнк всегда выглядел очаровательным, общительным человеком, когда появлялся на публике. Я завидовал тому, как он умел ладить с дамами. Для него это не составляло труда. Но у него была и другая сторона, которую большинство людей никогда не видели. Я и сам ее никогда не видел. Только какие-то намеки, какая-то тьма в нем, но все так быстро проходило, что я начинал сомневаться, не привиделось ли мне все это. Он ввязывался в драки, мог в мгновение ока ополчиться на брата по братству или игрока на поле. Ты слушаешь меня? Хочешь, чтобы я остановился?

Я кручу кольца на пальцах. От волнения волосы на шее встают дыбом.

— Я слушаю.

— Просто я подозреваю, ты знаешь о нем больше, чем кто-либо другой. Когда мы учились на втором курсе университета, кое-что случилось. Что он рассказывал тебе об исключении?

— То же, что и всем остальным, я думаю. Он слишком много гулял и завалил экзамены. Потерял футбольную стипендию, и его выгнали из университета. А ведь это был его единственный шанс на славу и счастье навсегда, бла-бла-бла.

На лице Билла заметно напряжение.

— Он мог бы найти репетитора для подготовки к экзаменам, университет бы пошел навстречу. Дело в другом. Перед Рождеством в доме нашего братства проходила грандиозная вечеринка. Там собрались игроки и девушки. Среди них оказались и школьницы. Все отрывались по полной, танцевали, пили, принимали наркотики. Мы знали, что эти девушки школьницы, ну почти старшеклассницы. Первокурсницы или второкурсницы. Молодые. Они выглядели как чертовы малышки, одетые в мини-юбки и с маминым макияжем.

Мое сердце замирает.

— Фрэнк явно выделял одну из них. Он упорно с ней танцевал. К тому времени он уже встречался с твоей мамой, но ее там не было. Она заболела гриппом или что-то в этом роде. Я предупреждал его, говорил: «Убери руки, чувак, этот товар не продается». Он только посмеялся надо мной. Я тоже был молодой и глупый, полупьяный, и не заметил, как он повел ее наверх. Короче говоря, девушка проболталась, когда вернулась домой и попалась на глаза своим родителям. Они вызвали полицию.

Я пытаюсь дышать, но мой мозг не получает достаточно кислорода.

— Что случилось?

— Ей было четырнадцать. Но она к тому же напилась в стельку и была одета как… В любом случае в суде дело не удалось бы выиграть. Разбирательство превратилось бы в кошмар на каждом шагу. Администрация колледжа заключила с ее семьей внесудебное соглашение. Фрэнк отделался без судимостей, но одним из условий стало исключение твоего отца из университета. Что они и сделали. После этого ни одно учебное заведение его не принимало.

Я мысленно отсчитываю годы. Фрэнк был бы второкурсником в университете в 1998 году. Моя мама — первокурсницей. В марте 1998 года она уже была беременна мной на восьмой неделе.

— Моя мама знала?

— Знала. Она поддерживала твоего отца на все сто процентов. Обвиняла девушку в том, что она сама набросилась на него.

Моя кожа словно растерзана. Я вот-вот разорвусь, тонкие нити меня самой рвутся и уплывают.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Я всегда думал, не должно ли было все пойти по-другому. Может, стоило отдать его под суд? — Он смотрит на меня. Его глаза усталые и наполнены сожалением. — Я не знаю, что происходило за закрытыми дверями, и мне не нужно это знать. Но с тех пор, как я узнал, что сделала твоя мама, у меня появилось чувство, от которого я не могу избавиться. Это чувство, что я подвел тебя. Что недостаточно внимательно присматривал за тобой.

— Моя мама застрелила Фрэнка, потому что он ударил ее, а ей это надоело, хотя она и отказалась это признать, — деревянно говорю я.

— Уверен, что так и было. — Билл смотрит на меня, его голова наклонена, как будто он хочет сказать что-то еще.

Он как будто изучает меня, изучает мои внутренности, как будто может увидеть гораздо больше, чем я готова показать. Я чувствую себя уязвимой.

— Что насчет родителей Фрэнка?

— Отец Фрэнка — твой дедушка — ушел, когда Фрэнк был совсем маленьким. Он был пьяницей, азартным игроком. Возможно, допился до смерти десять лет назад. Но ты и так это знаешь?

Я отрицательно качаю головой. Ни один из моих родителей никогда не рассказывал о своем детстве. Я помню, как навещала бабушку в доме престарелых. Она была худой, бледной и суровой, с полным отсутствием интереса к своим внукам. Она умерла, когда мне было девять лет.

— Моя семья хранит много секретов.

Билл снова смотрит на меня, как будто не удивлен.

— Твоя бабушка баловала твоего отца, давала ему все, что он хотел, даже если у них не было денег. Он не знал зла. Она зависела от него во всем: в общении, деньгах, внимании. Она не заботилась о твоей матери, это точно. Это все, что я знаю. Мы все несем свои кресты, малышка.

Долгое мгновение мы просто смотрим друг на друга.

— Я просто решила зайти, — наконец я прерываю молчание, и мои слова падают в тишину как камни.

Он кивает, коротко дергает подбородком и поворачивается обратно к грилю.

— Вот дерьмо! — бормочет он, подталкивая лопаткой почерневший вегетарианский бургер. — Думаешь, они вообще заметят?

Я похлопываю его по руке.

— Сомневаюсь. Я позвоню тебе. Когда буду готова.

— С запоздалым Рождеством, малышка. Надеюсь, оно прошло хорошо. Возьми домой немного шоколадного пирога, ладно?

Он знает, что шоколадный пирог с арахисовым маслом — мой любимый. Это неудачное название для восхитительного мусса из темного шоколада, сливочного арахисового масла и взбитых сливок поверх липкой корочки из сахарного печенья. Брианна кладет целый пирог в белую картонную коробку и передает ее мне. Она щелкает жвачкой.

— Без тебя скучно. Надеюсь, ты скоро вернешься.

Я начинаю закатывать глаза и хочу сказать что-нибудь язвительное, но потом останавливаюсь. Она просто пытается быть милой. Это не самая плохая вещь в мире.

— Спасибо, — отвечаю я.

Снаружи небо почти черное. Ветер развевает мои волосы и бросает мокрые снежинки в лицо. Я возвращаюсь к машине с тяжелой коробкой пирога в руках, голова кружится.

Я едва вижу дорогу. Крупные снежинки срываются с ночного неба и шлепаются на лобовое стекло. Я сжимаю пальцами замерзший руль. За двойными лучами моих фар только темнота.

Девочка. Ей было четырнадцать. Примерно столько же, сколько мне, когда мой отец решил взять то, что мне не следовало отдавать. Она была раньше меня. Фрэнк обратил на нее свой извращенный взгляд задолго до того, как я появилась на свет.

Он был ущербным. Не я.

Я была ребенком. Невинным. Это он оказался порочным, больным, грязным ублюдком. Я не такая. И никогда не была.

Не я.

Не я.