(не)моё чудовище

51. Лев

Думаю ли я о последствиях своих действий? Понимаю ли я, что творю настоящую дичь, пока неистово вколачиваюсь в такую сладкую, мягкую и податливую девочку и мну ее охрененно сексуальные бедра и груди?

Черт возьми, нет!

И только на кухне, куда я ухожу, чтобы достать из духовки проклятое мясо, я замечаю в маленькой открытой коробочке несколько пластинок с таблетками, а среди них - и блистер с противозачаточными. Немного позже я даже забиваю название в интернет, чтобы удостовериться и не рассчитывать на обычно отличную память. И да. Это действительно оказываются противозачаточные.

А ведь мы не предохранялись. Ни тогда, в Юрьево, ни сейчас.

Не такой уж я дурак, чтобы не думать, чем может грозить незащищенный секс. Но я сознательно пошел на риск, чтобы…

Чтобы что?

Чтобы только кайфануть по полной? Ведь кончать внутрь, особенно когда женщина кончает сама, содрогаясь и сжимаясь своими внутренними стеночками, это чистый и незамутненный кайф.

Нет уж. Не только поэтому.

А чтобы привязать. Подчинить. И сделать своей от начала и до самого конца.

Не слишком ли безрассудно? Не слишком ли быстро?

Определенно, да. И на второй вопрос тоже - да.

Но я прагматичен и дальновиден. А еще - охрененный аналитик. И мне оказалось достаточно всего ничего, чтобы спланировать дальнейшее мое существование на этом гребанном свете.

И не одиночное и обособленное, как и раньше, а вполне себе обычное и стандартное. Этакую жизнь цивильного семьянина с хорошенькой женушкой под боком и парой-тройкой детишек.

Я даже почувствовал небольшое разочарование от мысли, что Самойлова предохраняется. Вредная девчонка оказалась умнее меня - не зря ж с такой легкостью позволила мне кончать в нее раз за разом.

А потом еще и разговоры эти повела прямо в постели… Правда, быстро закруглилась, смущенная и смятенная собственными неконтролируемыми эмоциями…

Но ведь никакие контрацептивы не могут дать стопроцентную гарантию, ведь правда?

А еще контролировать себя у малышки получается куда как лучше, чем ей кажется.

Просто она по своей натуре честна и прямолинейна.

Пусть и немного труслива. И обижена. Да-да, эти ее “обижульки” ощущаются практически на физическом уровне.

Но они не бесят и не раздражают. А почему-то, наоборот, умиляют, как “хотелки” маленькой хрупкой девочки, которая сама боиться своих желаний, поэтому, если и просит о чем-то, то всегда еще и извиняется за это. И делает умильно-прелестное выражение, как Кот из “Шрека”.

Лапочка, короче.

Но постель - это другое дело.

Здесь Ника не кошечка, и не наивный ребенок. Это ураган страсти и экспрессии в чистом виде - тоже честная, тоже порывистая, а еще жадная и одновременно щедрая.

Что там у нас по мужскому идеалу? Хозяйка на кухне, шлюха в постели?

Нет, язык не поворачивается назвать ее шлюхой.

Ника - это что-то с чем-то. Вкуснейший кексик и тягучая патока. Пряный ликер и бомбический абсент. И всё - в одном флаконе.

Вот не зря у меня дичайшее желание ее сожрать. Вот почему я ставлю на ней свои метки - не только кончая внутрь, но и оставляя засосы. Парочку - на шее, парочку - на груди, еще с пяток - на ягодицах и бедрах. И как мне только лещей на надавали за такое самоуправство? Прям бог миловал.

Конечно, вывихнутая лодыжка не позволяет мне разойтись вволю. Некоторые позы и задумки я оставляю на потом, не забывая сделать в мозгу зарубочки. Но петтинг и куни - это то, чем я вполне могу порадовать свою девочку. И делаю это с остервенением и острейшим наслаждением.

А после - обед. Немного поздний - на часах уже начало пятого - но вкусный и, что немаловажно, очень уютный.

Мы с Никой разговаривает - обо всем и ни о чем одновременно, много шутим и смеемся. Она напрягается только тогда, когда я приоткрываю завесу тайны и немного рассказываю о себе - о своей работе, о жизни и причинах, из-за которых я переехал в Юрьево. В эти минуты Вероника глядит на меня внимательно, с неким подозрением, будто пытается сложить какой-то пазл внутри своей головы. И заметно расслабляется, когда я, заметив это, перехожу на тему нашу с Вороном историю дружбы. Почему-то мне неожиданно легко об этом рассказывать. И мне нравится, как открыто и по-доброму Ника смеется над смешными, а порой и унизительными ситуациями, в которые мы с ним не раз попадали.

***

Когда Ника моет посуду, а я активно ей в этом “помогаю” - прижимаюсь сзади, лаская под коротким домашним платьишком бедра и талию, а она при этом морщится и забавно хихикает, - ее телефон неожиданно взрывается каким-то электронным саундом вызова.

Я-то ничего, но вот Самойлова неожиданно вздрагивает и хмурится. Похоже, она прекрасно знает, кто звонит ей под таким рингтоном.

Вытерев руки кухонным полотенцем, она быстро идет в коридор, где оставила свою сумочку. Я же, прислонившись задницей к столешнице, подтягиваю блюдо с фруктами и отщипываю виноград.

Прислушиваюсь. Мне интересно.

Но Ника говорит негромко, так что нихрена ничего не понятно.

Поэтому, подхватив гроздь, шурую следом.

Самойлова стоит ко мне спиной, прислонившись плечом к стене и прижимая к уху смартфон. Но напротив нее - одно из зеркал, поэтому я вижу не самое радостное и довольное выражение на ее лице. А еще она через это же зеркало видит и меня. Но нисколько не тушуется и не вздрагивает.

Уже хорошо.

- Нет. - говорит она отрывисто в трубку, - Нет, Паша. Не хочу… Чего?! - пауза, - Не преувеличивай. Все с твоим носом в порядке. - снова пауза и удивленный вопрос, - Серьезно? И откуда такая информация?

После моя девочка болезненно морщится и трет пальцами лоб. Но слушает своего собеседника, пусть и без явного удовольствия. И в итоге говорит - расстроенно и нервно:

- Твою мать, Махловский… Ты дебил… И несешь какую-то ересь…

Махловский?

Тот парень-мажорчик с папочкой за плечом и неуемным эгом?

А по совместительству - еще и парень моей малышки?

Как забавно ёлки пляшут.

Но что он там такого несет по телефону? Почему Ника волнуется?

Дальше я действую, наверное, неправильно. Но это инстинкты. И острая потребность оградить свою женщину от тревог. В конец-концов, я сам доставил ей их немало.