Найду тебя по звёздам

Мансуров сначала не понимает, о чём речь, потом до него доходит. И тут он начинает ржать, как конь, аж слюнями брызгать.

— Это Нисар тебе наплела?

— Ну, не сама же я такое выдумала, правда?

— Да эта шалава сама не знает, от кого её выбледок! Нас тогда человек шесть было, там такой микс, мама не горю…

Мансуров вдруг захлёбывается своим смехом, и, даже я не успеваю ничего сообразить, когда Нисар дикой кошкой внезапно набрасывается на него сзади, и на всю длину, одним ударом, всаживает ему в шею иглу, одновременно давя на поршень шприца. У Рамиля глаза из орбит выкатываются. Он с рёвом вскакивает на ноги, бешено крутится, машет руками, в попытке сбросить с себя ношу. Наконец, это ему удаётся, и Нисар с грохотом падает в узкий проход ко́кпита. Тогда Стих со всей дури начинает лупить её ногами и кулаками, не переставая грязно поносить весь женский род, начиная с прародительницы Хавы.

Он убьёт её, в ужасе думаю я, и заставляю себя подняться. Ноги не держат, разъезжаются в разные стороны, в глазах двоится, но я всё же собираю остатки сил, и с разбегу врезаюсь плечом в Мансурова, отпихивая его от скрюченного на полу, тела сестры. Истощив запал, валюсь рядом.

— Нисар… Нисар, ты слышишь меня?

Она не отвечает. Её избитое лицо неподвижно, словно маска. Спутанные волосы в крови, губы разодраны. Господи, неужели он убил её?! Нет, кажется, дышит.

— Ссуки… ссуки… — Мансуров заговаривается. Вижу, что и координация у него уже поехала. Что она ему вколола, интересно? — Обеих утоплю, суки… И девчонку туда же… бабы, блядь, мрак один от вас… Чего разлеглась? Вставай, пошла! Первой будешь…

Рамиль за волосы поднимает меня и с силой пихает к борту лодки. Я копчиком ударяюсь о корму. Одним махом он ставит меня на край, и теперь я возвышаюсь над ним, а сзади только море. Один рывок, и всё.

И вдруг Мансуров спотыкается и начинает визжать, как резаный. Опускаю глаза и холодею от ужаса и отвращения: схватив Стиха за ногу, Нисар, впивается ему зубами в голую лодыжку и, самым натуральным образом, рвёт её. Рамиль орёт дурным голосом, дёргает окровавленной ногой, пытаясь оттолкнуть от себя Нисар, но бесполезно. Тогда он замахивается на неё, и тут вижу зажатый в его кулаке массивный гаечный ключ.

У меня всего секунда на раздумье, да и той нет. С высокого борта я запрыгиваю на плечи Рамиля, петлёй накидываю свои связанные запястья на его поднятую руку, и что есть сил, тяну на себя, выворачивая её из сустава. Стих рычит, ревёт, борется с нами обеими в тесном пространстве лодочного ко́кпита. Но мы словно две гиены против буйвола — вцепились намертво.

И, всё же, Рамилю удаётся пинком отбросить от себя Нисар и локтём заехать мне в бок, отчего я съезжаю вниз по его телу, и повисаю на нём, как перевязь: одна моя рука под его подмышкой, другая обхватывает шею с головой, а скованные верёвкой кисти упираются ему в грудь. Теперь я панцирь на спине огромной, уродливой черепахи. Мы связаны намертво. Но Рамиль пока ещё этого не понимает, мечется, крутится юлой, в надежде сбросить меня с себя, и, вполне предсказуемо, что в какой-то момент он теряет равновесие, и мы валимся с ним за борт.

Он сильный. Он чертовски сильный. Он бьётся, как огромная рыбина, вспенивая вокруг нас воду, ослепляя, дезориентируя. Пусть бьётся, пусть тратит драгоценный кислород. Я же, задержав дыхание, продолжаю виснуть на нём якорем и тянуть вниз. Мои связанные руки не дают ему возможности разорвать наш клинч и освободиться. Мои стиснутые вокруг него ноги сковывают ему движения. Мне остаётся просто ждать, когда он окончательно выбьется из сил.

В эту минуту я убиваю человека. Пусть даже ради того, чтобы дорогие мне люди жили, но я убиваю, отбираю чью-то жизнь. И я пла́чу, смешивая свои слёзы с морской водой. Оплакивая его, оплакивая себя и свою почерневшую навсегда душу.

Вскоре тело Стиха расслабляется, он затихает в моих объятиях. Вот и всё. Всё кончено. Всё. Я кладу голову на широкое плечо, прижимаясь к Рамилю ещё теснее. Теперь мы похожи на двух влюблённых, которые медленно падают в бездну.

До самой смерти вместе, как ты и говорил когда-то.