Порочные занятия

Глава 37

МАРИУС

Кожаное кресло скрипит, когда я наклоняюсь к журнальному столику, локти затекают под неудобным углом, когда печатаю. Это единственное место в кабинете, где я не был с Феникс, и единственное место, где я могу закончить оценивание заданий.

Одним словом, я жалок.

Ее проект по оценке инвестиций был выполнен безупречно, а описание теории включало пункты, не вошедшие в учебники. Она даже адаптировала свои ответы к специфике организованной преступности. Очевидно, ее отец, бухгалтер-мафиози, дал инструкции о том, как управлять финансами незаконного бизнеса.

Однако все остальные написали отвратительно. Я имел несчастье прочитать работу Вира Бестлэссона, которая была плохо просчитана и по пунктам пересказывала учебник Грегга, Уошера и Торнбуша. Для любого очевидно, что он не годится для управления бизнесом.

И даже не хочу вспоминать кузин Грейс. Просматриваю еще одно ужасное эссе и ставлю «три». И это щедрость.

Система выводит другое эссе. Я сейчас на студентах, чьи фамилии начинаются на «Э», и надеюсь, что это будут последние. Перечитываю первый абзац снова и снова.

Ни одно из предложений не задерживается в голове. Ничего не получится, пока мой разум продолжает возвращаться к последним словам, которыми я перекинулся с Феникс. Они бегают по моей голове, как муравьи.

Она использовала стоп-слово. Касаемо не только сессий, но и отношений в целом. Она не дала мне объясниться, но правда о воскресном утре не покажется ей более приемлемой.

— Хватит, — шепчу я. — Это к лучшему.

Резко выдохнув, снова сосредоточиваю внимание на оценках. Этот шутник скопировал и вставил выдержки из интернета и даже не попытался исправить разные шрифты.

— Чему их учат? — бормочу я, готовый подвергнуть весь документ проверке на наличие копирования.

Громкий стук в дверь отвлекает меня от плагиатора.

— Входите.

Дверь распахивается, и внутрь врывается Феникс.

Красные пятна расплываются на ее щеках и над переносицей. Цвет растекается вниз по шее, ключицам и к синему топу с запахом, который одновременно разделяет и демонстрирует ее нагло красивую грудь.

Мой взгляд задерживается на ее стройных бедрах, которые обнажает возмутительно короткая джинсовая юбка. Когда жар приливает к члену, я осознаю свою ошибку и снова перевожу взгляд на ее лицо.

Когда Феникс останавливается, не обнаружив меня за столом, она бросает взгляд на диван, а затем снова на кресло.

— Мисс Шталь? — поднимаюсь со своего места. — Чем я обязан вашему визиту?

Ее красивое лицо затвердевает.

— Я знала, что ты ублюдок-садист, но «тройка» из-за того, что я решила уйти?

— Присядь, — указываю на диван.

Она подчиняется, но хмурое выражение, промелькнувшее на ее лице, говорит мне, что она сделала это рефлекторно, о чем теперь сожалеет.

Я обхожу комнату по периметру и запираю дверь изнутри. На всякий случай, прислоняюсь к твердой поверхности.

— О чем ты говоришь?

Она встает с дивана и сжимает руки в кулаки. Никогда не видел ее такой свирепой. Основная часть моего мозга хочет описать ее как сексуальную кошечку с когтями. Я заталкиваю это дерьмо обратно в тайники своего разума и напоминаю ему о Криусе.

Одна только мысль об этом ублюдке и мой член теряет чувствительность, а разум проясняется.

— Ты поставил мне «три», — она указывает на что-то в приложении Университета.

— Итак, телефон у тебя все же есть, — говорю я.

Ее лицо мрачнеет, когда в моих словах звучит обвинение. В понедельник я провел несколько совершенно безумных минут в агонии, звоня и отправляя сообщения, надеясь, что Криус не свяжется со мной с ее номера с хитрым ультиматумом. Если она злилась, то могла бы избавить меня от страданий и отправить сообщение, в котором просила бы отъебаться.

Секундой позже ее черты становятся резче.

— Дерьмовая оценка — твой способ наказать меня за использование стоп-слова?

Я горько смеюсь.

— Если бы я хотел наказать тебя, то сделал бы это так, чтобы нам обоим понравилось.

Она опускает ресницы, ее соски твердеют, превращаясь в горошины, выпирающие сквозь блузку. Когда она сжимает бедра, что-то глубоко в моей груди удовлетворенно урчит, и жар устремляется на юг. На этот раз никакие мысли о Криусе не могут остановить возбуждение.

Феникс Шталь — воплощение искушения, и знание того, что она наслаждается моими самыми темными желаниями, только усугубляет ситуацию.

— Перестань, — бормочет она.

Я поднимаю брови.

— Что именно?

— Делать эти штуки голосом, — она переводит взгляд на стену. — Это отвлекает.

Мой пульс учащается. Только непреодолимая потребность в ее безопасности удерживает меня на месте. Если я сделаю шаг к Феникс, уверен, что смогу поставить ее на колени. После этого отпустить ее будет невозможно.

Святой ад. Мне нужно вернуться на правильный путь.

— Я поставил тебе высший бал, потому что расчеты были безупречны, и ты продемонстрировала понимание теории, заслуживающее самой высокой оценки.

— Правда? — она смотрит на меня краем глаза.

— Это работа, достойная Лондонской школы финансов, — отвечаю я. — Склонность применять теоретические концепции к реальной жизни, и глубина исследований легко делают тебя достойной кандидаткой на получение степени магистра в любом престижном учебном заведении.

Ее губы раздвигаются со вздохом. Половина меня рвется вперед, желая запечатлеть этот красивый рот в поцелуе. К счастью, с того угла, под которым я стою, гравитация удерживает меня спиной к двери.

Феникс проводит дрожащей рукой по волосам.

— Тогда почему ты поставил мне «три»?

— Очевидно, система перепутала твой результат с одним из множества тех, что я сегодня проверил. Как только ты уйдешь, я исправлю ошибку и потребую, чтобы ответственный за сообщение оценок ученикам, провел полную ревизию.

Выдох.

— Это все? — спрашивает она, ища меня глазами.

— Расстроена? — скрещиваю руки на груди.

— Ну, я думала, что «тройка» — это способ заманить меня сюда.

Мои губы сжимаются.

— Ты разорвала сделку, и я согласился. С этого момента наши отношения имеют только один формат: лектор и студент.

Воздух сгущается от напряжения, которое давит на грудь. Я точно знаю, что прячется за этими словами. Мой комплимент опроверг то, что было сказано рано утром в понедельник, и теперь Феникс хочет начать все сначала.

Я не безжалостный человек. Легкое наказание могло бы вылечить привычку Феникс исчезать без разрешения, но оно не защитит ее от опасности быть использованной в качестве пешки.

Она остается на месте, ожидая, когда я возьму свои слова обратно. Вместо этого я отхожу от двери, давая ей возможность потянуть за ручку.

— Верно, — она кивает, ее губы сжимаются. — Тогда я пойду.

Феникс пересекает комнату, расправив плечи. Когда она приближается на расстояние вытянутой руки, я говорю:

— Еще кое-что.

Ее огромные серые глаза встречаются с моими.

— Что?

— Держись подальше от Вира Бестлэссона.

Ее брови опускаются, и она поднимает подбородок с вызывающим взглядом.

— Почему?

— Потому что он и его семья опасны.

Феникс фыркает от смеха.

— Все здесь связаны с одним или несколькими крупными преступными кланами. Это тебе не Лондонская школа финансов.

— Следи за тоном, — рычу я.

Она делает шаг вперед, затем еще один и кладет обе руки на бедра. Все признаки покорности исчезают, сменяясь чем-то свирепым.

— Ты не можешь указывать мне, что делать. Наша договоренность была чисто деловой.

— И все же ты недовольна именно тем, что кто-то, кроме меня, назвал тебя шлюхой.

Она вздрагивает.

— Но ты не отрицал этого.

— Думай, Феникс, — я похлопываю ее по голове. — Примени свой блестящий ум к чему-то, кроме курсовой работы.

Феникс поджимает губы и раздувает ноздри, как будто то, что я сказал, было оскорблением. Она дышит так тяжело и быстро, что я сопротивляюсь желанию уложить ее на диван. Вместо этого я хватаю ее за запястье, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

— Отпусти меня, — она пытается выдернуть руку.

— Нет, пока ты не послушаешь, что я скажу.

— Что? — рявкает она.

— Человек, который вошел в мой дом, был соратником моего злейшего врага, — я говорю сдержанно, потому что слишком подробные разговоры о Криусе заставляют меня терять самообладание.

— Кого?

— Тебе не нужно этого знать, — отвечаю я. — Только хочу сказать, что мой выбор не бросаться защищать тебя был стратегическим.

Ее горло напрягается, когда она сглатывает.

— Тогда почему ты мне платишь?

Теперь моя очередь удивляться.

— Кажется, я припоминаю, как надменная юная леди ворвалась в мой кабинет, шантажируя меня деньгами и сексуальными услугами.

Румянец на ее щеках становится восхитительно пунцовым. Понятия не имею, о чем она думает, и использует ли она вообще рациональное мышление, но, очевидно, слово «шлюха» зацепило.

— Тебе не приходило в голову, что денежное вознаграждение — это обмен властью?

— Что это значит?

— Деньги — это способ выразить признательность другому человеку. Я оплачиваю расходы матери, но это не предполагает никаких сделок. При помощи денег я пытался сделать твою жизнь комфортной.

Она моргает быстрее, чем обычно, словно обдумывая мои слова.

— Значит, ты никогда не воспринимал меня, как проститутку? — шепчет она.

— Если бы ты была оплачиваемым профессионалом, мы бы заключили соглашение и обсудили все подпункты, — говорю я, сохраняя спокойствие. — У нас все было спонтанным, и я подумал, что тебе нравится играть со мной так же, как и мне с тобой.

Ее губы дрожат, а глаза становятся влажными. Вид ее такой расстроенной — как удар под ребро. Вновь приходится вспомнить о матери в лапах этого ублюдка, чтобы не притянуть Феникс в объятия.

— Тогда почему ты позволил этому мужчине назвать меня шлюхой? — последнее слово вырывается болезненным хрипом, который скрежещет по моей совести.

Если бы только Феникс знала, что я сделал с тем мужчиной наверху на кухне. Зубы сжимаются. Если она узнает, то не перестанет кричать от ужаса. Я должен заставить ее уйти сию же минуту, но она должна знать, что мое молчание в понедельник утром никоим образом не было знаком согласия.

— Я вел себя так, будто ты наемная сабмиссив, и чтобы быстро увести его подальше от тебя.

— Значит, ты не думал, что я шлюха? — спрашивает она, как будто мой первый ответ не был достаточным подтверждением.

— Никогда.

Она сокращает расстояние между нами и вот, мы уже дышим одним воздухом. Примерно в этот же момент я понимаю, что все еще держу ее за запястье, но не могу отпустить. Напряжение в комнате нарастает, давит с силой, которой я едва могу сопротивляться.

— А деньги были чем-то вроде языка любви?

— В каком-то смысле.

— Оу.

— Ты будешь держаться подальше от Вира Бестлэссона?

— Конечно, — говорит она хриплым шепотом и кладет руку мне на грудь.

Тепло ее ладони просачивается сквозь хлопок рубашки и заставляет мое сердце биться быстрее. Стояк упирается в ширинку, сообщая, что я облажался. Я перестарался, заверяя Феникс, что не считаю ее шлюхой, и теперь она хочет, чтобы я вернулся.