Мы уходим последними… Записки пиротехника

Кстати, обнаружить старый снаряд времен «царя Гороха» ни для кого из нас не было новостью. Отряд разминирования, который стоял два или три лета подряд в деревне Санино, там, где знаменитый дворец Бельведер, не раз находил на своих участках чугунные ядра и настолько привык к этому, что сдавал их успешно как металлолом. Однажды саперы из этого отряда нашли даже две старинные гладкоствольные пушки. Сейчас они, кажется, в Артиллерийском музее.

…В 1959 году ленинградская телефонная служба ремонтировала у Нарвских ворот кабель. И неожиданно ремонтники наткнулись на большое количество ручных гранат образца 1914 года, тех самых, что очень любят показывать в кинофильмах о гражданской войне. Я приехал туда, смотрю и не верю глазам: впечатление такое, будто это геологический разрез… Слой дорожного покрытия – слой городского мусора, потом слой этих самых гранат. А дальше глина… Мальчишек вокруг! Со всего района сбежались, и не подступиться…

Наши ребята тогда вывезли несколько машин этих гранат. Считать не стали. Так, на глазок определили, что их там никак не меньше двадцати пяти тысяч. Погрузили лопатами – и за город.

Много старых снарядов попадалось нам и при застройке нынешнего проспекта имени Юрия Гагарина. Но кто там стрелял и когда – для меня лично до сих пор остается загадкой.

Однако не только древности вызывали в нас изумление, иногда и «свежие» снаряды – времен Отечественной войны – преподносили такой сюрприз, о котором долго ходили рассказы от одного отряда разминеров к другому.

* * *

Майор Марков уже в который раз пытается сыграть со мною одну и ту же шутку. Он звонит мне по телефону и, имитируя хорошо знакомый нам обоим начальственный голос, раздраженно басит:

– Где вы болтаетесь? Зайдите ко мне немедленно!

– Слушай, Серафим Алексеевич, – смело говорю я, – не умеешь – не берись.

– Что «не умеешь», понимаете?! – еще пытается пугнуть Марков, но не выдерживает, весело хохочет и наивно выпытывает: – А как ты догадался? А?

– Да не первый же год за тобой замужем! Как-нибудь изучил голос. Так что там случилось?

Марков не любит деловых разговоров по телефону.

– Приходи. Только быстро.

– Горит, что ли?

Он опять весело, с удовольствием хохочет и снова выпытывает:

– Как ты догадался? Тебе тоже звонили? Горит… Нет, в самом деле горит. Давай быстро!

Последняя фраза произносится с типичной панической интонацией. Видимо, действительно припекло. Надо бежать.

Майор встречает меня ошеломляющей информацией:

– Только что звонили какие-то чудаки. Говорят, нашли бомбу, которая горит.

– И дым есть?

– Есть, наверное…

Мы оба прекрасно понимаем, что снаряды, мины и бомбы гореть не могут. То есть могут, конечно, но тогда уже заявителям гораздо нужнее «Скорая помощь», чем помощь пиротехника. Кроме этого, так же великолепно помним, что не раз и не два уже «клиенты» пытались взять нас на испуг, расписывая всякие были и небылицы про снаряды. Конечно, и нам тут нужно иметь своеобразное чутье, чтобы не опоздать на действительно «горящее» дело.

– Гоголешвили здесь?

– Ждет.

– Тогда я поехал.

– Давай.

Изнывающий от ожидания Боря только невозмутимо спрашивает:

– Куда?

– Южное шоссе. Направо.

Гоголешвили крутит направо.

На огромном пустыре между Автовом и Средней Рогаткой по обеим сторонам от шоссе есть таинственные заборы. За заборами как дополнительная защита от нескромных глаз стена буйной свежей зелени. За ней – чистенькие приземистые здания и переплетение утепленных изгибающихся трубопроводов. Диссонансом во всей этой привлекательности – гнусный запах.

Мы хорошо знаем Южное, поэтому решаем уверенно:

– Здесь.

И убеждаемся, что были абсолютно правы. У входа висит маленькая табличка: «Очистные сооружения Ленмясокомбината им. С. М. Кирова».

– Въезжай.

За воротами уже ждут. Ждут – даже по нашим представлениям – со слишком большим нетерпением. Короткие фразы. Не очень связные объяснения. Мы поняли только, что предмет их тревоги «висит» и «горит».

Один из элементов очистных сооружений – огромные прямоугольные котлованы. В них отстаиваются идущие с комбината нечистоты. Потом месиво разрабатывается экскаваторами и вывозится на поля в качестве удобрений.

– Так где же ваш снаряд?

– Вон, – показали нам на сиротливо стоящий у самого края котлована экскаватор с нелепо задранной стрелой. – В ковше…

– Да… – сочувственно протянул Гоголешвили, – ну и увозитесь вы, товарищ старший лейтенант, в этой грязи…

Я с сожалением посмотрел на свои только что сшитые брюки и пошел к котловану.

Ковш, почувствовав дополнительную тяжесть, норовисто качнулся из стороны в сторону и сварливо заскрипел. Стараясь не потерять равновесия и не угодить в жижу, я стал медленно разворачивать снаряд головной частью к себе.

Оказалось, что у этого «кабанчика» давным-давно нет клыков. Ударившись пятнадцать лет назад о негостеприимную ленинградскую землю, снаряд потерял свою главную чувствительную деталь – взрыватель. «Горит»! – весело покосился я на стоящих далеко внизу хозяев. – Паникеры несчастные…» Достал нож и стал потихонечку очищать «голову» снаряда от налипшей на нее грязи. Надо было убедиться, что там не осталось кусочков детонирующего устройства.

И вдруг брызнули искры.

– Прыгай! – услыхал я истошный крик снизу.

А куда прыгать? Вперед? Там трехметровое озеро нечистот. Слева и справа – тоже. Назад? На стрелу, тросы, блоки и крюки? Костей не соберешь. А он лежит как ни в чем не бывало и пышет колючими, блестящими искрами…

Я нагнулся и, уже не заботясь о чистоте брюк, начал лихорадочно забрасывать его грязью.

Уже потом, сидя в блаженной расслабленности на дне медленно раскачивающеюся ковша, я вяло восстанавливал ход всего случившегося. Внутрь многих немецких снарядов вкладывалась специальная фосфорная шашка. Пятнадцать лет назад при ударе снаряда о землю она обнажилась, но не подействовала, поскольку снаряд зарылся глубоко в землю, куда не попадает кислород. В ковше эта стальная сигара, естественно, задымила, но перепуганный экскаваторщик так ее тряхнул, что она снова покрылась грязью. А я еще раз потревожил ее покой и чуть-чуть за это не поплатился.

…Хорошо замазанный снаряд мы положили в ящик и засыпали толстым слоем плотного мокрого песка.

Вечером я позвонил Маркову.

– Как ты там? – нетерпеливо спросил он.

– Людям верить надо, уважаемый Серафим Алексеевич, – наставительно сказал я.

– Неужели правда горел?

– Горел… И брюки мои сгорели…

* * *

Было очень неприятно возвращаться домой в совершенно испорченных брюках.

* * *

Это случилось летом в одном из самых красивых мест Ленинграда. Возможно, слишком смело назвать самым красивым местом… отделение милиции. Но вокруг него склонились такие величавые, добродушные в миролюбии своем и мощи своей деревья, что казалось, здесь не должно быть ничего, кроме медленной изящной музыки и стихов, выразительных и обязательно певучих. Музыка действительно там была: где-то неподалеку духовой оркестр развлекал отдыхающих ленинградцев штраусовскими вальсами. Я слышал их через окна отделения и иногда ловил себя на том, что работаю чуть-чуть в ритме вальса: «и… раз-два-три, и… раз-два-три…»

В маленькой комнатушке, за просторным помещением дежурного по отделению, обычно, по-видимому, чистили оружие. Большой самодельный стол сплошь был покрыт толстым несмываемым слоем технического жира, на полу стояли жестяная банка и коробка с лохмотьями чистой ветоши. А в центре стола – перетянутый бечевой сверток. Это – для меня.

– Говорят, бомбу нам какую-то подложили. Правда или нет? – любопытствует молоденький помощник дежурного.

– Бомбу не бомбу… – заминаю я. – Игрушки…

– Оно и видно – игрушки, – обижается милиционер: не хочешь, мол, сказать.

Через открытую дверь слышно, как дежурный разговаривает по телефону с сотрудниками госбезопасности:

– Так точно, приехал… Лейтенант. Сидит дожидается… Он как раз и сказал, что по вашей части… Есть. Понял вас…

Приехав, два респектабельных, очень уверенных в себе человека внимательно осмотрели сверток снаружи.

– Что здесь?

Я осторожно развязал тесемки. Маленький пистолет, ракетница, пачки патронов, ампулы, бухточки специального фитиля, белые круглые коробочки, пакетики из прорезиненной материи. Все упаковано, смазано, вычищено…

– Вы уже разобрались? – строго спросил меня один из прибывших.

– Нет, не во всем. Я не хотел особенно потрошить их до вашего прихода. Не очень ясно, например, назначение вот этих коробочек, содержимое пакетов…

– Хорошо, – прервал он меня, – вы еще посмотрите. А пока, – попросил он не допускающим возражения тоном, – погуляйте немного в соседней комнате: у нас тут некоторые процедуры…

Я вышел, предупредив:

– Ковыряться в этих вещах не советую…

Мне не ответили, но предостережение явно расслышали и приняли во внимание.

Странную коллекцию обнаружил постовой милиционер. «Каких только чудаков не носит на себе земля! – думал я в ожидании конца таинственной процедуры детективов. – Попадаются среди них и такие, что в обход всех советских законов хранят в своих объемистых сундуках вещи, совершенно несовместимые с мирным домашним очагом. Недавно одного такого задержали на Московском вокзале с… минометом в мешке. Стоит перед нами, хлопает ушами и сам не может объяснить, зачем ему понадобилась эта ржавая, никуда не годная труба… Или тот мальчишка с Московского проспекта, что понавез из болот и понапихал в отцовский письменный стол целый арсенал всяких снарядов и взрывателей… Мать, как увидела его запасы, так в обморок… Но то, что сегодня… Это – совсем другое. Сколько лет он берег тщательно составленный набор, подходящий только матерому диверсанту! Оружие, сигнальные патроны, ампулы с зажигательной смесью – и на всем черная эмблема орла со свастикой в когтях. Не из тех ли это мерзавцев, кто темными блокадными ночами указывал дорогу немецким бомбам – на госпитали, на заводы, на жилые дома? Что же теперь случилось? Столько лет прятал и вдруг не выдержал – выбросил… В крепость Советской власти поверил? Или захлебнулся страхом?»

– Войдите, пожалуйста, – вежливо пригласили меня в комнату. – Постарайтесь увидеть здесь все, что только может заметить глаз специалиста. И не торопитесь. Больше всего нам сейчас нужна тщательность.

Дабы не подвергать никого опасности, а себя – необходимости отвлекаться на всякий посторонний шум и добрые советы, я спустился в подвал и закрылся там в тесной комнатушке.

* * *

…Прорезиненные пакетики поддались сравнительно легко. В них оказался сероватый, с характерным металлическим блеском порошок. Я попробовал прокалить несколько крупинок на спичке и убедился, что это одна из разновидностей сильных зажигательных смесей. Какая? В этом проще разобраться в лаборатории. Пакетики можно отложить в сторону…

Немецкая педантичность и аккуратность в нанесении на изделия всяческих клейм и надписей, так же как и некоторые другие признаки, позволили с достаточно высокой точностью установить время изготовления опасных «игрушек» и даже приблизительно определить, когда они могли попасть в руки нашего анонимного клиента.