Мы уходим последними… Записки пиротехника

В июле 1962 года в юго-западной Англии произошла история несколько аналогичная нашей. За ночь – также без шумовых и световых эффектов – на картофельном поле фермера Ройя Блэншарда образовался блюдцеобразный кратер с похожими на трезубец тремя бороздами по сторонам. Там тоже работали саперы и… тоже ничего не нашли. Но у этого кратера побывал и известный английский астроном Патрик Мур. Он выдвинул предположение о метеоритном происхождении кратера, хотя и заявил, что он, Мур, «не смог обнаружить никаких следов метеорного материала, и поэтому определенных доказательств падения метеора не существует».

«Их может и не существовать, даже если падение метеорита имело место, – успокоил английскую общественность коллега Мура, астроном Хаустон, – в том случае, если метеорит ледяной».

Ледяной… Я не случайно потом пожалел, что не послушался доброго совета профессора Шаронова и не связался с московскими специалистами по метеоритам. А потом отвлекли другие дела. И все же я не забыл этой истории…

Тянутся люди к сказке,
Так повелось от века,
Каждый, пускай немного,
Где-то в душе поэт:
Очень хочется верить
В снежного человека,
Очень хочется даже,
Если такого нет…

Я люблю эти стихи Юлии Друниной.

* * *

Итак, вернемся все-таки к романтике. Да, как всколыхнула мне душу встреча с бывшим приятелем-водолазом! И как она огорчила…

В последнее время меня увлекли работы кибернетиков, направленные на выяснение общих принципов самоорганизации живой и неживой природы. Словно детективный роман, с упоением читал я некоторые доклады ученых. И вот как-то раз наткнулся на суровое определение крупнейшего английского специалиста Стаффорда Бира. Он писал: «Самоорганизующаяся система должна быть всегда жизненной и незаконченной. Ибо законченность – синоним смерти».

С тех пор эта фраза не выходит у меня из головы.

Законченность – предел насыщения. Это равнодушие, самодовольство, потеря интереса ко всему, кроме мелких бытовых нужд, поддерживающих чисто биологическое существование. И, как внешнее проявление, – полное отсутствие способности удивляться. Так я понимаю эту сложную мысль Бира, если перенести ее на человека.

…Два часа мы сидим с водолазом в уютном открытом кафе «Лето». Два часа я ему рассказываю про все, что было потом, после того как он прямо из командировки отправился в свою часть и ни разу даже не удосужился поинтересоваться: что же все-таки случилось на берегу глухого лесного озера. А он все ест…

Наконец откладывает бутерброд в сторону и неожиданно спрашивает:

– Как же вы, товарищ старший лейтенант, так и не написали в этот… как его? Комитет по метеоритам?

«Неужто лед тронулся?» – удивился я. А водолаз вдруг сам ударился в воспоминания:

– А помните Рыбеца? Ну, Димку, Димку! Ефрейтора! Того, что в Новгороде… Помните, как он в трубу лазил, когда водопровод на Солецкой прорвало? Вот парень был! Ругается, обмерз весь, а вылезать не хочет. Я ему говорю: «Давай подменю, дурило». Ни в какую! Снег, пурга, вода хлещет, а он – мину за миной, мину за миной! – Водолаз смотрит на меня ожившими глазами. – А вы знаете, я его встретил…

– Кого? Рыбеца встретил? Он же на комсомольскую стройку в Сибирь укатил. Сбежал, что ли?

– Еще чего! – обижается водолаз. – Этот не сбежит… Мне про него в Новгороде рассказывали…

– А-а… Значит, знакомых его встретил…

– «Знакомых»… Там даже фамилии его не знают. Говорят просто: «солдат»… Ну вроде с большой буквы… Был я там в командировке – за ерундой за всякой посылали. И вот как-то разговорились мы с местными про то, про се, я, понятно, про разминирование спросил: много ли еще находят… И вот, представляете, начинают они мне вдруг рассказывать эту самую историю. Слушаю – что такое?! – вроде бы что-то знакомое, а что – не пойму. Потом – стоп, себе думаю: это же они про то, как Рыбец в трубу лазил! Но переврали-то как! Ужас! И будто он сознание терял, и будто чего-то у него там чуть не взорвалось – даже представить себе не можете! Уж таким героем расписали… – Водолаз задумчиво барабанит пальцами по столу, прикуривает потухшую, почти истлевшую папиросу и продолжает: – Да, Димка… Сколько ему сейчас? Он меня года на два, на три моложе… А, поди ты, уже сказки про него рассказывают… С-о-л-д-а-т…

Потом мы с ним вспоминали всяческие истории.

– Не забыли, товарищ старший лейтенант, как вы в склеп какого-то графа за снарядами лазили? В Чудово…

– Аракчеева… Это, брат, тот еще граф – вся Россия дрожала. А ты знаешь, там после нас еще тысячи три снарядов и мин вытащили…

– Ну?

– Точно. Я думаю, в этой аракчеевской усадьбе еще и не такое может обнаружиться. Там же немцы подземелья нарыли. Знаешь, где старые аракчеевские подземные ходы были? От склепа – сразу в поселок?

– Знаю, как же…

– Немцы их километра на полтора продлили. Говорят, даже машина въезжала.

– Вон что…

– Перед тем, как удирать, они все входы взорвали, а подземелья остались.

Потом вспомнили Лугу, забавную табличку на ветхой церквушке: «Улица Юрия Гагарина»… Село Михайловское, где жил Пушкин… Кириши…

– Наверное, разрослись, – вздохнул водолаз. – А я-то там…

Он-то там чуть не остался навеки.

* * *

…Я ездил в Кириши вместе с водолазами старшего сержанта сверхсрочной службы Васи Скибы. Здесь, в Волхове, под водозаборником новой, еще только строящейся насосной станции нашли большое количество снарядов, мин и гранат. Первым под воду пошел мой собеседник, и у него вдруг что-то случилось с кислородным прибором. Он перестал отвечать на сигналы. Потом показался… и ушел на дно.

Страшно было смотреть на Скибу: стоял бледный, губы сжаты, скулы как каменные. Я думал, он сейчас же бросится в реку. И только потом понял, каких нечеловеческих усилий ему стоило сохранять спокойствие и медленно подтягивать здоровенного этого парня к берегу. Если бы запаниковали и заспешили – конец бы ему.

Он вышел, качаясь, и сразу хотел сдернуть маску (а снаряда, между прочим, не бросил). Скиба ударил его по руке, потому что рывком можно еще сильнее затянуть крепления, и сам расстегнул все ремешки и застежки. И пальцы не дрожали… Вот выдержка! Мы потом посмотрели на датчик количества смеси: за нуль перевалило. А парень полежал-полежал, надышался чистым речным воздухом и – снова под воду.

– Ну, а что же ты сейчас-то скис? – спросил я неожиданно для себя.

– Э-э-э, товарищ старший лейтенант, – вздохнул он, – засосало меня по самый пояс. Огородишко, халтура всякая… Растрясли вы мне душу этой встречей. Уеду, ей-богу, уеду! И жена все бросит, я знаю… Тоже тошно от этой жизни. Она ведь водолаза полюбила, про которого тоже байки рассказывали. А сейчас я просто лодочник, на пляже греюсь… Все, баста, товарищ старший лейтенант!

На другой день, как и всю эту неделю, с утра у меня была съемка очередного эпизода будущего кинофильма. Кровожадный режиссер загнал меня по узенькой пожарной лестнице на высоту пятиэтажного дома и сурово требовал, чтобы я там со всей «правдой жизни» манипулировал пятидесятикилограммовой болванкой учебного снаряда. В перерыве, как обычно, нас обступили статистки.

– Ну, девочки, – сказал я им, – теперь, пожалуй, могу вам и ответить: несмотря ни на что, профессия у меня действительно самая романтичная.

Сказал и остолбенел – они смотрели на меня подретушированными глазками растерянно и удивленно. Я не заметил, что это были другие девушки…

Двадцать лет спустя…