По зову рода

Глава 10. Невинное дитя

Снежная вьюга завывала за окном, норовя прорваться сквозь плотно запертые ставни. Ветер бушевал, разыгравшись не на шутку, словно решил сегодня во что бы то ни стало ворваться в уютное убежище отшельника. Казимир лежал на кровати, вытянув ноги, прижимая ступни к печи, и рассеянно шкрябал ножиком деревянную заготовку. С приходом зимы, работы поубавилось, а собирательство уже не могло принести ничего путного. От того ведун скучал, стараясь не растрачивать силы понапрасну. Еды было очень мало, но всё-таки он не голодал. Чтобы не маяться от скуки Казимир начал заниматься резьбой по дереву, это успокаивало и позволяло проваливаться сквозь время, не замечая его ход. Раньше ведун никогда не занимался этим ремеслом, справедливо считая себя бесталанным, но теперь, когда делать было нечего, открылся неисчерпаемый простор для доведения свежеиспеченного увлечения до совершенства. Казимир вырезал свистульки в виде птиц, ложки, кружки, тарелки, навершия для дорожного посоха, словом всё, что душе было угодно.

Очередной неистовый порыв ветра заставил ставни рассерженно трепетать, а внутрь помещения коротко пахнуло морозной свежестью. Ведун раздражённо покосился на оконце с дрожащими ставнями, слегка покачав головой.

— Всё-таки надо заколотить их изнутри, — медленно произнёс он, не открываясь от работы. — Если ночью распахнутся, я задубею быстрее, чем ты успеешь вскипятить воду.

— Ежели тебе для того, чтобы чувствовать себя спокойно надобно вбить во что-нибудь гвоздь, — сварливо отозвалась изба, — могу предложить прогуляться, да остудить буйну головушку. — После чего добавила и вовсе грозно. — Погода сейчас подходящая!

— У тебя раны зарастают, как на живом теле, — парировал Казимир, не обращая внимания на колкости Стояна. — Где, скажи на милость, след от топора, которым в меня кинул староста? Молчишь? Был напротив окна, а теперь, смотри-ка… нет его!

— Слушай, а чего тогда мелочиться-то? — вскипела изба, аж сотрясаясь от негодования. — Давай ты прямо из меня настрогаешь своих дудочек! У меня же всё равно новые брёвна отрастут!

— Ну, положим, новые не отрастут, это ты выдумываешь, — спокойно ответил Казимир, критически оглядывая на предмет симметрии получившуюся свистульку-петушка. — А от четырёх дырок по бокам от ставней, тебе хуже не станет. Строил же тебя как-то Огнедар.

— То-то и оно, что Огнедар моего мнения, стал быть, тогда не испрашивал! А я, может быть, до сих пор не могу забыть той боли!

— Вот тут ты слегка перегнул, — усмехнулся ведун. — А я-то уж почти начал верить в твои страдания.

— Всё равно не дам, — мрачно отозвался Стоян. — Шутки что ль? По любой прихоти, колотить в живое тело железяки.

Казимир на силу сдержался, чтобы хохотнуть.

— Почему же по любой? Я же не говорю, чтобы каждую зиму наглухо заколачивать окно. Нужно один раз справить две петли для засова. Четыре дырочки и можно забыть о стучащих ставнях!

— Не каждую зиму! — воинственно передразнила ведуна изба. — Не шибко ты спешишь, как я погляжу, снимать с меня проклятие!

Казимир не выдержал и расхохотался, тотчас пожалев об этом. Стоян мстительно накалил огонь в печи, обжигая прислонённые к стенке ступни ведуна. Шипя от нежданной боли, ведун осторожно коснулся пальцами зудящей кожи. На первый взгляд обошлось без серьёзных ожогов, однако ведун не спешил делиться этой новостью с разбушевавшимся духом.

— Скажешь тоже! Проклятие! Уж больно грозно звучит твоя клятва за собственные шалости.

— Хоть горшком назови, только в печь не ставь, — невпопад ответил Стоян.

— Ты меня сильно обжог, — сообщил Казимир, с притворным ужасом осматривая ступни. — Теперь точно приколочу петли для засова.

— У тебя гвоздей нет, — с плохо скрываемой надеждой отозвалась изба, поспешно добавив: — Ой, там кто-то идёт по льду… Кажися, к нам!

Казимир от неожиданности присвистнул. С тех пор, как он облюбовал остров на реке «Незнакомо какая», конечно, мимо хаживали всякие. В основном охотники, хотя пару раз проплывали купчишки из тех, кто победнее. Они проскальзывали на юрких плоскодонных лодочках, ни охраны тебе, ни толкового груза. Ведун тотчас смекнул, что это редкие одиночки, которые пытались заработать хоть что-то в обход крупных торговых путей. Появиться на большой реке в таком корыте, мог только сумасшедший. Лихому человеку хватит одной стрелы, чтобы нехитрый скарб и жалкие трудовые крохи сменили хозяина. Поэтому они выбирали окольные пути, там, где не будет посторонних глаз, полагаясь на великий авось.

— Сказывай, кто и сколько? — ведун заметно занервничал.

Взгляд скользнул по внутреннему убранству избы, единственная комната выглядела как кладовая, не развернуться, не пройти. В который раз коря себя за то, что с осени не стал браться за рытьё погреба, Казимир наспех поправил висящие пучки корений и трав, проверил котелок с кипящей ухой в печи, и поспешно замёл под кровать стружки от деревянных поделок.

— С каких это пор у нас тут хлев? — нахально осведомилась изба, воинственно скрипя брёвнами.

— Ни с каких, уберу я! — крикнул ведун, притопнув ногой. — Кто там идёт? Говори быстрее!

— Вообще-то у нас окно имеется… — хрипло хихикая, заявил Стоян. — Пока не заколочено, гляди, дивись, сколь душеньке угодно!

— Вместо четырех гвоздей… будет восемь, — отрывисто бросил Казимир, накидывая соболиный полушубок.

Решительно отдёрнув дверцу в полу, ведун спустился вниз, зябко поёживаясь. С приходом зимы, он старался лишний раз не совать нос на улицу, отчего тело очень быстро привыкло к комфорту. Холод пробирал пуще прежнего, и осеннее стояние на рыбалке в промерзающей воде нынче казалось чем-то очень далёким и не вполне всамделишным. На полянку через высокие сугробы как раз вышли две фигуры: одеяния у них были одинаковыми — медвежьи тулупы, подпоясаны широкими ремнями, головы укутаны платками так, что ничего окромя глаз не видать.

«Странно… Оружия нет при них, — отметил про себя Казимир, — Да это ж бабы!».

И точно, едва завидев спустившегося хозяина, пришедшие стушевались, нерешительно переступая в отдалении. Ведун, миролюбиво помахал им рукой, прокричал сквозь завывающую вьюгу:

— Какими судьбами на моём пороге? Заплутали, аль нужда какая привела?

Бабоньки немного помявшись, всё же приблизились, глядя настороженно и неуверенно.

«Боятся, но притащились в такую даль… — размышлял Казимир. — А в какую? Интересно, откуда они? И без мужицкого сопровождения… Это когда по округам волчьи стаи лютуют! Тут что-то нечисто!».

— Мы слыхали, что на разливе летом поселился странствующий ведун, — начала одна, а вторая тотчас подхватила. — Ещё говорили, к новому лету уходить собрался, вот мы и это…

— Проверить решили? — подбодрил их Казимир, улыбаясь.

— Ну, выходит, что так, — неуверенно согласилась первая.

— Давайте-ка в дом зайдём, — ведун указал на избу, мотнув подбородком. — Отогреетесь, а то из вас и слова лишнего не вытянешь.

Заметив у бабонек лёгкое замешательство, ведун вновь обезоруживающе улыбнулся и добавил:

— У меня как раз уха поспевает.

Надо сказать, что скудных запасов ведуна и без незваных гостей хватало с натягом. Но держать на пороге продрогших женщин, которые тащились к нему не знамо сколько и зачем, тоже было никак нельзя. Казимир было уже начал подниматься, как вдруг понял, что за ним никто не идёт. Бабоньки топтались на месте, неуверенно поглядывая друг на друга.

— Не боись, бабьё, не снасильничает он, — громогласно проскрипела изба так неожиданно, что все трое втянули в плечи головы. — Худосочный же, в чем только жизнь держится. Слово даю, не опасен!

Услышав за спиной сдавленное «ой», Казимир пошёл пятнами от смущения и гнева одновременно. Смущённо обернувшись, он виновато глянул на женщин, и вынужденно признался:

— Знакомьтесь это Стоян, говорящая изба.

И не дожидаясь ответа, продолжил подниматься по лестнице.

«Не захотят идти, так пусть и не идут, — решил Казимир. — Надоело уговаривать, а теперь так точно не стану!».

К своему вящему удивлению, ведун услышал, как бабоньки приближаются. Один из голосов, тот, что помоложе, тихонько шепнул:

— Я ж говорила тут настоящий ведун поселился, не то что наш пень трухлявый!

— Тихо ты! — шикнула на неё мать. — Ещё покумекать надо, что он за ведун!

Казимиру одного взгляда хватило, дабы понять, что перед ним мать с дочкой. На улице их лица были скрыты под платками, только глаза видать, но выдало женщин другое. Младшая всё время непроизвольно держалась чуть позади, то и дело нервозно теребя рукав тулупа старшей. К тому же при каждой звучавшей фразе, она заискивающе поглядывала на первую, словно ища поддержки и одобрения.

Когда бабоньки поднялись в избу, Казимир уже разливал суп из парящего котелка, извлечённого из печи, поставив на стол две миски, собственноручно вырезанные из дерева. Увидав, что в небольшой комнатушке и правда не скрывается разбойников аль ещё каких ужасов, женщины немного осмелели. Избавившись от платков, да поскидав тулупы, они плюхнулись на единственную скамью у стола, тотчас вооружившись ложками. Ведун присел на край кровати и только коротко кивнул им на угощение:

— Кушайте и грейтесь. Разговор после.

Бабоньки были не против. Принявшись активно колошматить ложками по мискам, они в миг расправились с ухой. Опосля кушанья начали украдкой осматриваться. Младшая с интересом вертела в руках ложку, рукоять которой была в виде лебединой головы. Поймав её взгляд, Казимир понимающе хмыкнул:

— Нравится?

— Добрая работа… — покраснев, ответила девица.

— Дарю, — мгновенно отреагировал ведун, и не дожидаясь, пока мать запротестует, продолжил: — С чем пожаловали? Какая напасть пригнала вас по такому бурану?

Бабоньки как всегда переглянулись, словно решаясь, стоит ли вообще говорить. Но они уже сидели в избе ведуна, угощались его стряпнёй, а значит, отступать было некуда.

— Меня зовут Дружана. Я жена Зорко… купца, — добавила она со значением. — Это моя дочурка Смеяна.

Девушка всё ещё рдевшая после того, как Казимир посулил той в подарок резную ложку, едва заметно поклонилась, когда её представили.

«Смешно даже, — подумал ведун, глядя на них. — Я-то думал, им по нраву моя резьба. А они, поди, и не такое видали при купце-то муже и батьке. Небось думают, вот же голытьба, простофиля, ложками своими дочку сватает, дурень лесной!».

— Я Казимир — ведун и знахарь, — сказал Казимир, уже в который раз задумываясь о том, не стоит ли начать зваться иначе, памятуя свои прошлые «успехи».

Как бы он не хотел забыть старое имя, в надежде, что вместе с ним исчезнут без следа и былые неудачи, ведун не мог себе этого позволить. Данное при рождении имя — почитай основа души. По нраву оно, аль нет, то не важно. Не ты его выбирал, не тебе и менять.

— Мы пришли просить о помощи и защите, — продолжила Дружана, набравшись духу. — Нечисть поселилась в нашем доме и житья не даёт.

— Какая нечисть? — быстро ответил Казимир, оживляясь. — Что вытворяет, кто пострадал?

— Так мы это… не знаем какая, — растерянно протянула Дружана, теребя в руках платок. — Потому и пришли. Курей режет по ночам, окаянное отродие! Спасу нет, мы ж так до весны и вовсе всех потеряем.