По зову рода

Глава 18. Тревога сулит беду

Телега медленно катилась, подпрыгивая на кочках. Казимир не глядя поднял руку, касаясь губ. Сухость во рту нестерпимо мучила его, казалось, что челюсти свело, а язык превратился в шероховатую мочалку. Ведун попытался открыть глаза и тотчас пожалел об этом. Подступившая тошнота заставила и без того истерзанное дело содрогаться от мучительных спазмов. Наверное, его бы и вырвало, если бы было, чем. В виски ударила нестерпимая боль, словно голова очутилась между молотом и наковальней. Кажется, Казимир даже завыл от неожиданности, обхватив голову руками.

— Гляди-ка, живой, — раздался незнакомый голос неподалёку.

— Пить… — прошептал ведун, на силу разрывая слипшиеся губы, которые тотчас трескались и кровоточили. — Воды дайте…

— Тпр-у-у-у!

Телега остановилась. Сбоку послышались чьи-то шаги, а в руку ведуна что-то вложили. На ощупь предмет походил на кожаный бурдюк. Пошарив пальцами в поисках пробки, Казимир выдернул её и осторожно поднёс мешок ко рту. Тёплая и немного затхлая вода проникла в горло, вызывая приступ кашля.

— Тише-тише! — запричитал кто-то.

Невидимые руки забрали бурдюк, подхватывая ведуна за плечи и усаживая.

— Прольёшь же всё, — с укором сказал неизвестный. — Говорят, ручей-то до сих пор ядовитый, уж ты постарался! Так, что с водицей пока напряжёнка!

Ведун вновь попытался открыть глаза, на этот раз заранее вцепившись в борт телеги. Едва веки поднялись, нестерпимо яркий свет ударил посильнее плети. Щурясь и чувствуя, как из глаз хлынули слёзы, Казимир закрылся дрожащей рукой от солнца, осматриваясь. Он сидел в телеге посреди цветущего луга. Ветер волнами раскачивал травяное море, раскинувшееся покуда хватало глаз. Стебли высоких колосьев трепетали, отливая медью. Далеко на востоке нависали низкие и тёмные тучи, но, похоже, дождь уже кончился. Казимир заметил вокруг множество луж.

— Воды же полно, — хрипло просипел он. — Почему ты сказал, что с водой туго?

— Так это не вода… — хмуро отозвался воин, которого Казимир теперь мог различить.

Он узнал витязя, то был младший из боровичков — Владимир. Воин с отвращением поглядывал на тёмные лужи, скопившиеся на дороге. Зрение мало-помалу возвращалась, и вскоре ведун понял, о чем тот говорил. Это действительно с натяжкой можно было назвать дождевой водой, странная мутная багровая жидкость, напоминающая кровь, образовывала на почве лужи, которые, похоже, не принимала сама земля.

— Как это произошло?

— Мы думали у тебя узнать, — пожал плечами воин.

— Значит, вогуличи постарались, — рассудил Казимир.

— Это опасно?

— Поди ж, знай… — ведун никак не мог прийти в себя. — Долго я так… провалялся? Где кнес? Маушав всё ещё в осаде?

— Ишь ты затараторил, — беззлобно ухмыльнулся Владимир. — Попробуй ещё попить, видок у тебя… Хотя, это сейчас у всех нас.

Он снял шлем, демонстрируя ведуну шевелюру, окрасившуюся в ржаво-рыжий цвет.

— Надо бы состричь, — тотчас буркнул ведун, прикладываясь к бурдюку и делая пару осторожных глотков, а затем добавил: — Мало ли что они на нас наслали… Надо ещё разбираться…

— Это успеется, — махнул рукой воин. — А кнес наш в Маушав, почитай, второй день сидит.

— Мы победили? — радостно вскричал Казимир, моментально пожалев об этом.

Боль сжала виски так, что он едва не потерял сознание.

— Победили, — довольно кивнул Владимир. — В пух и прах их расколошматили. То и твоя заслуга, я так понял, — хитро заметил он, подмигнув ведуну. — Вогуличи день и ночь из-за стен огрызались, а потом как выскочили… Мы ж от радости их едва сдержать смогли, так пёрли!

Рядом раздалось мычание. Глянув в сторону, ведун с удивлением обнаружил, что лежал в телеге не один. Рядом связанная по рукам и ногам брыкалась только что очнувшаяся девица. Она была совсем юна, почти что ребёнок. Узкие миндалевидные глаз карего оттенка, широкое лицо и чуть приплюснутый нос, тонкие губы, тёмные волосы, спутавшиеся и налипшие на лоб и щёки.

— Ты ещё кто? — осведомился ведун, разглядывая незнакомку. Девушка казалось ему смутно знакомой.

— А вот это мне больше всего хотелось узнать от тебя самого, — ответил Владимир и расхохотался.

— Вогуличей мы разбили, Маушав взяли. Кнес говорит, поезжай Воля за нашим ведуном да варягами, справно, мол, они поработали. Я так и двинулся вдоль ручья, вы же где-то на нём должны были стоять. Еду я, значит, еду, глядь, палатки нашенские и котлы повсюду валяются перевёрнутые, я к ним. А там такое… варяги лежат покромсанные, ни одного живого! Всё вокруг умарано кровью и какой-то дрянью… И ты лежишь, значится, неподалёку, руки-ноги в разные стороны, а над тобой нависает рысища! Глазищи, во! — Он пальцами показал размеры, едва ль не с яблоко. — Зубищи, во! — Владимир показал руками отрезок с локоть длинной. — И рычит так… Му-у-у-р-р-р! Сейчас, думаю, кинется! Я лук хвать, а она как прыгнет! Меня из седла! Я ей в морду ка-а-а-ак дал, у меня кулак не то, что у Ярки, но тоже, знаешь, могу уму разуму обучить! Меч хватаю, замахнулся! Глядь, а подо мною не рысь, а баба лежит! Вон эта! Представляешь? Я ей так съездил, что с удара и уложил… Оказалось перевёртыш это какой-то… Ну, то тебе видней! Ежели б рысью осталась, зарезал бы без вопросов… А на девку рука не поднялась. И что с ней делать непонятно. Отпускать — страшно, а ну как в следующий раз на спину прыгнет и будьте здрасте! Вот, связал покамест.

Ведун перевёл взгляд на девушку, которая надменно взирала на него, всё время пока Владимир держал свой рассказ.

— Вы зачем мою черту из чешуи стёрли? — спросил Казимир, впрочем, не ожидая услышать ответа, у девушки во рту была вставлена тряпка. — Водяной людей погубил, то вам-то, понятное дело, без разницы… А то, что мы его убили? Это пускай? Вы свой же ручей без заступника оставили! Как нового привадите? Не подумали? Шаманы, мать вашу, ети! Мы-то уйдём, а вам тут жить!

Девка глянула на ведуна испепеляющим взглядом, а затем начала так яростно бубнить сквозь вставленный в рот кляп, раскрасневшись от негодования, что Казимир всерьёз начал беспокоиться за её состояние.

— Да погоди ты, — пробормотал ведун, потянувшись к её лицу, чтобы убрать мешающую говорить тряпку.

— Осторожно, — посоветовал Владимир.

Вогуличевская шаманка внимательно следила за пальцами ведуна. Едва путы ослабли, а кляп был извлечён изо рта, её глаза нехорошо сверкнули.

— Ай, — вскрикнул Казимир, тряся ладонью.

— Я предупреждал, — весело заметил боровичок.

— Не в твоём положении на людей кидаться, — дуя на пальцы, буркнул Казимир, косясь на довольную шаманку. — Что б больше ничего не выкидывала!

— А то что? Думаешь, мне страшно? — оскалилась девка, демонстрируя белые зубы. — Убьёшь? Так давай!

— Надо больно, — скривился Казимир. — Мы не за тем пришли. Вас победили, успокойся и прими судьбу.

— О-о-о, ещё ничего не закончено! — заносчиво ответила шаманка. — Всё только начинается, — девка глянула на мужчин с нескрываемым превосходством и продолжила, то шепча, то повышая голос: — Небо укроется чёрными тучами, дожди из крови алой зальют пашни мёртвые, леса до срока оденутся инеем и воспылают, травы сжигая! И тогда придёт он, изо трёх ртов землю пожирая, наберёт воздуху и пахнёт диким пламенем! Нет ни полей, ни домов, ни околиц, нет ничего, только чёрные пустые борозды!

От этих слов ведуна передёрнуло, словно молния ударила. Некоторое время он переваривал услышанное, не понимая, что именно в болтовне огрызающейся шаманки его напугало.

«Чепуха какая-то… — подумал он, пытаясь понять, почему его так задели её слова. — Вздор… Но где-то я уже это слышал… Ведь слышал?».

И тогда он вспомнил. Раска! Перед тем, как потерять сознание и ребёнка, она начала говорить странные вещи. Ведун тогда-то не воспринял их всерьёз, но из-за того, что произошло после, они засели в памяти, прячась до срока. Но теперь, когда странное и без сомнения тёмное пророчество было повторено молодой шаманкой вогуличей, да ещё и начало сбываться… Казимир глянул на алые лужи истоптанного тракта.

— Это вы наслали алый дождь? — спросил он у девушки.

— Кровавый, — хищно отозвалась шаманка, заливаясь безумным смехом.

— Она ничего не скажет, — вмешался Владимир. — Давай обратно ей рот заткнём, да и уже к нашим скакать, а то мне как-то не по себе.

Ведун не возражал. Они двинулись в путь хмурые и встревоженные. Казимир во все глаза глядел по сторонам, выискивая опасность. Сложно сказать почему, но он тотчас поверил в истинность зловещего предзнаменования, которое услышал. Шаманка не пыталась их запугать, наводя страху, девка действительно верила в некую силу, восстающую и довлеющую над миром. Его беспокойство передалось спутнику, Владимир хмурился, то и дело подгоняя лошадей.

Миновав по началу казавшееся бескрайним поле, они пронзили перелесок, выйдя к горному перевалу. Скалы вырастали из земли остроконечными шпилями и загнутыми рёбрами, становясь всё больше по мере продвижения в глубь ущелья. Поначалу Казимиру казалось будто они спускаются по гати всё ниже и ниже, но потом он понял, что на самом деле идут на подъём. Когда серые кости земли высотой стали достигать добрых десять саженей, ведун ещё больше занервничал. Камень не таил угрозы, но был мёртвым… Здесь не чувствовалось ничего, даже безобидных лесных духов… Все словно покинули это странное и пугающее место, оставив после себя лишь пустоту, в которой не росла даже трава. Принюхавшись, Казимир ощутил зловонный смрад, витающий в воздухе. Пахло тухлыми яйцами.

— Далеко ещё? — окликнул он Волю, но прикусил язык, воззрившись на то, что предстало перед ними пару мгновений спустя.

Переход между скал в том месте расширялся, выходя на просторное плато, сейчас заваленное телами мертвецов. Убитых было много с обеих сторон. Павших ратников Велерада укладывали на деревянные настилы с подушками из сена, готовя к сожжению. В ногах воинов покоились мечи и доспехи сражённых врагов. Мертвецы вогуличей лежали по другую сторону от дороги, а меж рядами убитых бродило с десяток местных, которым разрешили отдать последние почести своим защитникам. Небо было черно от воронья, чьи гаркающие скрипы полнились желанием поживиться. То и дело в них летели стрелы, отчего клубящееся тьмой облако птиц взъерошенной стаей распадалось, но всякий раз, завидев, что опасность миновала, они возвращались.

В отдалении, там, где дорога исчезала между насыпных земляных валов, возвышались четыре деревянные башни, три из которых сильно пострадали от пожара. Пламени уже не было видно, но дым ещё тянулся к небесам, сизыми струйками, сплетаясь в косы и растворяясь в вышине. Частокол пробили в нескольких местах, брёвна валялись повсюду размётанные и поломанные, вырванные из насыпей. Под ногами противно чавкало от грязи — алый дождь, пролитая кровь, сотни тяжёлых башмаков, взрыхливших несчастную землю.

Оказавшись у ворот, Казимир выбрался из телеги, едва завидев воеводу. Ратибор вышагивал по внутреннему двору поселения, больше похожего на многоуровневую крепость, раздавая указания, подбегающим и тотчас отбегающим прочь воинам. На его суровом лице отпечаталась остывшая ярость, на смену которой пришёл холодный расчёт… и что-то ещё. Остановившись взглядом на подошедшем ведуне, Ратибор немного оттаял, попытавшись улыбнуться, но это вышло как-то криво и неестественно: