По зову рода

Глава 19. Сердце тайги

Казимира бросили в наскоро вырытую яму, поверх уложили брёвна, которые присыпали булыжниками. Уже близилась ночь и пир, и никому не хотелось возиться. Едва над ведуном сомкнулись плотные брёвна, тотчас сделалось темно и грустно. Ведуна не били, не оскорбляли, как бывало раньше, но отчего-то он точно знал, что скоро его убьют. На душе было донельзя паршиво… Не от того, что придётся расстаться с жизнью, и даже не потому, что не поняли и не стали слушать… Нет, ведун нутром чувствовал витающее в воздухе зло. Тяжёлую, склизкую, смрадную и беспощадную волю, что сгибает умы и выворачивает наизнанку души.

Не раз и не два за многие годы, ведун мысленно прощался с жизнью, и каждый раз уходил из её лап невредимым. Теперь же, он сам по своей воле шагнул ей навстречу и не трепетал от страха… Казимир не мог поступить иначе, потому, что знал и видел такое, что попросту не могло… не должно было существовать на белом свете. Потому-то, сидя в тесной и сырой темнице, он не жалел себя, а рвался прочь… не телом, но разумом, упрямо и яростно.

— Тайку, — позвал Казимир и замер.

— Тайку, — прошептал ведун снова и ждал.

— Тайку, — твердил он, не слыша собственного шёпота. — Тайку… Тайку… Тайку…

Ведун звал её, зная, что она слышит, что она во что бы то ни стало ответит и, наконец, заснул. Спина затекла от лежания на твёрдой поверхности. Казимир поднялся, с наслаждением хрустнув шеей, наклоняя голову из стороны в сторону. Вокруг него царила непроглядная тьма, но он точно знал, где оказался. Рука нащупала безупречно гладкую поверхность стены, и ведун пошёл вдоль неё. Слуха донёсся мелодичный перезвон, словно незримые руки постукивали сосулькой по алмазным кристаллам разного размера. Казимир сделал ещё несколько шагов на звук и замер.

— Очень красиво, — сказал он, когда снова тьму сковала тишина. — Словно капли дождя поют о скорой весне.

— Этой весне не бывать, — ответил высокий и звенящий голос, от которого в груди ведуна вспыхнул сонм жгущих сердце искр.

— Что за змей живёт под горой вогуличей? — спросил Казимир.

Тайку помолчала. Ведун почувствовал движение рядом с собой. Её шаги были легки и бесшумны. Краткий миг, на который пространство осветилось мягкой вспышкой, даровал ему возможность снова её видеть. Тайку стояла рядом, глядя на него в упор. Сапфировые глаза и синие губы оттенка безоблачных небес, высокие скулы, прямой нос, черты лица словно выточены из камня, волосы цвета спелого каштана, сплетённые в тугую и широкую косу, лебединая шея длинна и тонка.

— Почему ты больше не позволяешь мне видеть себя как в первый раз? — вопросил Казимир, позабыв свой первый, всё ещё оставленный без ответа вопрос.

— Это не я запрещаю, а ты слепнешь, — было ответом. — Змей забирает ваши жизни, а вы сами несёте их ему.

— Но кто он такой?

— Так ли это важно, — высокий голос Тайку воспарил в вышину, а затем обрушился вниз, отскакивая от алмазных стен. — Знание о том, кто он не поможет тебе спастись.

— Я хочу не спасаться, а победить его, — твёрдо сказал Казимир.

— Можно победить лишь того, кто по своей воле противостоит тебе, а змей не бросает тебе вызов, он восстаёт ото сна, чтобы забрать ваши жизни.

— Прошу… — проникновенно вопросил ведун. — Открой, кто он такой и откуда появился… Я не могу просто так отступить… Я должен, понимаешь… Должен, сделать хоть что-то…

Она долго молчала, и Казимир даже подумал, что Тайку исчезла, но потом звонкий, как горный ручеёк голос снова зазвучал.

— Когда мир был юн, а на бескрайнем севере обитало племя, имя которого ты не сможешь даже услышать, не то, что произнести, с Бореем в эти горы пришло множество переселенцев. Одним из этих необыкновенных народов были дети камня и алмазной предвечности — чудь. Тысячу лет тому назад они ходили в моих горах и творили здесь свои чудеса. Чудь строили прекрасные дворцы в недрах гор, а на заметённых снегом вершинах расцветали восхитительные сады из драгоценных цветов и каменных фонтанов. Но однажды появился он — змей, который объявил великие горы своими владениями. Под его волей склонялись даже самые стойкие, от его взгляда брат шёл с ножом на брата, а матери убивали собственных сыновей. Племя чудь восстало против тирании его чёрной власти и бросило вызов проклятому чудовищу. Они бились двенадцать дней и ночей, но ни один клинок не мог взять чешую проклятого монстра, а стрелы отскакивали, не причиняя вреда. Могучий Ходящий Таво вложил в удар своего алмазного копья всю силу и даже саму жизнь… Он отсёк голову змею, но, когда из клубов дыма и сполохов горящей чёрной крови выросло три новые головы, даже доблестные чудь устрашились и пали духом. Они бежали прочь, бросая оружие и не оглядываясь. В пещере осталась лишь одна старая шаманка, великая Зрящая матерь Шаду. Ей удалось обмануть чудовище! Змей пожрал её, но едва ужасные челюсти сомкнулись на хрупком теле Шаду, последнее проклятие, брошенное умирающей, поразило ненавистное создание. Змей погрузился в глубокий сон, который вытягивал его силу. Ему суждено было пролежать сотни лет и погибнуть, истощившись до предела. Так и должно было произойти, но зло всегда находит пути к свету, а свет никогда не горит вечно. Змей нашёл способ как поддерживать в себе жизнь. Будучи погружённым в глубокий сон, он начал тянуться к душам тех, кто селился неподалёку, проникая в их сны. Вторгаясь в разум, он совращал и ломал каждого, до кого дотрагивался. Каждая капля крови, что проливается на этой земле, питает его, приближая час, когда змей окончательно пробудится. Имя ему — Горе. За время, что он спит к этому имени прирастало многое — «гореть», «гора» … Горыныч. Ты ничего не сделаешь, Казимир. Его злость куда сильнее человеческой воли и веры.

— А ты способна ему помещать? — с надеждой вопросил Казимир.

— Я как могла хранила его покой многие годы. Но моя власть оканчивается там же, где начинается его, а люди, из которых Горе черпает силу, далеки от Тайку. Большинство из них бы меня даже не увидели.

— Но я же вижу.

— А много ли в тебе осталось человеческого? Сколько раз ты должен быть погибнуть? Сколько раз ты был приговорён? Ты сильнее, чем думаешь Казимир, но лишь потому, что несчастнее, чем заслуживаешь.

— Прошу помоги мне, — упрямо сказал Казимир, заламывая руки. — Я готов на всё, только подскажи… Не может же вот так… Раз и всё! Не может же всё кончиться… Он ведь не должен…

— Проснуться? — подсказала Тайку.

— Да… Именно! — у Казимира словно что-то вспыхнуло в глубине сознания, освещая тёмный и полный пустотных провалов тоннель. — Дай мне свою силу! Я не подведу!

— Сила тайги не предназначена для смертного.

— Тогда я не хочу оставаться смертным!

— Ты готов ради этого отдать свою жизнь? Ради призрачного шанса на успех? — с сомнением в голосе прозвенела Тайку. — Готов умереть прямо сейчас? Ради них… Всех тех, кто желал смерти тебе…

— Твоя земля прекрасна, но далеко за этими лесами лежит моя… она зовётся Русью… Там не живут, как в добрых сказках, и не надеются на благосклонных богов… Вот и сюда не корысти ради пригнала нас судьба… Но ради той земли и народа, я готов отдать всю свою жизнь без остатка… Готов, — тотчас выпалил Казимир, и правда приготовившись почувствовать жуткую боль.

— Хорошо, — голос шепнул прямо над его ухом, и ведун почувствовал, как по спине побежали мурашки.

Он обернулся и встретился глазами с сапфировой бездной. Лицо Тайку приблизилось, заполняя собой всё вокруг… весь мир… всё сущее… Её холодные губы коснулись его, а затем опустился чернильный мрак. Ведун почувствовал лёгкий укол слева в груди, а голос зашептал ему снова:

— На утро явится тот, кто освободит от оков. Не медли. Времени будет лишь до заката.

Тьма расступилась и тоненький луч выхватил очертания неглубокой ямы, в которой лежал ведун. Тело должно было одеревенеть, но Казимир с удивлением понял, что даже не замёрз. Напротив, в груди разливался океан тепла, который жаждал вырваться наружу. Время тянулось невыносимо долго, словно остаток жизни длинною в короткий день станет стократ дольше, чем все прошлые годы. Когда до слуха донёсся грохот, Казимир улыбнулся.

«Наконец-то, — подумал он, окончательно просыпаясь. — Не могу и представить, как ты спешил».

В предрассветных сумерках вспыхивали факелы, трубили боевые рога, а спящие и подгулявшие вчера вояки, спешно вздевали брони и поднимали оружие. Грохот повторился, огласив ущелье скрежещущим лязгом, словно кто-то ломал изгородь снаружи. На звук хлынули волны людских голосов, но бравурное вскоре сменилось ужасом. Кричали кто от страха, кто от неожиданности. А меж тем земля сотрясалась под тяжёлыми шагами разъярённого и очень обиженного существа. Балки, лежащие поверху ямы, в которую заточили Казимира, взлетели в воздух, будто ожили! Ведун только этого и ждал, выскочил наружу, весело крикнув:

— Стоян, ну, что ж ты так долго?!

Изба не ответила, едва не ревущая от ярости, она рванула в сторону, сметая на своём пути всё и чумы, и ратников белозерцев, вырывая с корнем редкие деревца и опрокидывая частокол там, где он ещё оставался. Казимир бросился наутёк, на ходу уворачиваясь от мечей и топоров, то проползая, то вновь переходя на бег. За его спиной гремело сражение, в котором русичи от души рубились с избой. Стоян расшвыривал народ в стороны ударами могучих ног-столбов, а ратники в ответ поливали его дождём из огненных стрел. Ведун взобрался на стену ущелья, туда, где днём заметил небольшой выступ, ведущий на обратную сторону горной гряды. Внизу суетились пытающие точки людей с факелами, да полыхала крыша горящей избы. Солнце стремительно выплывало из-за гор, разбрасывая окрест сверкающие дорожки живительного света. Высоко-высоко над перевалом, там, где сходились в одном месте две опоясывающие ущелье гряды, искрился тоненький горный ручей, младший брат того, который так беспощадно травил Казимир. Лучи солнца падали на воду, а бегущие вниз струи воды разбрасывали ярчайшие радужные блики. Они сходились в вышине, указывая в одну точку — черный провал, пещеру, которую можно было заметить только сейчас, когда сыновья света, едва взошедшего солнца, отражались от беспокойной поверхности ручья, высвечивая горящий пламенем и до боли знакомый символ — Чур.

И тогда Казимир забыл об усталости и страхе, о волнении и даже самой смерти полез вверх, точно зная, что должен сделать. Он карабкался так, словно всю жизнь лазил по горам, хотя, конечно это было не так. Он просто уже не боялся, а ещё знал, что времени осталось безумно мало. Ведун не мог подвести всех тех, кто кричал в ущелье, улюлюкая от боевого ража, и подбадривая себя, тех, кто ждал далеко позади в родных сёлах и весях, тех, кто жил у подножия этих гор, самого себя, а ещё её, впервые за сотни лет снова вверившую свою силу в руки смертного.

Далеко внизу раздался победный рёв, который заглушал треск, обрушившихся брёвен. Ведун обернулся. От избы ничего не осталось. Горящие брёвна беспорядочно валялись по сторонам, крыша, полностью прогорев, развалилась. Казимир внимательно пригляделся, бегая глазами по ущелью. Когда уже стало казаться, что слишком далеко, он ощутил лёгкое прикосновение чужого разума рядом с собой. Дымчатый силуэт духа поравнялся с ним, возникнув прямо из воздуха, а его горящие красные точки глаз пристально изучали ведуна.