Мощи Распутина. Проклятие Старца

34

Николь лежала в темноте и ждала, когда придет епископ Сергий. Она знала, что это произойдет.

То, что он был священником, не имело значения. Пусть он вел праведный образ жизни и чтил древние ритуалы своей Церкви, в первую очередь он был мужчиной — а значит, не мог не прийти.

Они всегда приходили.

Ее положили в спальне на втором этаже. Епископ открыл окно, чтобы в комнату проникал легкий ночной ветерок, затем, благословив Николь и пожелав ей спокойной ночи, удалился в свою комнату. Сквозь открытые двери она слышала, как он бормочет что-то по-русски. Молился ли он или разговаривал сам с собой, она не знала. По звуку его тяжелых шагов Николь догадалась, что он ходит взад-вперед по комнате.

Николь уже начала засыпать, когда скрип половицы в коридоре вырвал ее из полудремы.

Сергий, подумала она. Все-таки решился.

В конце концов, чем он отличался от прочих?

Несмотря на все его заявления о вере и преданности Богу, даже он не устоял перед соблазном навестить прекрасную гостью, спавшую в соседней комнате. Она ждала, укрывшись простыней и слушая приближающиеся шаги.

Дверь распахнулась. В дверном проеме, закрывая тусклые лучи света из коридора и отрезая девушке единственный путь к отступлению, стояла крупная фигура бородатого священника.

Николь натянула простыню до подбородка. Сергий медленно подошел к ее кровати.

— Они так же приходили к тебе? — спросил он. Даже его шепот казался таким гулким, что заполнял все пространство комнаты.

— О чем вы говорите?

— Мужчины — те, что причиняли тебе боль все эти годы. Они так же приходили в твою комнату?

От его голоса по телу пробегала дрожь. Николь давно знала, что у каждого мужчины свои тараканы в голове. Она всегда боялась клиентов, которые первым делом задавали вопросы.

— Чего вы от меня хотите? — спросила она, хотя не сомневалась, что знает ответ.

— Не бойся, — сказал он.

Сергий сел на край кровати. Старый матрас прогнулся под его весом, и их бедра оказались прижатыми друг К Другу. Николь отодвинулась к другому краю.

— Мужчины приходили к тебе много лет, — говорил он.

— Вас это не касается, — отозвалась она. Ей не нравились подобные разговоры. Слишком часто они вели к насилию.

— Но это не твоя вина. Такова греховная природа мужчин, которые брали тебя. Злых созданий, И среди них тот, кто жил с твоей матерью.

Николь удивленно охнула.

— Кто рассказал вам?

— Я вижу по твоим глазам.

— В комнате темно.

— Моему зрению не нужен свет, — сказал епископ. — Те картины, что открываются передо мной, существуют не в настоящем.

— Что вам известно о моем отчиме?

Полная недоверия к этому бородатому безумцу, она крепче схватилась за простыню.

— Он приходил к тебе, когда ты была совсем ребенком, — шептал Сергий. — Проклятье красоты легло на тебя очень рано, девочка моя, — он говорил теми же словами, которыми она привыкла описывать свою судьбу. И это ее пугало. — С тех пор ты страдала, не в силах избежать его последствий.

— Я не хочу об этом говорить.

— Когда мать уходила далеко от дома, он брал тебя на кровати. Поначалу ты кричала от страха и боли. Но потом научилась ублажать его.

— Никто не знал об этом, — выдохнула она.

— Но знала твоя мать. Она читала это в твоих глазах, как читаю я. Но так и не ушла от него. Даже когда ты потеряла его ребенка.

— Это… это еще не было ребенком. Только ткань. Кровь и ткань.

— Мы все только кровь и ткань, — возразил Сергий. — Это был ребенок. Девочка.

— Девочка? Но как вы… врачи же не…

— У нее были бы голубые глаза — совсем как у тебя. И мягкие, шелковистые светлые волосы. У тебя была бы веселая девчушка, которая смеялась бы и постоянно проказничала — совсем как ты когда-то.

В голове Николь промелькнул образ ребенка — маленькой девочки в белом платье. Она прыгала через скакалку и пела детскую песенку. Возможно, то была сама Николь в один из своих счастливых дней до потери невинности. А возможно, то был ее ребенок, которого она никогда не могла и не сможет иметь.

От этого образа у нее на глаза навернулись слезы, тело начала бить дрожь.

— Не плачь, девочка моя.

— Он был извращенцем, — сказала она, будто выплюнув эти слова.

— Потом ты убежала из дома, и появились другие мужчины, — продолжал он. — Их, привлеченных твоей красотой, было так много, что через некоторое время ты устала сопротивляться.

— Поэтому вы здесь? — закричала она. — Потому что решили, что я не буду сопротивляться?

Если все действительно сводилось к очередному самцу, жаждущему секса, она готова была это вынести. Но ее пугало, что епископ знал все самые сокровенные тайны ее детства. Николь отодвинулась от него еще дальше, оказавшись на самом краю кровати.

— Снимай одежду, — приказал он.

— Вы же священник, — проговорила она, вытирая слезы.

— Снимай одежду и ложись на кровать, — повторил он.

Ей не хотелось подчиняться. Она ведь оставила ту Часть жизни позади — почему этот странный священник вновь возвращал ее к ней? Зачем пугал ее, говоря о секретах столь интимных, что она ни с кем ими не делилась, даже с собственным мужем? Как мог незнакомец вообще знать такие вещи?

— Делай, как я тебе говорю, девочка моя.

Она понимала, что нужно отказать ему. Знала, что все это неправильно. Никогда она не опускалась до такого разврата, как секс со священником. Но была в его голосе какая-то сила, которая делала ее беспомощной. Несмотря на стыд, она повиновалась его приказу: сняла сорочку и, обнаженная, легла на кровать. Ночной ветерок обдувал ее тело. Кожа на груди покрылась мурашками…

— Я знаю все о твоем отчиме, — сказал он. — И мог бы рассказать об остальных и о всем том, что они с тобой делали. Я знаю, почему ты оставила мать и убежала из дома.

— Вы не можете этого знать, — ответила она, вспоминая те кошмарные дни.

— Ты потеряла дитя, девочка моя. Ты потеряла дитя И осталась бесплодной. Врачи, что спасли тебе жизнь, сказали, что ты не сможешь больше иметь детей, А твоя мать сказала, что это послужит тебе уроком. Вместо того чтобы защитить тебя, мать тебя отвергла.

— Она ненавидела меня, — надрывно проговорила Николь.

Ты стыдилась самой себя, когда покинула дом. Ты считала, что внутри тебя кроется зло.

— Да.

— Именно поэтому ты позволяла мужчинам делать с собой все то, что они хотели.

— Да.

— Ты думала» что взамен получишь их защиту.

— Да.

— Но грехи твои привели тебя к еще больше опасности.

— Я стыдилась того, что делала, — простонала она. Все ее тело било крупной дрожью. — Если вы действительно знаете обо мне так много, то вам известно, сколько я грешила. Но у меня не было выбора.

— Ты не одна такая. Все человечество погрязло в трясине греха. Но именно зло делает возможным спасение души. Ибо без боли нет искупления, а без искупления нет спасения.

Она вздрогнула, когда он коснулся голой кожи ее живота.

Рука епископа была тяжелой, пальцы — грубыми. Но он нежно двигал кистью вдоль изгибов ее тела, едва касаясь кожи. Кончики пальцев рисовали круги вокруг ее пупка. Мышцы живота напряглись, невольно отвечая на его прикосновения.

— Без зла не бывает добра, — сказал он.

Круги становились все шире, покрывая все большую часть ее тела.

— Да, — прошептала она.

— Как без ада не может быть рая.

— Да.

— Старообрядцы, дети матери-церкви, знают, что только столкнувшись с грехом может спастись верующий. Ты веришь в это?

— Да.

Ее тело больше не подчинялось ей. Оно выгибалось и дрожало от напряжения, а пальцы Сергия продолжали описывать круги на животе, двигаясь все выше, к ложбинке между грудей.

— Праведник, никогда не сталкивавшийся с искушением, не увидит лика Божия, — продолжал он. — На Святой Горе Афон, где стоит множество великих православных монастырей, запрещено появляться женщинам, чтобы не вводить монахов в искушение, — кончики его пальцев кисточкой пробежали по ее соскам, сразу же напрягшимся. — Запрет распространяется на самок всех видов, включая низших животных. Но это ошибка. Само искушение и есть источник моральной силы. Только встретившись с ним лицом к лицу, человек может надеяться на спасение. Потому Иисус ушел в пустыню — чтобы встретить искушение Сатаны. Подобно Ему, мы должны постоянно встречаться со злом во всех его проявлениях.

Его рука задержалась на ее правой груди, обхватив мягкую плоть.

— Ты решила, что я пришел соблазнять тебя. Но я здесь только затем, чтобы встретиться с искушением. В этот самый момент я доказываю свою власть над злом, чтобы в будущем быть сильнее него.

Она чувствовала, как его дыхание учащается, а тело нагревается. Когда он наклонился над ней, грубая ткань облачения коснулась ее гладкой кожи. Она вздрогнула.

— Ты не должна отдаваться мне, — сказал он.

Его борода легла ей на грудь.

— Обещай, что не отдашься мне.

— Обещаю, — епископ был не первым мужчиной, желавшим, чтобы она изображала сопротивление.

Ее правый сосок ощущал его теплое дыхание. Она ждала, что он обхватит его своими влажными губами, зубами прикоснувшись к розовой ареоле, — как это было столько раз прежде.

— Я не такой, как остальные мужчины, — вдруг сказал он. Сергий отодвинулся от нее и убрал руки. — Я воин божий.

Ночной воздух быстро охладил сосок Николь, который оставался твердым, ожидая губ епископа.

Священник подобен солдату в битве, — продолжал Сергий. — Воин не может быть уверен в своей отваге, пока не окажется в ближнем бою с врагом. Так и воин Божий проявляет свое святое бесстрашие только в битве с Диаволом.

Он вновь повернулся к ней, и кровать скрипнула от его движения. Николь чувствовала, как его рука движется к ее телу.

— Я здесь, чтобы дать тебе искупление, — сказал он. — И показать тебе путь к спасению.

Она почувствовала его руку еще до того, как та коснулась кожи. Епископ держал ладонь над ее лоном — как ей показалось, бесконечно долго. Ее тело дрожало от предвкушения. Его температура росла, и вместе с жаром оно обретало необычную энергию — нечто похожее на электричество, явно не человеческой природы, но совершенно точно исходившую из его руки. Кожу начало покалывать. Микроскопические волоски, покрывающие человеческое тело, поднялись, поддаваясь животному магнетизму епископа. И когда его ладонь коснулась ее тела, оно ответило такими сильными сотрясениями, что Николь запрокинула голову назад, широко раскинула ноги и, не в силах контролировать неистовые конвульсии, начала биться о кровать. Ее бедра дикими ударами сотрясали матрас. Ноги вытянулись и напряглись так, что мышцы Пронзила боль. Изо рта вырывались горловые нечеловеческие звуки.

Одно только касание его ладони превратило ее в неистовое, похотливое создание, которое ощущало себя скорее животным, чем женщиной.

Внезапно он убрал руку.

Однако эффект остался. Вся сдержанность, все мысли о скромности и пристойности исчезли из ее сознания. Она, стонала, всхлипывала, выкрикивала его имя и просила еще.

Ни один из ее прошлых мужчин — даже Пол, которого она так нежно любила, и Василий, с которым жила так долго, — не способен был пробудить в ней столь примитивные инстинкты.