Мощи Распутина. Проклятие Старца

58

— К пациентам в палатах с усиленной охраной допускаются лишь некоторые работники клиники, — объяснил Уинфилд. — Иногда из-за буйного поведения душевнобольных делаются исключения и для офицеров полиции.

— В ночь убийства Ивана Даниловича я не посещал клинику, — сказал Росток. — Можете проверить записи посетителей.

— Похоже, когда обнаружили тело и поднялась вся эта суматоха, один из листков с записями пропал.

— И вы думаете, что это свидетельство против меня?

— Думал, сначала. В конце концов, это ведь вы доставили его в клинику. Вы и тот патрульный, немец…

— Отто.

— Да, бедняга Отто Бракнер. Вам обоим разрешили бы зайти в палату Ивана. И любой из вас мог столкнуть его с крыши, — Уинфилд помахал трубкой в сторону Ростка. — Не надо сейчас спорить со мной, юноша. Я не обвиняю тебя в убийстве: просто пересказываю, какие у меня были соображения по поводу убийства Ивана.

— Значит, вы тоже считаете это убийством?

— Конечно. Зная все то, что мне известно про этого несчастного, могу уверенно заявить, что других вариантов нет.

Ростка самоуверенность Уинфилда раздражала. Этот человек подделал свое резюме, легко узнавал прошлое любого человека и, очевидно, проводил собственное расследование убийства неизвестного старика в маленьком городке. Зачем? Что он с этого имел? Кто он — аферист? На кого работает? Из всего множества вопросов, возникших в голове, Росток задал тот, который считал наиболее важным:

— Вы знаете, кто убил Ивана?

— Есть у меня одна мысль.

— Мне нужно имя.

— Боюсь, пока я тебе его не назову. Мне еще нужно подтвердить кое-какие факты. Однако я знаю причину, по которой его убили.

— Черт, бросайте эти игры.

— Спокойствие, — осадил его Уинфилд. — Я работаю над этим больше года. Думаешь, у меня железное терпение?

— Прошу прощения, — извинился Росток. — Просто я немного устал. У меня был тяжелый день.

— Тебе повезло, что ты еще жив.

— Да, мне тоже так кажется. Я рассказал вам все, что знаю. Почему бы нам теперь не перейти к вашей части рассказа?

— Хорошо — но, как я уже сказал, всех ответов у меня пока нет.

— Просто сообщите, что вам известно, — проговорил Росток, уставший от словесного спарринга. — Могу я включить свет?

— Лучше не надо. В лагерях я научился неплохо видеть в темноте.

В комнате становилось все жарче. Росток чувствовал, что рубашка его вымокла. В воздухе повис густой дым трубки Уинфилда, оставлявший на языке горький, но до боли знакомый вкус.

— Табак, который вы курите, очень любил мой дед.

— «Червонный снег», — сказал Уинфилд. — Русский табак. Давно к нему привык, теперь прошу старых друзей присылать.

— Вы русский? — спросил Росток.

— А это имеет какое-то значение?

— Это объяснило бы ваш интерес к мощам Распутина.

— Отвечу тебе: нет, я не русский. Просто запомни, что я представляю интересы некоторых людей. Скажем так, коллекционеров.

— Но это же не какой-то коллекционный предмет, — Оказал Росток. — Я хочу сказать, обычные собиратели таким не интересуются.

— Ты весьма проницателен для полицейского из маленького городка.

В полумраке комнаты Росток увидел, как морщинки на лице Уинфилда перестраиваются в гримасу, напоминающую хитрую ухмылку.

— Я не имел в виду ничего унизительного, — сказал Уинфилд. — Просто эта кисть уже давно путешествует с континента на континент, из города в город, а ты первый полицейский, который ухватил суть дела.

— На кого вы работаете? — спросил Росток. — Чьи интересы представляете? Эти люди, которые поставили вас на пост главы «Канала 1», — все это часть одного плана?

— Ты хочешь, чтобы я рассказывал сам, или будешь вести допрос?

— Извините, — отступил Росток.

Он подождал, пока Уинфилд дребезжащим кашлем прочистит горло.

— Около года назад одному из наших людей удалось поговорить с Киевским патриархом. Полагаю, вы знаете, что такое патриарх?

— Конечно. То же, что и кардинал в католичестве.

— Потом мне сказали, что он был бывшим патриархом. Он утверждал, что ему сто тридцать лет, хотя мы выяснили, что ему чуть больше девяноста.

— Многие русские священники так делают, — сказал Росток. — Хотят, чтобы люди думали, будто они бессмертны.

— Ну, этот патриарх бессмертным не был. Через несколько часов, после того как с ним встретился наш человек, он погиб. Сбила машина на пути в церковь. Полиция заявила, что это был несчастный случай.

— Его убили?

— Это сделали не наши люди, — сказал Уинфилд. — Мы бы предпочли оставить его в живых. Патриарх родился в Западной Сибири, в Тюмени — недалеко от места рождения Распутина.

— Только не говорите, что он утверждал, будто знал Распутина, — улыбнулся Росток.

— Нет-нет, судя по записям, он ушел в монастырь только через год после смерти Распутина.

— То есть, в 1917 году.

— Этот монастырь находился в Екатеринбурге.

— В том же городе, где в 1918 году были расстреляны император Николай и вся его семья.

— Превосходно, — сказал Уинфилд. — Похоже, вы неплохо знаете русскую историю.

— Все это рассказал мой дед.

— Мне начинает казаться, что дед Робин тоже обеспечил ей неплохое историческое образование, — сказал Уинфилд. — Я промахнулся только в том, что не понял этого с самого начала, — он втянул табачный дым и выпустил его тонкой струйкой.

— По словам патриарха, большевики, расстрелявшие семью императора, обыскали весь дом в поисках украшений и других ценностей. Один из них той же ночью появился в монастыре. Он принес хрустальную усыпальницу, которую нашел в тайнике под половицами. Внутри лежала человеческая кисть. Надпись на усыпальнице гласила, что это правая кисть Григория Ефимовича Распутина.

Так же, как и надпись на бумаге, подумал Росток.

— Это случилось почти через два года после убийства Распутина, — продолжал Уинфилд. — Однако рука превосходно сохранилась, кожа была розовой, а кровь — жидкой. Наверное, именно необычное состояние плоти испугало солдата, заставив его отдать кисть священникам. Тебе, должно быть, известно, что нетленная плоть, по русской традиции, является одним из главных признаков святости?

Росток сидел молча. Он как будто бы вновь оказался на коленях у деда и слушал старинные легенды.

— Императорская семья всегда верила в огромную духовную силу Распутина, — говорил Уинфилд. — Для них он был и святым, и исповедником, и духовным наставником. Но важнее всего было то, что от Распутина зависела жизнь маленького Алексея — наследника имперского престола. В те дни, когда медицина еще не изобрела коагулянтов, гемофилия была смертельной болезнью.

— Об этом я знаю, — перебил Росток.

— Ты не знаешь всего, — отрезал Уинфилд. — Одна часть этой истории не известна народу. Я и сам узнал ее только в прошлом году. Если не будешь перебивать, я все расскажу.

Пристыженный, Росток замолчал.

— Истории известно по крайней мере два случая, когда колокола Петербургской церкви были готовы звонить по царевичу Алексею, и оба раза на помощь приходил Распутин. Он поднимал руку в молитве, после чего кровотечение останавливалось и царевич возвращался к жизни. Можете себе представить, каким потрясением для императрицы стало известие о смерти Распутина? Она поняла, что без него мальчик умрет. Поэтому она приказала доктору, делавшему вскрытие Распутина, отрезать правую кисть. Кто мог винить ее? Она ведь не раз видела, как, подняв эту самую кисть, Распутин спасал жизнь сына. По ее заказу один из венских ювелиров изготовил для руки усыпальницу из золота и хрусталя, которую Александра держала в изголовье кровати Алексея. Думаю, она надеялась, что рука даже после смерти Распутина сможет останавливать кровотечения. И, похоже, не ошиблась. Записи говорят о том, что за два года, что усыпальница простояла возле кровати Алексея, у царевича не случалось серьезных приступов.

Все это в точности соотносилось с тем, что Росток слышал от деда, который всегда говорил: Александру многие ругали за то, что она позволяет самозваному монаху управлять ее жизнью, но какая мать отвергла бы чудотворца, спасшего жизнь ее чаду?

— Конечно, это требовалось держать в тайне, — продолжал Уинфилд. — Узнай враги императрицы о том, что она сделала, поднялась бы страшная шумиха. Однако даже люди, люто ненавидевшие Распутина, верили в его сверхъестественные силы. Православию всегда была присуща вера в дар исцеления. Это, кстати, объясняет, почему екатеринбургские монахи были счастливы заполучить столь ценный предмет. Они спрятали усыпальницу от большевистских лидеров. Ее так и не нашли, и скоро эта история увязла в мифах, окруживших жизнь Распутина.

Росток заметил, что голос Уинфилда теперь не такой напряженный. Как и деду, старику нравилось смаковать детали.

— Через несколько лет мощи тайно доставили на Украину, в Староконстантиновский монастырь. Молодой священник, которого приставили к ним, тогда еще не был влиятельной фигурой. Он стал хранителем реликвии. Хотя лучше бы она оставалась в Екатеринбурге: в 1943 году на Украину вступили немецкие войска. Думая, что Православная церковь помогает Сталину, они сжигали храмы и монастыри.

— Это было не так, — сказал Росток, защищая церковь своего деда. — Православные лидеры сотрудничали со Сталиным только потому, что не видели другого способа защитить верующих от гонений.

— Это знаем ты и я, хотя, может быть, знали и немцы. Так или иначе, для них это было не более чем предлогом. В 1943 году оккупанты разграбили и сожгли Староконстантиновский монастырь. Тогда патриарх видел хрустальную усыпальницу и мощи Распутина последний раз.

— Как же мощи потом оказались в Миддл-Вэлли? — спросил Росток.

Уинфилд глубоко затянулся, словно табачный дым восстанавливал силы. Угольки ярко сияли, освещая его лицо красным светом, а он тем временем продолжал:

— У Фашистов была четко организованная систем а мародерства. В каждой стране, которую оккупировали нацисты. создавались специальные подразделения штаба Розенберга. В них входили в том числе и эксперты по предметам искусства и антиквариату. Подразделения шли по следам войск и брали под контроль национальные музеи и частные коллекции. Каждая ценная вещь скрупулезно заносилась в каталог, упаковывалась и отправлялась в Германию, где уже Гитлер, Геринг, Геббельс и прочие делили между собой добычу. К концу войны самые ценные предметы искусства из Франции. Голландии, Бельгии, Польши и России хранились на тайных складах, разбросанных по всей Германии и Австрии. Таких хранилищ насчитывалось около тысячи четырехсот, а награбленных предметов — более пятнадцати миллионов. Сначала, впрочем, никто не думал, что мощи Распутина оказались у немцев. Кое-кто из русских полагал, что их спрятали монахи. Точно было известно одно: мощи исчезли. Вот так! — иллюстрируя свои слова, Уинфилд щелкнул пальцами. — Главное религиозное достояние России просто испарилось.

— И все же оно оказалось у немцев?

— Конечно, только они понятия не имели что это такое. Нацисты хватали все, что казалось ценным. Думаю, их впечатлила необычайной красоты усыпальница, где лежала кисть. Не забывай, о ценности реликвии никто, кроме монахов из Староконстантинова, не знал. А они даже под пытками не сказали бы немцам, что это. Патриарх говорил, что ему повезло уйти от них живым.