Фледлунд

* * *

Эрик без предупреждений привез ее в «Кардинал» – самый известный ресторан Фледлунда, место с белыми скатертями и вышколенным персоналом. Ханна была здесь только один раз вместе с партнерами компании и сама в жизни бы не сунулась в заведение, где все стремится к уничтожению твоей самооценки. Цены были соответствующие. В «Кардинал» заходил и высший менеджмент «ФЕМА», и они рисковали наткнуться на ее старших коллег. Пересудов было бы тогда не избежать.

Заметив ее придушенное выражение лица, Эрик остановился и успокаивающе сказал:

– Я приглашаю тебя. В качестве извинения.

«Лучше бы мы просто посидели в твоей машине с дешевым кофе навынос», – обреченно подумала Ханна.

В «Кардинале» было слишком много света, а стоило выбрать стол, как тот тут же превращался в сцену. Особенно из-за Эрика, которого в таком месте узнавал каждый третий. Пялиться на других во Фледлунде вообще являлось чем-то вроде национальной забавы. Как бы он ни старался быть городом, в таких мелочах сквозила его провинциальность.

Эрик уверенно ей улыбнулся, взял под локоть и просто привел к дальнему столу, наполовину скрытому резной перегородкой. Будто читал ее мысли. И с каждой минутой это все больше походило на свидание. Официант элегантно вручил им по меню в кожаном переплете. Ханна, не вчитываясь, выбрала самое дешевое блюдо. А неудобство тем временем становилось физически ощутимым.

– Так как прошло? – непосредственно спросил Эрик. – Он тебя сильно грузил? Если Рудяка вовремя не заткнуть, у него случается словесный понос.

Так о ведущем специалисте фабрики еще никто не говорил. Ханна нервно усмехнулась и возразила:

– Что ты, было очень полезно послушать его рассуждения. Просто… все это как-то пока не укладывается в голове.

– Понимаю. Так всегда. Творят фигню мой отец и Рудяк, а разгребают случайные люди.

Принесли закуски. Официант решил заодно поправить цветы, но Эрик уставился на него так, словно тот вторгся на его личную территорию. Он умел одарить тяжелым взглядом. И эти противоречия почему-то манили. Тем сильнее хотелось быть к нему ближе.

Когда официант наконец ушел, они завели отвлеченную беседу. Эрик рассказал, что заканчивает учебу в Гамбурге и уже работает в клинике. «ФЕМА» была ему до лампочки, и по фразочкам, с которых начался этот ужин, стало ясно, что его тошнит от семейного бизнеса. У него была младшая сестра Дагмар, и больше всего он беспокоился, что она застрянет во Фледлунде. Его мать была японкой и владела сетью цветочных магазинов в Шлезвиг-Гольштейне[14]. Он сказал, что она предпочитает жить в своем мире, и их с отцом уже давно ничего не связывало. Ханна в свою очередь вкратце поведала историю своей семьи, и Эрик внимательно слушал, изредка кивая. Конечно же, пришлось рассказать про свое старое сердце и как они с Ребеккой оказались связаны.

– То есть твоя мать сознательно загоняла тебя в гроб, препятствуя пересадке? – как всегда, не подбирая слов помягче, спросил Эрик.

Взгляд Ханны потерялся в бликах светильника, словно она высматривала там ответ на вопрос, мучивший ее годами. Но в тот момент поняла только, что благодарна Эрику за прямолинейность. Долгое время ей казалось, что она приписывает матери злодейские мотивы, но другой человек, услышав ее историю, изложенную в весьма нейтральном ключе, вдруг увидел то же самое.

– Я… не знаю, – с промедлением ответила она. – И никогда не узнаю.

– Некоторым людям вообще лучше не иметь детей. – Он с грохотом отложил приборы, похоже слегка разозлившись. – Они проецируют на ребенка только свою больную голову. Извини. Я просто не понимаю такого.

– Нет, ты прав, – добавила Ханна. – Знаешь, родителей обычно не принято ругать, они безоговорочно святы, но… у меня внутри много обвинений. Может, проще было бы ее простить, но на такое мне пока не хватает сердца.

В последней фразе проскользнула непреднамеренная ирония, и они одновременно улыбнулись.

Эрик смотрел на нее с особым пониманием. Во взгляде читалось оправдание всем ее низменным мыслям по отношению к матери, и после этой недолгой беседы Ханна почувствовала, что ее гнев справедлив. И она имеет на него право. Это был бесценный момент.

– Могу я тебя спросить… как ты познакомился с Ребеккой? – как можно деликатнее поинтересовалась она.

Эрик кивнул и провернул пальцами бокал белого вина. Его взгляд мгновенно убежал, как будто он был уже не здесь.

– Это было в Гамбурге, – начал вспоминать он. – Меня позвали на выставку молодых художников, и я шел туда, если честно, как на плаху, потому что современное искусство мне непонятно. Но надо было поддержать друзей, и я пошел за компанию. На той выставке было много диких работ. Ее инсталляция с девушками в щупальцах напоминала нечто среднее между галлюцинациями Яёи Кусамы и видениями Говарда Лавкрафта[15]. И не скажу, что мне зашло. Сама она держалась в стороне с надменным видом, это мне и понравилось в ней… – Эрик чуть рассмеялся. – Чувство собственного достоинства, даже если ее работы не вызывали ни у кого восторга. Всю выставку я просто наблюдал за ней. А потом мы пошли на свидание. Вот и вся история.

Что ж, даже ее возлюбленный не признавал у нее таланта. Ханна не очень много знала про нарциссизм, но в своем инстаграме Джун Мун считала себя богиней современного искусства.

– Ты сразу заметил у нее расстройство?

В полумраке Эрик казался бесполым. Человек с лицом разгневанного ангела. Ханна не употребляла алкоголь из-за иммунодепрессантов, но ощущение, возникшее сейчас, наверное, походило на опьянение. Мир вокруг размывался, и ей только хотелось безостановочно смотреть на Эрика, а он пусть рассказывал бы в своей резковатой манере обо всем, что происходит в его жизни…

– Наверное, где-то через месяц. Я сначала думал, будто ее желание постоянно слышать, что она особенная, – форма кокетства. Но это превращалось в болезненную нужду. У нее были моменты грандиозности и моменты полного дна. Последние сопровождались попытками селфхарма или запоями. Но даже в депрессивных состояниях у нее не пропадала мания величия. Однако если ты познакомишься лучше с этой болезнью, то поймешь, что внутри у таких людей бесконечно расширяющаяся пустота, а настоящее «я» намного меньше того, что они транслируют. На самом деле Ребекка ощущала себя никем. Ее спесивая религиозная семья с детства нивелировала ее попытки творчества, а в итоге вообще отвергла. Я считаю, что они ей психику и сломали. И как бы я ни старался, отогреть ее было очень тяжело.

Сейчас снова проглянул тот Эрик, которого Ханна видела на балконе ее дома: разбитый, опустошенный человек, цепляющийся за осколки памяти о той, кого любил. Его привлекательность в одно мгновение обернулась неживой маской. Он поднял на нее глаза-дыры и поделился:

– Таким людям всего недостаточно. Они высасывают тебя, как вампиры, но это не их вина. Им тоже тяжело. И знаешь что, Ханна? Я сейчас себе об этом напоминаю, потому что иногда мне кажется, что я растратил себя полностью на то, чтобы не дать ей сорваться. И все равно не справился.

– Мне… так жаль, – вырвалось у нее.

Эрик, кажется, не слышал ее. Его взгляд ушел в себя, и в нем мелькали только ему доступные воспоминания.

– Она ненавидела всех, кому я уделял внимание. Ей казалось, будто я краду его у нее. К этим людям относились мои гамбургские друзья, мать, Дагмар, хотя при встрече с ними она вела себя безукоризненно. Затем закатывала мне сцены, заканчивавшиеся угрозами покончить с собой здесь и сейчас. Она хотела, чтобы у меня не было ничего, кроме нее. Изредка к ней возвращался контроль, и она бегала по врачам, но терапия не очень помогала, поэтому она и пошла к Рудяку. И это тоже моя вина. Я проболтался, что они тестируют какое-то чудо света, и тот вообще не хотел ее брать сначала, так как по симптомам она не очень вписывалась в тестовую группу. Но Ребекка преследовала его везде, даже ждала у туалета в «ФЕМА», и не спрашивай, как она туда пробиралась… В итоге он сдался и включил ее в эксперимент. Сначала все было чудесно. Она стала испытывать эмпатию, сдвинула себя с центра, увидела других. Меня, мои старания. Ощутила больший баланс с собой. Я уже хотел канонизировать Рудяка, и тут выяснилось, что без «ладана» она не может вообще. Рудяк все клялся, что найдет способ снять ее с этой «иглы», но не успел. Дальше ты и так знаешь. Я даже не видел ее тела. Мне сообщили спустя несколько дней, когда уже узнали в «ФЕМА». От нее больше ничего не осталось. Сожжена. Человека, которого ты только недавно обнимал, чувствовал, что он жив, теперь вдруг не существует. – В глазах Эрика скользнул странноватый огонь, и он склонился к Ханне ближе. – Мне было с ней тяжело, но без нее я себя вообще собрать не могу. Такие дела…

Минуту они неотрывно смотрели друг другу в глаза. Эрик точно погружался в Ханну, и вот он уже внутри нее, что-то отчаянно ощупывает, ищет, проверяет…

– Я тоже никто, но не считаю себя особенной, – тихо сказала она.

Время словно сдвинулось, и он медленно отстранился и немного пришел в себя. Они будто побывали на спиритическом сеансе, вызывая дух Ребекки, но никто не пришел.

– Ты видишь о ней сны, – эхом произнес он, уже не скрывая, что именно его интересует в Ханне. – Выходит, связана с ней сильнее, чем я.

– И что… мне надо ей что-то передать? – дрогнувшим голосом спросила она.

Теперь в этой встрече было что-то унизительное. Возможно, ей действительно стоило обернуться Ребеккой, чтобы все закончилось как настоящее свидание.

– Передай ей, что я плохо справляюсь. Очень плохо.

Эрик откинулся на стуле и погрузился в тень. Ханна некоторое время молчала, ковыряя картофель на блюде. Проходивший мимо официант одарил их сияющей улыбкой, но они даже не отреагировали.

– Передам, – ответила Ханна. – Теперь… если ты не против, я пойду?

Эрик чуть ожил и снова принял деловой вид. Расплатившись, он принес ей пальто.

– Довезти? – тихо спросил он, когда они вышли.

Они снова замерли на широком мраморном крыльце «Кардинала». Падал снег, в очередной раз заметая Фледлунд. Люди вокруг них, смеясь, входили и выходили, а Ханна не знала, как найти в себе силы сказать ему «нет». Перспектив здесь не было, и она хорошо понимала, что весь этот ужин и его старания были ради Ребекки.

– Не стоит, – наконец сказала она.

– Я так дерьмово вожу? – чуть улыбнулся Эрик.

Она хотела даже отшутиться, но, вытаскивая из сумки перчатки, случайно выронила блокнот. Он приземлился прямо между ними, и из него чуть выглянула фотография Эрика и Ребекки, которую она таскала с собой, чтобы смотреть украдкой.

С ужасом Ханна наблюдала, как он поднимает записную книжку и вытаскивает карточку. Его глаза ничего не выражали, затем он спросил бесстрастным голосом:

– Зачем ты забрала этот снимок?

Хотелось провалиться сквозь землю. Ханна не могла даже поднять на него взгляд. Это был день дурных разоблачений, и ее с головы до пят затопил стыд. Эрик заглянул в ее лицо с легким подозрением, молчание становилось невыносимым.

– Я просто… хотела понять, – ответила она, не поясняя, что именно.

Эрик вложил фотографию обратно и вернул ей блокнот со словами: