Окаянные

IV

Выследить Верку-хромоножку Платону удалось лишь через несколько дней неустанного дежурства близ местного рыбного базара. Странно, из особняка, где он ждал удачи, никто не выходил ни днём, ни вечером, хотя пасся он там до поздних часов. В особняке почти и света не зажигали, кроме как в окошке Гертруды Карловны Филькенштейн. Казалось, куковала в проклятом доме одна вдовушка. Платон уже стал подумывать, не сбрехал ли ему старик, но неожиданно повезло. Он даже и не заметил, откуда появилась шустрая хромоножка. Словно прячась, та вынырнула меж рядов кричащих торгашей, не приценяясь, бросила в сумку несколько сомьих хвостиков, добежала, переваливаясь уточкой к птичьему ряду за яйцами, отоварилась луком и картошкой и, явно перегрузившись и сильнее припадая на больную ногу, запрыгала восвояси. Дождавшись, когда она свернула в тихий переулок на полпути к особняку, Сивко неслышно настиг её и, выхватив тяжёлую ношу из рук, подхватил шарахнувшуюся было от него девку.

— Не боись, хозяйка, — изобразил он смиренность и расплылся в улыбке. — Небось семейство-то большое дожидается тебя, а помощников нет? А я вот тебе как раз и подмогну.

— Ой! — ослабла Верка на обе ноги и, не будь забора, к которому прислонилась, лежать бы ей на земле, потому как одной рукой удержать её Сивко не смог. — Платон Тарасович, напугали-то вы меня до смерти! Как вы здесь? Прямо снег на голову!

— А вот давай-ка, девонька, — увлёк он её к ближайшей скамейке у забора, — присядем рядышком да покалякаем. Виделись-то когда в последний раз?

— Да я и не помню, — приходя в себя, выдохнула уже спокойнее и послушно опустилась она на скамейку, впрочем, не забыв перехватить из его рук сумку и при-строить её ближе к своим коленям.

— Боишься, умыкну? — лыбился Платон. — Как Гертруда Карловна шуганула меня от вас, сразу и отвыкла?

— Да вы ж к нам и не заглядывали с тех пор, Платон Тарасыч. — Осваиваясь, она даже принялась прихорашиваться, убрала со лба под косынку волосы, повела бровями.

— А вот сегодня и загляну, — сделал попытку прижать её к себе Сивко, но тщетно, та мигом отодвинулась на самый край, едва не слетев совсем. — Что это ты так меня боишься, Верунь? — пустился любезничать Платон. — Раньше такого не бывало.

— Напугалась, когда сумку у меня выхватили, — парировала та, — а теперь-то чего мне вас боятся. Идти надо. Гертруда Карловна небось уж заждалась.

— А с ней и остальные, — поддакнул Платон, играючи ущипнув её за бок. — Проголодались, наверное, гости нежданные?

— Это кто?! — вскинулась и зарделась девица. — Вы про кого, Платон Тарасыч? Евгения Глебовна с сыночком, если, так они, словно воробушки, им бы лишь поклевать.

— Не про них я, Верунь.

— А про кого ж?

— Будто не понимаешь?

— Пойду я, Платон Тарасович, правда, мне поспешать надо.

— Завтрак или уже обед готовить троим постояльцам? — смахнув ухмылку с лица, сурово впился глазами в растерявшуюся хромоножку Сивко. — Не шути со мной, девонька, не советую. Гертруда Карловна, думаю, успела тебе объяснить, где я работаю?

— Да что вы такого говорите, Платон Тарасыч?

— Хватит! — резко повысив голос, оборвал её Сивко. — Повторять и пугать не стану. Следил я за тобой только что и видел, как шныряла ты по базару, набирая жранья для мужиков, которых прячете в особняке. Кровь на них видела? Не сама ли раны им бинтовала? Или Гертруде помогала? А ну-ка, рассказывай всё!

Лицо девушки побледнело, она ткнулась носом в ладони, не сдерживая внезапных слёз.

— А вот реветь поздно! — грозно рявкнул Сивко. — Вдруг кто увидит, хуже будет. Раны не в драке с хулиганьём получены. Огнестрельные, правильно я говорю? Ну!

Верка, не переставая рыдать, закивала головой.

— Понимаешь, чем это грозит? За решётку угодишь мигом за то, что бандитов от чекистов прячете!

— Не бандиты они, — всхлипывая, выдохнула Верка.

— А ты почём знаешь?

— Глеб Романович, батюшка Евгении Глебовны, сам от бандитов пострадал. Мы его еле-еле выходили. Недавно в себя пришёл и кушать начал.

— А второй, который его на себе к вам притащил? — не давая опомниться, дёрнул за локоть Сивко.

— Ой! — вскрикнула та. — Больно!

— Второй кто?

— Друг его. Артур Аркадьевич. Но у него ранений почти не было. Так, царапины на лице. А вам откуда известно?

— Не перед тобой мне отчитываться! — оборвал её Платон. — Третий жив? Что про него знаешь?

— Я его почти не видела, — снова заревела Верка. — Артур Аркадьевич, пока Евгения Глебовна над батюшкой своим хлопотала, приводя в чувство, в подвал запер того мужика.

— Это как так?

— Гертруда Карловна тоже возмутиться пыталась, но Артур Аркадьевич так на неё зыркнул, что она отскочила от него, словно змеёй ужаленная. Там ему самое место, сказал он, и на замок дверь подвала запер. Сам ходит к нему, сам кормит, а тот днём и ночью под замком. Орал поначалу, словно зверь дикий. Связанный был, а головой в стенку бился и кричал. Рот ему и закрыли чем-то, Глебу Романовичу очень досаждал, тот сам в бреду метался.

— Вон какой госпиталь-то у вас прячется, — покачал головой Сивко, — а вы, значит, помалкиваете?

— Гертруда Карловна посылала меня Льва Соломоновича поискать. Хотела с ним посоветоваться.

— А ты?

— Бегала к нему на квартиру. Нет там никого. А к вам в контору боюсь.

— Что так?

— Мне и Гертруда Карловна не велела ходить.

— Понятно…

— Мне что ж теперь, сказать Гертруде Карловне? Льву Соломоновичу вы сами всё расскажете?

— Льву Соломоновичу?

— Ну да. К кому же ещё обращаться? Глеб Романович, батюшка Евгении, кажется, добрый человек. От кого пострадали, они молчат, а спросить я не решаюсь. Может, Женечке известно что, но она тоже мне ни слова. Шушукаются они с Артуром Аркадьевичем. Однажды видела я, даже целовались вроде и засмущались оба, меня заметив.

— Шпионила?

— Подглядела нечаянно.

— Любовь, значит, разводят? — хмыкнул Сивко. — Отец при смерти, третьего на замок и рот заткнули. Хороша компания.

— Глеб Романович добрый. И не при смерти он, а на поправку уже пошёл. Меня всё спрашивал, что да как.

— Третий-то не загнулся в подвале-то? — буркнул Сивко. — Так на цепи его и держат?

— Про цепи я вам не говорила.

— Неважно. Как его кликают? Как звать зверя?

— А мне откуда знать. К нему никто не ходит, кроме Артура Аркадьевича. Я же говорила.

— Говорила, говорила… — задумался Платон. — Слышал я, не глухой.

— Так что делать-то, Платон Тарасович? — принялась утирать невысохшие слёзы Верка. — Что Гертруде Карловне передать? Ждать нам Льва Соломоновича?

— Ну что ж?.. Ждите, пожалуй. Только о нашей встрече — никому ни гугу. Ясно?

— А ей как же?

— Никому, я сказал! — рявкнул Сивко как можно суровей. — Следующий раз когда на базар пошлют?

— Не знаю, — с тоской глянула на сумку Верка. — Дня на два-три точно хватит. Мы не жируем, да и менять не на что, чтобы крохи добыть, Сашеньке молочка удаётся доставать у знакомой, хватает надолго, он мальчик не капризный. Женечка ничего почти не ест, не знаю, на чём и держится, светится вся, а мужикам… Да, дня на два-три…

— Вот и встречу я тебя на прежнем месте, — оборвал её Сивко. — Тогда, может быть, и Верховцев заявится, в командировке он, днями должен быть. А нет, сам буду. Ты только помни — никому ни слова до этого!

Платон нахмурился так, что, подхватив сумку, Верка, не прощаясь, пустилась во всю прыть к особняку, забыв и про больную ногу.