Проклятые туманом

Глава 15

Уилла

Когда я проснулась, свет падал неправильно. Восход обычно проникает прямо в мое окно. Согревает лицо, затем шею, что мне не хочется вставать, из-за чего провожу в кровати больше времени.

Вместо привычных ощущений я чувствовала лишь одинокую полоску света. Она играла и отражалась в зеркале, которого у меня не было. Я резко вскочила — комната не моя, но знакомая. Кровать задрапирована кружевным балдахином. Я всегда мечтала о таком в детстве. У окна находились зеленые колдовские шары. Однажды я выпросила такие на уличной ярмарке. На другой стене висело весло. Идеально отполированное, оно сверкало. А под ним картины, на которых было изображено море в разные периоды — рассвет, сумерки, с грозой на горизонте и с чистой полосой после шторма.

Освещенная огнями «Дженн-а-Ло» уходила прочь. Более молодая версия меня облокотилась на перила и соприкасалась локтем с Леви. Воспоминания о вчерашних событиях обрушились на меня. Холод проник в каждую мою часть, а дыхание оборвалось. Привкус крови наполнил нос и комнату. Стало страшно, я бросилась к окну. В стекле я увидела свое призрачное отражение — разбита губа и подбит глаз. Притронувшись ко лбу, поняла, что там шишка.

Отдернув занавески, я съежилась от ослепительного света. Затем, когда чувствительность ослабла, начала различать контуры. Вода и земля слишком далеко внизу. У меня перехватило дыхание — узнала этот вид. Я стояла на вершине маяка, а за водой мой город.

Даже с такого расстояния я видела, как пострадала гавань. Лодки нагромоздились друг на друга, мачты, словно спички, сломались и разбросаны по воде. Солнце светило слишком ярко. Оно будто издевалось над разрушенной пристанью, надо мной.

Я почувствовала отголоски боли в голове, отдающиеся в такт моему пульсу. Я отвернулась от окна. Этот шторм поглотил лодку моего отца. Обломки флота усеивали берег «Сломанного Клыка». Как много из нас пострадали? Я распахнула окно и поморщилась. Вокруг мертвая рыба, водоросли, морская трава — на солнце все это распространяет ужасный запах. Потребуются недели, чтобы все вернулось на круги своя.

Холодный неприятный воздух покрыл мою кожу. Оглядев себя, осознала, что мои джинсы и толстовка исчезли. На мне были мужская рубашка бледно-зеленого цвета и трусы. Слава богу, мои. Стало дурно.

Грей трогал меня, когда я потеряла сознание. Смотрел на меня, раздевал! У меня разболелась голова, когда я попыталась вспомнить все события вчерашнего дня. Единственное, что всплыло в моем сознание — волна. Столп мерцающей темноты, а затем пустота.

Накинув на плечи одеяло, я выжидающе обернулась. Там должна появиться лестница, но ее не было. Снова развернувшись, я ожидала волшебство — это безумно, ненормально и абсолютно неправильно.

Мой пульс участился, когда ничего не произошло. Я громко топнула ногой. Колдовские шары задребезжали. Повторила свое действие опять. Если магия не хочет меня выпускать, тогда, возможно, я привлеку внимание Грея.

Какая-то часть меня спрашивала, правда ли я желаю этого. Может, проще выброситься из окна. В идеально ясном небе кружили крачки. Их пронзительные крики отдавались эхом. Если бы я только могла последовать за птицами. Улететь домой. Мой страх выплеснулся наружу.

— Грей! — крикнула я, голос надломился. — Выпусти меня!

Он не отвечал. Я попробовала еще раз — слишком много раз. От этого у меня разболелось горло, из которого стали доноситься едва узнаваемые звуки. Грей никак не реагировал. Мне придется спасаться самостоятельно.

Освободиться, прежде чем я стану его Рапунцель и прольется кровь.

Я стала снимать постельное белье. Все: простыни, покрывала, пуховое одеяло, даже юбку для кровати. Опустившись на колени, я связывала все части вместе. Получилась хорошая и крепкая веревка. Я была уже не так далека от своей цели. В кино этот способ всегда помогал героям, хотя разницы особой нет.

Я привязала один конец веревки к кровати. Но как только подошла к окну, комната за моей спиной сдвинулась. На винтовой лестнице послышались шаги. Я услышала, как на подносе звенел фарфор. Вошедший Грей выглядел и в самом деле смущённым.

— Я принес завтрак, — сказал он и отвернулся от меня.

— Где моя одежда?

Вопрос, казалось, застал его врасплох, но он не покраснел. Хотя я не уверена, что смогла бы заметить это. Поставив поднос на кровать, он указал на шкаф.

— Думаю, все уже высохло.

Обойдя Грея, я открыла дверцу.

Сдернула с вешалки джинсы — раздался неприятный звук. Запах кедра исходил от моей толстовки, когда я надевала ее. Я даже не стала снимать чужую рубашку. Избавлюсь от нее дома.

Посмотрев в потолок, Грей произнес:

— Ты обеспокоена…

— Нет.

Я надела обувь на босые ноги и сняла пальто. Вешалки закачались в шкафу, зашептались, сталкиваясь друг с другом. Слабое эхо разнеслось внутри. Убрав волосы из-под воротника, направилась к лестнице, которая наконец-то появилась. Грей оставил поднос на кровати и повернулся, чтобы последовать за мной.

— Я не понимаю, что сделал не так. Ты почти утонула, я спас тебя.

Лестница задрожала от его веса. Я не знала, куда она ведет. Я поняла, что в маяке комнаты то появлялись, то исчезали. Они существовали, только когда он этого желал. Когда на следующей площадке показалась библиотека, я вздохнула с облегчением.

Грей приблизился ко мне и с отчаянием в голосе сказал:

— Чем я тебя обидел?

— Ничем, — ответила я.

— Нет, подожди. Давай будем честны.

— Да, пожалуйста.

Когда я торопливо спускалась по лестнице, казавшейся бесконечной, грубые железные перила впивалась в мои ладони. Я почти задыхалась. Комната с музыкальными шкатулками должна быть на десять ступенек ниже, но лестница все не заканчивалась.

— Ты меня спас, спасибо, благодарю. Но ты меня раздел и запер в комнате. Что с тобой такое?

— Это худшее из возможных предположений. Позволишь мне не согласиться с тобой?

Я бросила взгляд через плечо. Грей был серьезен. На самом деле, его раздражало то, что я не оценила его усилий. По телу пробежали мурашки.

— Что хорошего в том, чтобы запереть меня в своей башне?

— Дело в том, — сухо сказал Грей, — что сначала я отнес тебя в свою комнату, но маяк решил предоставить тебе отдельную.

— Это же здание! Оно не может само решать.

— Так ли это?

Не касаясь меня, он протянул руку и толкнул дверь, которой секунду назад не было. Она вела не в комнату с музыкальными шкатулками. Я ощутила горький от смерти ветер, который пронзил меня. Маяк работал, но света не было. Я снова оказалась на вершине.

Тупая боль в голове преобразовалась в резкую. Пришлось выйти наружу, потому что больше некуда было идти. Казалось, стало лучше — я смогла вдохнуть и отойти подальше от Грея. Звук железа отдавался в такт моим шагам.

— Выпусти меня!

Грей прошел мимо меня. Он был достаточно умен, чтобы держать свои руки при себе.

Он внимательно смотрел на меня, а потом отодвинулся. Схватившись за перила, Грей взирал на море, ни разу не оглянувшись. Ветер пытался развеять звук его голоса, но я все равно его слышала.

— Меня удивляет то, что ты считаешь, словно я могу здесь что-то контролировать.

— А разве нет?

По нему было заметно, что он начинает злиться. Грей вскинул руки, сверкнул глазами, а его голос загремел.

— Это все проклятье. Я проклят и это место тоже. Разве ты не можешь отличить иллюзию от реальности? Ты проснулась в комнате, в которой хотела, в одежде, которую желала.

У меня отвисла челюсть.

— Это не мое воображение.

— Я клянусь тебе, это твои желания. — Наконец Грей повернулся ко мне. Руки метнулись вверх, они дрожали, Грей был в ярости. — Я не вижу тебя как человека, Уилла, не вижу плоть. Для меня ты огонек жизни в моей коллекции, не более того. Призрак. Обман.

Наверное, он прав. Мне стало страшно. Я взглянула на скалистый берег внизу. Теперь у меня не было самодельной веревки. Сколько бы уроков физики я ни пропустила, я все равно понимала, что такое терминальное торможение. Земля слишком далеко. Я не выживу. Никто бы не смог.

Грей стиснул зубы и отвел взгляд.

— Если хочешь уйти, иди. Никто тебя не держит. Только один из нас привязан к этому месту.

— Да? — Я развела руками. — Я все еще здесь. Могу думать о миллионе мест, где я предпочла бы быть.

— Значит не так сильно ты стремишься туда попасть.

Если бы я его лучше знала или мы бы выросли вместе, я бы прибила его.

Я развела руками и сказала:

— Ты принимаешь желаемое за действительное.

Лицо Грея потемнело, и он снова посмотрел на море. Он казался статуей — холодный, бледный, с серыми венами, которые располагались там, где должен пробиваться пульс. Держу пари, если бы я дотронулась до него, он оказался бы каменным.

Это замерзшее «нечто» взобралось на перила. Ветер трепал его волосы. Его окружал туман — дикие, серые завитки, которые проплывали вокруг головы, затем выпрямлялись.

Грей вздрогнул.

Он не произнес ни слова. Даже не оглянулся. Просто выбросился вниз без единого звука. А вот мой крик раздался — он вырывался из моего горла. Оцепенев от ужаса, я бросилась к перилам.

Схватившись за железо — такое холодное, что обжигало руки, — я наклонилась. Я видела, как он упал на землю, растекшись туманом. Тела не было, как и крови.

От него ничего не осталось.

— Что я и говорил, — сказал Грей позади меня. — Только один из нас привязан к этому месту.

По моей коже поползли мурашки. Резко обернувшись, я уставилась на Грея. Он был целым. Все таким же холодным, бледным и пугающим. Но выглядел так, словно и не прыгал с маяка.

С воды подул холодный ветер. Он подтолкнул меня назад, и я увидела лестницу. Сердце замерло. Я прошла мимо Грея — чуть не упала, но шаг не замедлила. Перепрыгивая через две ступеньки, я побежала. Если потороплюсь, маяку придется меня отпустить.

Мне нужно выйти на свежий воздух. Вернуться домой.

Мои шаги эхом отдавались в голове. Если упаду, смогу ли остановится. Винтовая лестница могла исчезнуть в любое мгновение. Тело разорвало бы на куски. На крошечные осколки, пока не остались бы лишь кровь и атомы.

Металлический, непопадающий в ноты звук окружал меня. Музыкальные шкатулки вибрировали. Изящные, сделанные из меди и серебра, они казались живыми. На них падал слишком яркий свет. На искаженных мерцанием шестеренках, я увидела свое отражение. Тысяча зеркал в комнате смеха, где каждое играет свою собственную мелодию. Слишком много острых углов.

Я пробежала мимо и влетела в дверь.

Зайдя внутрь, я зажала рот рукой. Усилием подавила истерику. Я не помню, чтобы шла по утесу Джексон-рок. Я вернулась домой и стояла на крыльце, смотря на входную дверь, которую мама любила окрашивать в новый цвет каждую весну. Потянулась к дверной ручке и испугалась, когда она повернулась сама.

Папа посмотрел на меня. В костюме он чувствовал себя неуютно. Его лицо было бледным и немного искаженным. Затем он достаточно резко спросил:

— Что с тобой случилось?

Я не хотела признаваться. Потеря «Дженн-а-Ло» казалась такой же нереальной, как и Грей.

Я не ответила, а отец закатил глаза и зашел в дом, крикнув матери: