Отравленное сердце

– Я знаю, что у нее на уме.

Я посмотрел на Джимини.

– Скажи мне.

– С радостью, Вудворд. С ра-а-а-адостью. – Джимини произнес букву «Р» нетипичным для Шотландии способом. – Позволь мне взглянуть на тебя и принять решение о плате.

Я знал, что это произойдет. Знал, но все же не был готов, когда Джимини открыл свой акулий рот и на этот раз выпустил облако ядовито-зеленого дыма. Оно обвилось вокруг меня, как это произошло ранее с Элин, и внезапно проникло в меня. Чувство было странное. Точно тысячи ползающих червей вгрызались в мою кожу. Я закрыл глаза, сжал губы и попытался унять это чувство. Оно проникало в мои внутренности, распространяя покалывание под грудью, прямо в моем сердце. Я задыхался.

Ощущение усилилось, и как раз в тот момент, когда я испугался, что этот зеленый дым разъест мне сердце, кожу снова начало покалывать, и туман вырвался наружу, обратно в раскрытую пасть Джимини. Зебра лежала на земле, как львенок, скрестив маленькие передние лапки, и чавкала, наслаждаясь моими ощущениями, позволяя им растекаться по языку. Внезапно он поднялся, встряхнул телом и взъерошил свою густую шерсть.

– Я принял решение.

– Долго же ты думал. – Если и существовало что-то, чему я научился на тренировках, так это тому, что неуверенность может стоить тебе жизни. – Чего ты хочешь?

Джимини ухмыльнулся. Это было странное зрелище.

– Твои чувства к Андерсон.

Мое до сих пор бешено колотящееся сердце остановилось. Оно больше не билось. Прошла секунда, другая. Еще одна. Затем он снова пришел в движение, но споткнулся. Я уставился на зебру.

– Никогда.

– Тогда ты не получишь ответа.

Гнев.

Отчаяние.

От меня не ускользнуло, как менялись ледяные скульптуры. Их руки стали острее, между некоторыми пальцами выросли копья. Неподалеку я услышал какой-то шорох. Голос Бабы Грир врезался мне в память.

Ты должен быть быстрым. Все, что обитает в Неописуемой Области, не будет долго колебаться, чтобы напасть на вас.

Будь быстрым. Будь быстрым. Будь быстрым.

Слепая женщина все еще лежала там, где я ее уронил, и смотрела в темное небо. Она открыла рот и начала выть.

– Итак? – Джимини вилял хвостом. – Ты отдашь их мне?

Я прижал кулаки к векам, но это не уменьшило отчаяния, которое я чувствовал внутри. В памяти всплыло лицо Иззи. Ее большие голубые глаза. Нежный румянец на щеках. Как очаровательно открывался ее ротик, точно бутон розы, когда я заставил ее ощутить то, чего она никогда раньше не испытывала. Впервые в жизни я понял, что значит горе. Что происходит с человеком, когда он отпускает человека, которого любил.

Я открыл глаза, судорожно вздохнул и… кивнул.

– Хорошо. Ты заберешь мои чувства к ней. Но при одном условии.

– И како-о-о-ом же?

– Это цена за этих двоих. – Я кивнул подбородком в сторону Элин, затем в сторону незнакомки рядом со мной. – Если я отдам тебе чувства, ты посмотришь их.

В воздухе раздался ледяной смех.

– Кто ты такой, что осмеливаешься вести переговоры с Джимини?

– Эмилль Вудворд. – Мой взгляд твердо уперся в глаза существа. – Если ты откажешься, я уйду. Но позволь тебе сказать: я вернусь. На этот раз не один. И ты будешь уничтожен. – Я сделал шаг вперед. – Не имеет значения, если меня убьют. Я позабочусь о том, чтобы ты был уничтожен, понял?

На мгновение воцарилась тишина, прерываемая только шелестом деревьев и китовым воем слепой женщины. Наконец зебра склонила голову.

– Я ценю смелость, Вудворд. Поэтому я согласен. Обе девушки по цене одной.

– Прекрасно. Забирай мои чувства.

Всего три слова. Забирай мои чувства. Они слетели с моих губ, как будто ничего не значили. Но внутри я умер. Боль была едва терпимой. Мое сердце протестовало, за веками нарастало давление, которого я не знал прежде, и мысль об улыбке Изобель разъедала мой мозг, ведь моим самым большим страхом было внезапно забыть об этом. Смотреть в ее голубые глаза и не чувствовать ничего, кроме безразличия.

А потом боль ушла, ее словно вырвали из меня. Это было нежное касание, пронесшееся по моему телу, как перышко, мягко успокаивая меня. С каждым его прикосновением мысли уносились прочь, печаль покидала меня, и я забывал о сиянии глаз Изобель.

Когда я открыл веки, то ничего не чувствовал. В сердце царила зияющая пустота. Я помнил, что сделал Джимини. Я также помнил, что чувствовал к Иззи. Сознание оставалось на месте, но чувств больше не было.

– Дай мне ответ, – сказал я. – Что живет в Элин?

Невидимые когти Джимини все крепче впивались в мою плоть. Я расправил плечи, выжидая.

– Эта девочка – первое рождение черного проклятия.

Я моргнул.

– Что это значит? Что за проклятие?

– Проклятие, которое также паразитирует на твоем друге, забирая его жизненные силы.

Я уставился на Джимини, шестеренки в голове задвигались. Проклятие, которое также паразитирует на твоем друге, забирая его жизненные силы. Кусочек за кусочком, винтик за винтиком части мозаики встраивались друг в друга. Тираэль, пропавший без вести в ипостаси Финли. С золотисто-каштановыми волосами и бронзовой кожей. Тираэль, к которому после возвращения больше не обращались по имени. Он был бледен, а волосы его стали черными как смоль. С тех пор, как Тираэль вернулся много лет назад, его глаза не покидала глубокая тень. Мой друг со временем становился все более слабым и уставшим, а после снова на короткое время восстанавливал свои силы. Элин, которая той ночью говорила голосом Тираэля. Внезапно с моих глаз словно спала пелена: его окружало проклятие, которое каким-то образом связывало его с моей дочерью. Но…

– Что за проклятие?

Зебра не ответила. Вместо этого раздался другой голос, горько-сладкий и более чистый, нежели у Джимини. Элин очнулась от оцепенения, красный туман покинул ее. Моя дочь моргнула, заметив меня, и собиралась подползти ближе, но звук голоса привлек ее внимание. Я огляделся, однако никого не обнаружил. Ледяные скульптуры между тем были настолько плотными, что почти образовали стену вокруг нас. Женский голос стал громче, и теперь я тоже разобрал слова.

Она оставила своего ребенка здесь лежать,Здесь лежать, здесь лежать,Она оставила своего ребенка здесь лежать,Чтобы пойти чернику собрать.Она видела след маленького зверька,След зверька, след зверька,Она видела след маленького зверька,Но она не видела своего ребенкаБольше никогда!

Элин выпрямилась, в ее глазах появился блеск, словно она находилась в трансе. Дочка повернулась и зашагала в сторону темноты. Ледяные скульптуры расступались перед ней.

– Элин!

Я не колебался ни секунды и побежал, минуя Джимини, но скульптуры не давали мне прохода. Я выхватил кинжал и убил одну из них. Другая фигура внезапно открыла рот и метнула в меня свое копье. Я уклонился. Оружие вонзилось в ствол мертвого дуба. Я увернулся от еще одной скульптуры, которая тянулась ко мне рукой, и пнул ее сапогом. Лед взлетел в воздух, существо завопило, но я крепко сжимал свой солнечный камень, освещая тьму впереди.

Элин побежала по льду. Она исчезла за одним деревом, затем за следующим. Когти Джимини пытались удержать меня. Я боролся с их напором, но ничего не мог поделать с тем, что попросту был медленнее. Слишком медленным. Я прошел мимо дерева, еще одного, прислушиваясь к своей стихии, которая в эту секунду сообщила мне, что ко мне устремилось еще одно копье. Я уклонился, покатился по мерзлой земле, вскочил, и…

…потом я увидел ее. Женщину. Белокурую, точно самое яркое солнце, глаза голубые, как первое весеннее небо. Босиком, в белом платье, слишком чистом для этого места, она составляла чересчур сильный контраст с темнотой. Женщина стояла рядом с деревом, положив руку на кору. Затем она растворилась. И вдруг оказалась передо мной. Улыбнулась. Открыла рот и… запела.

Ho-van, ho-van gorry o-go,Gorry o go, gorry o-go,Ho-van, ho-van gorry o-go,Она так и не смогла найти своего ребенка.

Во время озвучивания последней фразы в ее глазах появилось безумное выражение, улыбка стала жестокой. Женщина принялась царапать мое лицо. Я не был готов к этому. Выражение ее лица отвлекло меня от размышлений, пение не позволяло сосредоточиться. Она хотела отвлечь меня. Она хотела…

– Элин!

Я оттолкнул женщину в сторону и побежал, игнорируя когти, игнорируя звонкий смех, продолжал бежать, пока мертвые ветви деревьев били меня по лицу, продолжал бежать, когда копье скульптуры коснулось моего бедра, бежал, бежал, бежал, пока мои пальцы не сомкнулись на запястье дочери.

– Клянусь богами!

Я притянул ее к себе, но не посмел остановиться. Одним молниеносным движением я прижал девочку к своему телу, развернулся и… с ужасом понял, что ветви мертвых деревьев соединились в сеть. Они быстро росли.

– Bljersk!

Это была проклятая гонка, в которой на кону стояли наши жизни. У меня не оставалось ни секунды, чтобы подумать. Голос полка во время нашей тренировки звучал у меня в ушах.

Если ситуация обостряется, не раздумывайте. Действуйте. Доверяйте своим навыкам, реагируйте, но никогда не останавливайтесь. Промедление сулит вам верную смерть.

Я перепрыгнул через ветви, пригнулся, когда одна из них с огромной силой замахнулась на нас, затем мы развернулись и выскочили сквозь заросли диких деревьев. Элин попыталась вырваться.

– Пусти меня, папочка. Я должна… уйти. Я должна…

– Ты останешься со мной!

Я резко поднял руку и отбил копье, чуть не вонзившееся мне в грудь, а после на нас обрушился град. Задыхаясь, я крепче прижал дочь к себе, защищая ее голову и делая кувырок вперед, дабы избежать острых льдинок.

Вскоре я добрался до ясеня с переплетенными корнями. Мне нужно было подобрать слепую женщину и немедленно убраться отсюда. Больше не оставалось времени, чтобы позволить Джимини осматривать ее. Баба Грир была права.

Пение преследовало нас:

Она слышала,Как птица плачет далеко,Далеко плачет, далеко плачет,Она слышала, как птица плачет далеко,Но она никогда не слышала ребенка своего!

– Папа! – Элин тем временем набросилась на меня с кулаками. – Отпусти меня! Отпусти. Меня!

– НЕТ!

Девочка вздрогнула от смеси гнева и страха в моем голосе. И, слава богам, затем она замолчала. Я побежал, пытаясь скрыться от этого мерзкого пения, увидел перед собой стену ледяных скульптур, и – наконец-то! – ясень с переплетенными корнями. Джимини лежал на месте и наблюдал за суетой, как за хорошим шоу, которое он не мог пропустить.

Я вложил всю свою силу в ноги, спрыгнул перед скульптурами и приземлился на мерзлую землю с ужасающим грохотом. Мы скользили вперед, лед трескался; я оглянулся в поисках слепой женщины, отбивая дальнейшие атаки скульптур, и с ужасом понял, что и здесь ветви деревьев набрасываются на нас.

Клянусь всеми богами, где эта чертова женщина?

Потом я нашел ее. Между двумя дубами, на самом краю света моего солнечного камня, она сидела, выпрямившись, будто по струнке. Ее веки подергивались, рот был приоткрыт и, как всегда, издавал тревожную песню кита. Я собирался подбежать к ней, когда понял, что женщина была не одна.