1918-й год на Востоке России

Вопрос об избрании всероссийского правительства не особенно волновал дравшихся с большевиками на Поволжском фронте русских, но политика Комуча, особенно после прибытия Чернова, когда в печати начались разговоры о сибирской реакции, живо обсуждалась и критиковалась. Даже Каппель, старавшийся всячески не вникать в политику, принужден был заявить председателю комитета, что комитет опирается на офицеров из буржуев, вовсе не сторонников комитета, и их же ругает в печати. Практической пользы от создания такого правительства, когда фронту начала угрожать опасность, видно не было, тем более что между сговаривавшимися лежала пропасть и разговоры затягивались. Зато считалось необходимым немедленное объединение власти, хотя бы в вопросе вооруженной борьбы в объединении командования.

Только в конце августа командование было объединено Сыровым[18], но в его распоряжении были только чехи; русские же подчинялись только в оперативном отношении. Польза от такого объединения была лишь та, что Сыровой мог перебрасывать на тот или другой фронт чехов. Нужно же было принятие общего плана борьбы и распределения в соответствии с ним всех сил.

Что делалось в Сибири, на Урале, что мы могли ожидать и когда, было неизвестно. Уфимское совещание тянулось бесконечно долго, несмотря на явный перелом в борьбе на Волге в пользу красных. Самарская власть, стоявшая на передаче власти Комитету Учредительного собрания, едва ли уступила бы, не будь этого перелома. Избрали Директорию, назначен был главнокомандующий, но это, конечно, не могло уже повлиять на положение на Волге. К избранию Директории Народная армия отнеслась совершенно равнодушно. Была лишь надежда, что новой власти удастся в будущем добиться помощи союзников, ибо в это время фронт переживал тяжелые дни и уже чувствовалось, что раз начались неудачи, то на Волге не удержаться.

Положение в последних числах августа на Волге было уже грозное. Советская власть мобилизовала все свои готовые силы, и армейские, и чисто большевистские, начала пополнение частей по мобилизации. А главное, начала энергично водворять дисциплину и порядок в частях, всеми мерами повышать авторитет командного состава и устранять сумбур в управлении действующими частями, царивший доселе. Конечно, все это была еще слабая сила, ибо, несмотря на газетный шум, на агитацию, на окрики Троцкого и его энергию, не так легко было все это скоро переделать. Но зачатки порядка уже имелись, численность превосходила восставших в несколько раз.

Опасения полковника Каппеля после боев под Симбирском скоро начали сбываться. Отогнанные от Симбирска силы красных энергично приводились в порядок и начали осторожно давить на Симбирск. Под Казанью в это же время шли бои с переменным успехом; становилось ясно, что долго Казань не продержится, если не будет принято исключительных мер, не будет нанесен удар красным. Надежд на присылку свежих частей чехов с Урала не было, а действующие чешские части начали ослабевать, выдыхались в ежедневном сидении в окопах, а не в вагонах.

В других участках фронта, под Сызранью, Хвалынском, Николаевском, шли бои с переменным успехом, причем с этих участков не только нельзя было ничего снять, а наоборот, требовались постоянно пополнения. Красные везде, хотя и слабо, проявляли активность, после неудач скоро оправлялись и снова продвигались вперед. И здесь (под Сызранью и Николаевском) чешские части заметно начали сдавать: не проявляли прежней активности, обороняться было труднее.

Здесь нужно отметить, что при действиях в районе железной дороги чехи жили в вагонах, из которых выходили для действий, оборона же требовала иногда ночлега в поле, в плохую погоду, долгого лежания в окопах и проч. Все это действовало скверно на людей, ранее быстро добивавшихся успехов. Под Казанью чехи действовали в это время на левом берегу Волги; там был один из лучших чешских полков под командованием лучшего командира полковника Швеца. Красные получали жестокие удары при встрече с чехами, но люди начали выматываться. Начались просьбы о смене и отводе в резерв.

В это время начала сказываться и работа Национального комитета, представителем которого в Самаре был доктор Влассак. В чешской печати начали появляться заметки о неуспехах в формировании Народной армии, а затем скоро последовало официальное заявление об этом в Комитете Учредительного собрания. Все это, конечно, отражалось на настроении чешских войск.

Итак, обстановка требовала решительных мер. Посылать в Казань подкрепления батальонами было бесполезно, ибо даже несколькими батальонами трудно было улучшить положение, а этих батальонов было мало. Единственное средство — это маневр. Так было раньше под Сызранью, так было в половине августа под Симбирском. Для маневра нужен кулак, подвижный, обученный и верящий в своего начальника. После боев под Симбирском полковник Каппель сразу же занялся собиранием такого кулака. Один или два батальона из мобилизованных дали из Самары, около двух батальонов выделили из симбирских формирований, и это вместе с добровольцами прежнего отряда Каппеля составило маневренную группу.

План был в общем такой: Каппель перебрасывается из Симбирска к Казани, высаживается в районе Нижнего У слона и затем наступает глубоко в тыл противника на правом берегу Волги, стремясь захватить железнодорожный мост через реку в тылу красных. Обороняющие Казань части, а также чехи на правом берегу должны проявлять наибольшую активность. Маневр не дал тех результатов, которые нужны были, чтобы выручить Казань.

По рассказам Каппеля после боев, батальоны мобилизованных шли хорошо, но, совершенно необстрелянные, попав под огонь, смешались и внесли беспорядок в колонну, чем отняли много времени. В дальнейшем, ввиду сложной обстановки при действиях в тылу противника, ему пришлось положиться лишь на свои обученные, испытанные части, которые имели успех, но оказались слишком слабыми, чтобы развить его. Была внесена сумятица в тылу красных, подорвана железная дорога, захвачена добыча, но все это было слишком кратковременно, далеко от фронта и могло отразиться на войсках фронта красных только при сильном ударе и на фронте. Такого удара не было.

По рассказам после, Казань не имела достаточно сил для удара, а чехи только продвинулись вперед и затем вернулись в исходное положение: в их рядах, несших бессменно службу с первых чисел августа, сказалась утомленность. На обратный путь, чтобы вывести людей из тыла красных благополучно, потребовались два дня. Люди вышли утомленными и с подорванной верой в дальнейшие успехи. Полковник Каппель был всегда сторонник глубоких ударов в тыл, но здесь увидел, что красные уже не столь панически настроены, чтобы бежать при одной угрозе, а потому считал, что такого глубокого обхода делать не следовало. Лучше было ударить при содействии чехов на ближайший тыл правобережной группы красных и развивать успех до моста. Казань была обречена. Оттуда взывали о поддержке, которую Самара дать не могла. Не могли ее спасти и призывы населения к обороне. Местное командование не имело мужества заблаговременно объявить об этом населению. 8 сентября ночью Казань была оставлена. Войска и бежавшее население двинулись по левому берегу к Лаишеву.

Участь Казани срезу же нависла над Симбирском, ибо в конце августа оборона его была ослаблена выделением для удара сил под Казань, которые вернулись с Каппелем слишком поздно. Красные в первых числах сентября приблизились к Симбирску и, ободренные затем успехом под Казанью, начали наступать. Кроме того, на Волге появилась флотилия красных, которая стремилась проникнуть к Симбирску с севера.

Полковник Каппель спешил из-под Казани, чтобы выручить Симбирск теми силами, что были у него после маневра, но опоздал. Прибыв в Симбирск, он увидел, что положение его безнадежно и что нужно выводить войска на левый берег Волги и там организовать оборону. 11 сентября был очищен Симбирск. Нужно было задерживаться возможно дольше против него, чтобы дать возможность казанским частям выйти благополучно на Бугульминскую дорогу. Эта задача и была выполнена полковником Каппелем, несмотря на тяжелую обстановку: скверная погода, упадок духа, несогласие с чехами, неналаженность снабжения продовольствием.

Потеря Казани и Симбирска была совершенно определенным указанием на печальный исход дальнейшей борьбы, а в это время власть и военный министр в Уфе спорили о выборе всероссийской власти. Совершенно ясно было, что раз, после того как мы были принуждены к обороне, красные начали наносить поспешные удары, весь фронт — на волоске. Стоит лишь ткнуть в наиболее уязвимом месте — и все посыплется. Единственное спасение — собрать опять хоть небольшую группу для удара и маневрировать. Но где ее можно собрать?

Полковник Каппель привязан к Бугульминской дороге и не может уже перебрасывать отряды по Волге, резервов нет, чехи, прибывшие из-под Казани, неохотно соглашались на маневры, да кроме того, в районе Самары тучи сгущаются: в Николаевском районе красные активны, Иващенковский завод неспокоен, потеря Симбирска открыла доступ красным на судах — надо опять усиливать хотя бы Ставрополь, чтобы обеспечить Самару с севера. Еле-еле нашлись силы, чтобы на время организовать оборону Ставрополя.

Оперативный отдел ежедневно просил военного министра дать хоть два-три батальона для маневра. Предполагалось держать их в Ставрополе и оттуда действовать на сообщения красных под Сызранью. С большим трудом собрали один батальон, но он был слаб и по духу, и по организации. На южном участке Хвалынская группа Народной армии на фоне уже начавшихся неудач имела кратковременную удачу под Вольском, но эта удача скоро была ликвидирована, и отступление от Вольска было столь быстрым, что группа не смогла удержаться и под Хвалынском. Руководивший боевой работой хвалынских частей полковник Махин был вторично ранен в шею, и это сильно ослабило группу.

После оставления Хвалынска, с одной стороны, ухудшалось положение Сызрани, с другой — части красных с Саратовского направления получали свободу действий на левом берегу Волги. И это скоро сказалось на общем положении: красные повели наступление по левому берегу двумя группами — одной непосредственно по берегу наперерез железной дороги недалеко от Сызрани, другой от Николаевска на Иващенковский завод и Самару. Пришлось снимать части 4-го чешского полка из Сызрани и обеспечивать тыл сызранских войск и мост. В это время как раз произошло выступление иващенковских рабочих, кончившееся для них печально.

После оставления Симбирска, с прибытием в Самару 1-го чешского полка, начальник чешской дивизии генерал Чечек, обеспокоенный несогласиями своих частей с русскими в районе Бугульминской дороги и расстроенный вообще положением, выехал в район Бугульмы, передав временно командование дивизией и фронтом полковнику Швецу. В Самару он уже не вернулся, а встретил отходящие части уже в Кинеле. Полковник Швец горячо принимал к сердцу все, что делалось на фронте, и всю свою энергию вкладывал, чтобы возродить моральную силу чехов. Многое ему удавалось, но изменить положение он не мог. Представитель Национального комитета, совместно с некоторыми членами Комитета Учредительного собрания, старался улучшить обстановку по-своему: предлагали создать особый совет обороны при полковнике Швеце. Из этого, впрочем, ничего не вышло.