1918-й год на Востоке России

Военачальники белых и их штабы

Эмблема снегов и лесов — бело-зеленое знамя взвилось в Сибири. Оно было встречено с надеждой на светлое будущее. Во главе вооруженных сил Сибирского правительства встал полковник Гришин, проживавший при большевиках под конспиративной фамилией Алмазов. Можно сказать, что это назначение было случайным, как вообще случайны были все назначения того времени, как случайны и произвольны были выборы и самих членов Сибирского правительства.

До конца 1917 года Гришин не был совершенно известен. Его знали лишь его друзья, знакомые да сослуживцы. Это был молодой, заурядный армейский офицер. По некоторым сведениям, полковник Гришин прибыл в Сибирь по поручению генерала Алексеева, имея своей задачей объединение доморощенных офицерских организаций на территории этого огромного края Российской державы.

Во всяком случае, полковник Гришин-Алмазов вместе с видным эсером Павлом Михайловым, членом Учредительного собрания, изъездил при большевиках все более крупные города Сибири, внося всюду систему и единство в кустарно создававшиеся офицерские организации. Гришину-Алмазову, как и Павлу Михайлову, нужно отдать должное: оба они не покладая рук работали, находя среднюю примиряющую линию, и привлекали к совместной работе под флагом Сибирского правительства и эсеров, и лиц правого направления. Разъезды и подпольная работа были, конечно, сопряжены с преодолением различных трудностей, так как большевики охотились за Гришиным и Михайловым. Требовалось немало смелости, а еще больше такта ввиду разнородности направлений политических целей и различных организаций.

Все это они преодолели, и, когда произошло выступление и власть в освобожденных районах взяли в свои руки эмиссары Сибирского правительства, Гришин-Алмазов и Павел Михайлов заняли видные посты. Первый из них принял на себя звание командующего Сибирской Народной армией. Этого титула у него никто не оспаривал, и военные Омска, Томска, Ново-Николаевска, Барнаула, Кургана, Челябинска и Петропавловска ему подчинились без всяких разговоров. За переворот Гришин был произведен в генерал-майоры.

Что же представлял собою Гришин-Алмазов? Какими способностями он обладал как командующий армией? Был ли он вообще подготовлен к занятию этого поста? Все это не было еще известно. Будущее должно было показать это.

Выше уже говорилось, что в Омской округе территорией, освобожденной от большевиков, фактически правил генерал Иванов-Ринов. В прошлом это был начальник одного из уездов в Туркестане, позднее там же помощник военного губернатора.

В создающейся Сибирской Народной армии Иванов-Ринов, произведенный за переворот из полковников в генерал-майоры, получил пост командира Степного Сибирского корпуса[68]. Штаб этого корпуса должен был находиться в Омске. Данное назначение, как показало недалекое будущее, оказалось совершенно неудачным: на должность строевого начальника Иванов-Ринов совершенно не годился, а как организатор и политик он был совершенно никудышным. Самого простого такта у него также не оказалось.

В Томске сразу выдвинулся молодой офицер 42-го Сибирского стрелкового полка — подполковник А. Н. Пепеляев[69]. На Великую войну он пошел в чине поручика — начальника полковой команды конных разведчиков. В течение всей войны он держался просто, не старался обставить себя комфортом, как это замечалось у некоторых, дисциплину в своей команде он поддерживал строгую и склонности к эсерам, в чем стали обвинять его недруги в более позднее время, у него не замечалось. Аюди, знавшие его еще по Германской войне, указывают, что у Пепеляева наблюдалось стремление проводить в жизнь суворовскую тактику. В боевом отношении он считался дельным офицером. Там же, на Германской войне, Пепеляев получил орден Святого Георгия 4-й степени и Георгиевское оружие за разведки на реке Неман в конце 1915 года. В то время он командовал отрядом конных разведчиков всех четырех полков дивизии.

Начальником 1-й Степной Сибирской стрелковой дивизии, формируемой в Омске, был назначен офицер 44-го Сибирского стрелкового полка — полковник Фукин[70]. Последний не замедлил взять в свой штаб лиц хорошо известных ему, коими, естественно, должны были явиться его бывшие сослуживцы — офицеры того же 44-го Сибирского стрелкового полка. Нескольких офицеров этого же полка полковник Фукин протолкнул и в штаб корпуса. Когда пришло время выступать из Омска на фронт, то полковник Фукин, считая, видимо, что силы его недостаточны и формирование их еще не закончено, стал оттягивать с выступлением на фронт. Вследствие этого он был отстранен от занимаемого им поста.

На место полковника Фукина офицерами 44-го Сибирского стрелкового полка, занимавшими в это время различные посты в штабе корпуса и дивизии, была выдвинута кандидатура другого их однополчанина — полковника Вержбицкого[71]. Последний находился в это время в городе Усть-Каменогорске, где занимался пчеловодством.

В 44-м Сибирском стрелковом полку Старой армии полковник Вержбицкий считался одним из самых дельных офицеров. Он провел в должности командира роты этого полка всю Русско-японскую войну. Осторожный, умный, воспитанный, с выдержкой и большими познаниями в области литературы и истории, он пользовался в полку уважением. Он отлично владел пером, выявляя, однако, склонность к красоте, пышности и витиеватости слога. «Гриша», как звали его офицеры, считался в полку «стратегическим резервом». Во все наиболее торжественные и серьезные моменты жизни полка без помощи «Гриши» не обходились. Офицеры знали, что если он взялся за дело, то выполнит его безусловно добросовестно и умнее других. Вержбицкий всегда избирался членом суда общества офицеров полка. До 1913 года он занимал должность начальника учебной команды. С отправкой по Высочайшему повелению экспедиционного отряда в Китай, в район крепости Шарасун, капитан Вержбицкий распрощался временно с полком, к которому он вновь присоединился лишь 30 апреля 1915 года. За Великую войну он получил орден Святого Георгия 4-й степени и Георгиевское оружие. В октябре 1916 года полковник Вержбицкий был назначен командиром 336-го Ефремовского пехотного полка. За бои под Сморгонь — Крево в 1917 году он был удостоен солдатами полка награждения солдатским Георгиевским крестом с пальмовой веткой. 1 сентября того же года он вступил в командование бригадой 134-й пехотной дивизии. После захвата власти большевиками и начавшегося полного развала частей фронта полковник Вержбицкий был судим за неповиновение советской власти, но, спасенный преданными ему солдатами 536-го и 534-го пехотных полков, бежал и, уехав в Омск, затем скрылся в Усть-Каменогорске. Предложение офицеров 44-го Сибирского стрелкового полка о назначении полковника Вержбицкого начальником дивизии было принято генералом Ивановым-Риновым. Полковнику Вержбицкому было послано предложение, на что последовало немедленное согласие. 20 июня полковника Вержбицкий прибыл в Омск, а на следующий день, 21 июня, он уже выступил с отрядом на фронт.

Командиром 1-го Степного Сибирского стрелкового полка был назначен сначала подполковник 43-го Сибирского стрелкового полка Вознесенский, но после приезда в Омск генерала Гришина-Алмазова подполковник Вознесенский был заменен капитаном Жилинским — офицером 109-го Камского пехотного полка, произведшим очень хорошее впечатление на Гришина-Алмазова за время подпольной работы, но оставшимся без какой-либо должности и назначения после переворота. Узнав об этом, Гришин-Алмазов очень удивился и назначил его командиром 1-го Степного Сибирского стрелкового полка. Командиром 2-го Степного Сибирского стрелкового полка был назначен сначала капитан лейб-гвардии Павловского полка{1}, но вскоре он был заменен подполковником 43-го Сибирского стрелкового полка Панковым, который и вывел этот полк на фронт. Командиром 3-го Степного Сибирского стрелкового полка был назначен подполковник Черкасов — офицер 42-го Сибирского стрелкового полка. Назначение это нельзя было назвать удачным, так как Черкасов был полуинвалид.

Среди этих назначений командиров «регулярных» частей невольно приходится отметить командира первого партизанского офицерского отряда — штабс-капитана Казагранди[72]. Это был чужой для Омска и вообще Сибири офицер, случайно занесенный туда волею судеб. В день освобождения Омска он уже приступил к созданию своего отряда, а через день он уже покинул Омск, двинувшись вниз по Иртышу для борьбы с врагом.

Таковы были военачальники белых сибирских частей — молодые, полные сил и задора. Вчера еще они занимали незначительные посты в старой армии, сегодня в их руках — руководство полками возрождающейся армии. Им даны были большие возможности, и в известной степени от воли, способностей и такта их зависела судьба не только края, но и всей страны.

В нормальное время штабные должности замещаются лицами, специально подготовленными к таковой деятельности. В Гражданскую войну в этом отношении процветало «кумовство». Конечно, вначале, когда начальнику не приходилось много разбираться, но брать то, что находилось под руками, заполнение штабов рядом лиц, мало пригодных для такой работы, было простительно, но с течением времени начальники должны были бы оглянуться вокруг и почистить личный состав как своих штабов, так и штабов и управлений им подчиненных и подведомственных.

Сейчас обрисуем кратко обстановку в центральных управлениях белого Омска. И управление военного министерства, и штаб Степного корпуса уже в июне 1918 года поражали бывалых людей своими значительными размерами, не соответствовавшими наличному количеству войск. В управлении военного министерства и в штабе корпуса, особенно в последнем, наряду с бездельничаньем наблюдалась хаотическая постановка дела. Штаб корпуса возглавлялся весьма молодым есаулом, человеком, видимо, энергичным, но совершенно неопытным в порученном ему столь серьезном и ответственном деле, и притом крайне нервным, грубым, высокомерным и бестактным, возбудившим, благодаря этому, очень скоро против себя почти всеобщее негодование.

Каковы порядки были в штабе генерала Иванова-Ринова, показывает хотя бы следующий незначительный случай. Когда в штаб корпуса 21 июня, то есть на четырнадцатый день освобождения Омска от власти большевиков, явился неизвестно откуда прибывший некий подполковник Смолин[73] и предложил свои услуги по сформированию партизанского отряда, то в штабе никому и в голову не пришла мысль проверить как следует, действительно ли он является тем самым лицом, за кого себя выдает. Никто совершенно не подумал поинтересоваться его политической физиономией. Спохватились об этом только недели через две, когда в руках подполковника Смолина уже был партизанский отряд. Штаб корпуса тогда страшно всполошился и забил тревогу. Дело в том, что кто-то не то шутя, не то серьезно заявил в штабе корпуса, что Смолин фактически состоит на службе у большевиков и провоцирует Иванова-Ринова. И вот полетели из Омска в Курган телеграммы, секретные предписания, поехали агенты контрразведки для немедленного и точного выяснения местоположения отряда Смолина и задержания его. Но тут пришли донесения в штаб корпуса об успешных действиях отряда подполковника Смолина в глубоком тылу красных, кои внесли успокоение, доставили радость белому командованию, а для некоторых лиц, надо полагать, и порядочный конфуз. Невольно приходится задать вопрос: а что было, если б вместо Смолина генералу Иванову-Ринову представился какой-нибудь ловкий и предприимчивый большевик?