Григорий Горин

Балакирев. Почему две? Два глаза потерять, что ль?

Анисья Кирилловна. И что ж ты раскаркался, Иван? Прямо не узнаю сына!.. Ты солдат или нет? Солдат цареву службу несет, об остальном думать не должен… Не то что глаз али ухо – жизнь отдать за Отечество для него счастье! И я, твоя мать, тебя на то благословляю! (Подошла, торжественно поцеловала Балакирева.)

Екатерина. Во, какие люди при мне служат. Слеза аж прошибла!

Послышался шум. Музыка. Топот копыт. В глубине сцены появляется странная процессия: принц Голштинский, рядом с ним – в тирольской шляпе и с луком, царевич Петруша. Управляют они детской упряжкой лошадей, вместо которых впряглись шуты – Ушастик, Лакоста и Шапский.

Голштинский. Тпр! Стоять… ваша мать!..

Шуты останавливаются, трясут гривами, поднимают хвосты. Из-под хвостов у них сыплются яблоки… Петруша смеется.

Екатерина (недовольно). Дураки на дураках ездят да сами же и ржут… Поди как смешно! Распрягай коней, Петруша! Знакомься! Вот наставник твой новый, Иван Балакирев. Прошу любить-жаловать!

Балакирев. Рад буду служить тебе, Петр Алексеич! (Поклон.)

Петруша (смотрит на Балакирева исподлобья). Вильгельм Тель!

Екатерина. Погоди ты с Телем… Вникни сперва, чего говорю. Это любимый шут твоего дедушки. Много знает шуток-прибауток…

Шапский. Точно так, царевич… Парень веселый. Нами проверенный, будешь довольный…

Петруша (упрямо). Вильгельм Тель!

Екатерина. Вот кровопивец… Пока человека не изуродует, руки ведь не подаст…

Балакирев. А может, он и прав, государыня? Как иначе слугу на верность проверять? Да и мне судьбу испытать полезно… (Петруше.) Толькоя ведь, царевич, преображенский солдат. Мне под стрелу вставать западло… Под пулю привычней!.. Уж коли ты наставника проверяешь – пальни-ка в меня из ружья!

Анисья Кирилловна. Да ты что, Иван? Чего удумал? Не пущу…

Балакирев. Почему, маменька? Я ж твой материнский наказ выполняю… Солдат жизнь за царя отдает!.. А семье за это, глядишь, награду прибавят… К двум деревням – пару сел. (Запел, заплясал.) «Две деревни, два села, ходит Дуня весела!!!» Оп! Оп!

Екатерина. Не дури, Иван!.. Такого баловства не позволю. Хватит мне посла простреленного…

Балакирев. Да разве мы хуже французов? Или на нас уж и пули жалко?.. (Рванулся к Екатерине, страстно заговорил.) Дозволь судьбу испытать, государыня! Не перечь! Только так сердечко наследника мне растопить… Увидит, что человек с улыбкой на устах за него жизнь кладет, – авось и помягчает? А просто на глаз окриветь – ни мне доблесть, ни ему радость… Верно, царевич? (Петруша кивнул.) А коль жив буду, так и подружимся… Верно? (Петруша снова кивнул.) Во! Благосклонность проявляет. Позволь, государыня!

Екатерина (нерешительно). Ну, смотри! Сам вызвался… На мне греха нету.

Балакирев. Вот и спасибо за доброту! (Бросился к гренадеру.) Служивый, одолжи ружье для пользы Отечества… (Взял ружье, взвел курок, понес к Петруше.) Целься, царевич, только в яблочко… В яблочко! (Шапскому.) Князь-папа, подмогни царевичу заместо прицела! (Шапский подходит, подставляет плечо под ствол ружья.) А ты, Лакоста, яблочко выбери порумяней. (Лакоста достает подзорную трубу, высматривает яблоко на полу.) Ну, чего тянешь?

Лакоста. Побольше ищу..

Балакирев. Не хитри, жидовин, не на базаре… Судьбу проверяем, здесь полдюйма не в счет! Дай-ка, наоборот, вот то, самое маленькое! С дырочкой… У царевича глаз меткий, глядишь, не токмо в яблоко – в червячка попадет…

Лакоста. Дурак ты, Ванька! Ну, как знаешь… Сам выбирал. (Поднимает маленькое яблоко, устанавливает на голове Балакирева, отводит его на несколько шагов к стене.)

Балакирев. Вот и славно… Вот и опять ты, Ванька Балакирев, с судьбой один на один остаешься! (Крестится.) А теперь… ваше высочество, принц. Голштинский… окажите милость, скомандуйте!

Голштинский (достал платок). Ахтунг!..

Петруша начал целиться. Балакирев еще раз перекрестился.

В залу неожиданно вбежали Дуняша и Бурыкина.

Дуняша. Ванечка! Родной! Не надо! (Бросается к Балакиреву.)

Балакирев (с трудом удерживая равновесие.) Тихо ты, глупенькая… Яблоко же уроню…

Анисья Кирилловна (Бурыкиной). Зачем привела Дуняшу? Кто велел?

Бурыкина. Как – зачем? На такое дело идти – и с женой не попрощаться?! Креста на тебе нет, Анисья Кирилловна!

Дуняша (падает на колени перед Екатериной). Государыня-матушка! Не дозволяй ему под пулю вставать! Это он с жизнью покончить хочет! Из-за меня и сыночка нашего. Фрейлины, стервы, нашептали ему: мол, не его это ребеночек… А я говорю – его! Мне лучше знать! Твой мальчишка, Ваня! Твой!

Балакирев. Конечно мой, Дуня… Ну что ты?

Дуня. Tы ж ко мне из тюрьмы прибегал. Во сне… Сам же рассказывал. (Плачет.)

Балакирев. Конечно, прибегал. Потому что – люблю. Встань. Не срамись… Люди же кругом… Отведи ее, маменька…

Анисья Кирилловна оттаскивает плачущую Дуняшу.

Стреляй скорей, царевич! Не томи! Яблоко перезреет – само упадет!

Голштинский. Ахтунг! (Поднял платок.) Фойер!!

Грохнул выстрел. Яблоко, развалившись на куски, слетело с головы Балакирева. Возгласы ликования.

Только Дуня, вскрикнув, упала в обморок. Бурыкина бросилась к ней, обмахивает веером.

Шапский. Ура! Попал!! Ядрена вошь! Попал!

Лакоста. Браво, царевич!

Голштинский. Вундербар! Виват Вильгельм Тель!

Балакирев (Пошел к царевичу). Ай да Петруша! Ай да стрелок! Позволь обнять!.. (Обнимает царевича.) Теперь мы с тобой судьбой, царевич, повязаны. Значит, дружить должны, как яблоко с яблоней… Но сперва поклонимся царице! Уж она, сердечная, так за нас перживала! Так перживала…

Екатерина. Еще бы! До сих пор руки дрожат, черти вы эдакие!! (Целует Петрушу, Балакирева, потом и Голштинского.) Думаю, это дело обмыть надо, или как?

Голштинский. Натюрлих! Алле геен тринкен!

Екатерина (смеясь). «Тринкен»! От тебя, принц, другого слова и не услышишь… Спаиваете вы, немцы, нас, русских… Ох, спаиваете!!

Екатерина, Голштинский и Петруша уходят, весело переговариваясь. Балакирев бросается к Дуне.

Балакирев. Дуня! Голубушка!.. Да что с ней?!

Бурыкина. Упала в бесчувствии… Да я сама чуть не померла со страху… А ну как пристрелил бы царевич?

Балакирев. Кто пристрелил? Кого? (Анисье Кирилловне.) Маменька, вы их не предупредили, что ль?

Анисья Кирилловна. Бурыкиных предупреждать – только дело портить. Они ж у нас честные! Врать не могут, а правдой своей дурацкой – угробят… (Обмахивает Дуняшу веером.) Ну, очухивайся, Дуня! Некогда тут разлеживаться!

Дуня (открывая глаза). Живой, Ваня? Живой?

Анисья Кирилловна. А то какой? Ты что, дурочка, и правда решила, что я сына на смерть пошлю?!. Я ж тебя учила – судьбу свою пытай, да умом при том шевели… Ружья гренадеры во дворце холостыми заряжают – всем известно. А яблочко – оно на ниточке… Лакосте только дернуть – так и любой не промахнется…

Балакирев. Ты, Лакоста, кстати, плохо в этот раз дергал… Принц еще только поцелился, а ты уже – дерг- дерг…

Лакоста. Я дергал правильно. Это Ушастик яблоко склеил плохо… Я еще даже и не дернул, а гляжу – оно уже рассыпается…

Ушастик. Чего? (Приложил руку к уху.)

Лакоста (кричит). Яблоко клей правильно! И не на ровные половинки режь, дурак!

Ушастик. Я склеил правильно… Это Иван головой тряс…

Шапский. Точно! Тряс! Я тебя, Иван, как ентому «Вильгельм-Телю» учил? Яблочко сгрызть только на треть… (Берет яблоко, сгрызает.) Облизни и клади на самое темя… (Ставит Балакиреву огрызок на голову.) Вот! А потом зорко следи за стрелком. Когда чувствуешь – мол, пора, палец отпускает, – тут Лакосте делаешь знак

Шапский оборачивается и видит в глубине сцены принца Голштинского и Петрушу с пистолетом в руках. Они уже изрядно выпили.

Голштинский (радостно). Нох ейн мал? Гут! (Вынул платок.) Ахтунг!

Балакирев. Погоди, принц… Какой «ахтунг»? Это ж мы ж так… просто обсуждаем… Стой! Не маши рукой, дурак!.. Не маши!

Голштинский. Фойер!

Махнул платком. Раздался выстрел. Балакирев схватился за грудь, стал медленно оседать. Яблоко упало с его головы и покатилось по сцене…