Ефим Смолин

Спилберг. Да вы что — с ума посходили? (Отпихивает всех и заходит в палату.)

Девицы. Ну ты смотри, какая наглая!

Вдруг из палаты слышится жуткий вопль. Оттуда вылетает Спилберг в порванной тунике, со съехавшим набекрень париком… Он секунду стоит в полном ступоре, с ошалевшими глазами, потом медленно уходит по коридору, держа руку на заднице…

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ ЭПИЗОД

Говард в своем кабинете за столом. На стене — его собственный портрет. Входит Сестра. Тот вскидывается…Но она отрицательно качает головой и молча кладет на стол Говарду табличку: «Спилберг». В это время входит сияющий Врач. Улыбка до ушей.

Врач. Можно снимать табличку!

Говард тоже с широкой улыбкой, раскрыв объятия, подходит к Врачу, обнимает.

Говард. Не надо быть телепат, чтобы, глядя на ваш оскал, понять, чей табличка можно снимать! Жонков?

Врач (с той же улыбкой, радостно). Нет! Эйзенштейн!

Улыбка медленно сходит с лица Говарда.

А врач так же радостно показывает на окно, приглашая поглядеть.

Все трое — Говард, Сестра и Врач — смотрят в окно.

Кадр-перебивка

Вид сверху на дорогу, ведущую к проходной «Мосфильма». Сначала мы видим бегущего со всех ног к шлагбауму Эйзенштейна.

А затем видим преследующих его революционных матросов в пулеметных лентах крест-накрест, потрясающих винтовками и маузерами.

Матросы. В борще черви! Хватай его, братцы!

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ ЭПИЗОД

(Окончание)

У окна в кабинете Говарда. Сестра и Говард переглядываются. Врач продолжает смотреть в окно.

Крестится. Лица не видно.

Говард (Сестре). Ну что ж, снимайт табличка…

Сестра выходит.

Говард похлопывает Врача по плечу.

Тот поворачивается — весь в слезах.

Говард. Ну-ну… Искусство требовайт жертв…

Врач. Это есть слезы радости, мистер Говард…

Говард. Я вас не совсем понимайт! Этот Жонков может оставаться один! Без конкурент!

Врач. Ой, ай эм сорри…

Говард (беря и показывая фото Светки). Вот что мы тут придумайт…

ДВАДЦ АТЬ ПЯТЫЙ ЭПИЗОД

Коридор. Около «режиссерской» палаты.

Сестра снимает табличку «Эйзенштейн».

Очереди у двери уже нет. Но сладостные стоны из палаты еще слышатся.

Сестра (злорадно). Давай-давай, Сан Саныч! Развлекись напоследок!. Господи, я его за человека считала, а он — просто животное какое-то! Обезьяна!..

Вдруг откуда-то сверху слышит голос Жонкова.

Жонков (за кадром). Наташа, если человек забрался на пальму, это еще не значит, что он обезьяна…

Сестра выпучивает глаза, не в состоянии осмыслить происходящее и не смея посмотреть наверх, откуда доносится голос.

А сверху, над ее головой, появляются сначала ноги в пижамных штанах, а потом и весь Жонков… Он без пижамной куртки, в майке…

Я же не за кокосами на пальму полез, я — прятался…

Но Сестра, похоже, не слушает. Она тупо переводит глаза с Жонкова на дверь палаты…

Дверь приоткрывается, выпуская последнюю претендентку на роль. Она выходит и говорит в сторону приоткрытой палаты.

Претендентка. Так мне можно надеяться, Сан Саныч?

В щель высовывается наружу голова Белесого.

Белесый. Конечно! У вас есть определенные способности!..

Претендентка радостно упархивает.

Сестра (хватаясь за голову). Господи, какая же я дура! (Убегает)

Жонков смотрит ей вслед. Пожимает плечами.

Из палаты выходит Белесый. В руках пижамная куртка. Бросает ее Жонкову.

Белесый. Держи, интеллигенция! Ну, чтоб я еще за тебя…

Жонков напяливает на себя куртку, на ней, на груди, пришпилена бумажка. На бумажке написано от руки: «ЖОНКОВ. ПРАДЮСИР».

Жонков срывает бумажку, прячет в карман.

Белесый. Фу, даже не знаю — выживу ли…

Жонков. Да ладно, тебе это только в охотку..

Белесый. Ага, в охотку! Эта, в тунике, номер восемнадцать, знаешь как сопротивлялась?

ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ ЭПИЗОД

Коридор. Сестра быстро идет, очень спешит.

Сестра. Ой, ну как же я… Вот дура-то дура… Куда он ее бросил? На стол, кажется… Надо отвлечь и…

Она замолкает и останавливается, услышав характерный стук костылей. Мимо нее, ковыляя и держа осторожно, как бомбу, фотографию Светки, идет Врач. Идет сосредоточенно, ничего не замечая вокруг, проходит мимо.

Сестра останавливается, провожая его отчаянным взглядом.

Вот он доковыливает до двери палаты Жонкова, резко распахивает ее и бросает внутрь фотографию, как гранату, сам прижимается к стене, словно опасаясь взрыва…

Врач (швыряя фото). Ага! Получай!

В палате тишина. Врач еще секунду прислушивается.

Врач. Тишина… Готов! Даже не пикнул! Кажется, сработало!

Заглядывает в палату. На лице — крайнее удивление.

В палате — никого…

ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ ЭПИЗОД

Павильон Жонкова, где еще недавно снимали «Мертвые души». Теперь тут только голые стены и ворох брошенных актерских костюмов…

На дальнем плане Оператор и Ассистентка.

В центре — Жонков и Белесый.

Белесый (оглядываясь). Ну, Хичкок! Ну, хорек! Все унес!..

Жонков (тоже оглядываясь). Да-а…

Белесый. Ну давай, давай, Саныч, конкурентов больше нет, все их денежки пополам… (Трясет Жонкова.)

Давай снимай что-нибудь…

Жонков. Что я буду снимать? В голых стенах, без сценария…

Белесый. Да сценарий мы сейчас сварганим… Сейчас бумажку найдем… (Белесый роется в карманах, находит фото Толстого, переворачивает чистой стороной, приседает, берет огрызок карандаша.) Ну? Чего там надо писать-то?..

Жонков (с досадой). Ой, я тебя умоляю! Ты напишешь! Ты когда-нибудь писал что-то… кроме просьб о помиловании? Писатель — это талант! Это искусство! Это таинство!

Белесый перевертывает фото, смотрит на лицо Толстого.

Белесый. Ладно — «таинство»… Вечно вы, интеллигенты, мудрите… (Всматривается в портрет.) Мужик как мужик…

Жонков. Да это — Толстой! Понимаешь? Тол-стой! Таких больше нет! (Принимается расхаживать по павильону, рассуждая. Сейчас он один в кадре.) Нет! Про кого из нынешних писателей можно сказать, что он пишет как Толстой, что он чувствует как Толстой, что он хоть вот столечко похож на Толстого…

Белесый (за кадром). Ну, я могу сказать…

Жонков поворачивается на голос. Лицо приобретает изумленное выражение…

В кадре — Белесый в гриме Толстого, с бородой, в крестьянской рубахе… Стоит рядом с ворохом актерских костюмов. В руках — тот же портрет.

Я могу сказать: «Я — Толстой…»Что уставился? Не похож, что ли? (Смотрит на портрет, потом сбрасывает с себя ботинки, остается босиком)

А так?

Но Жонков ничего не слышит. Он только, озаренный какой-то идеей, медленно, словно боясь спугнуть мысль, идет к Белесому, по пути поднимая здоровенную палку…

Белесый (испуганно и отступая к двери павильона). Эй! Сан Саныч! Ты чего? Чего ты так смотришь?.. Все таки дурдом на тебя действует… Положи палку! Если ты насчет этих денег, то можем договориться! Мне только свои, и все… Эй!

Жонков приближается к Белесому…

ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ ЭПИЗОД

Загипсованный Врач, по-прежнему держа фото Светки, подковыливает к павильону. И снова — то же движение. Распахивает дверь, бросает фото, прижимается к стенке, заглядывает…

И снова — никого. Перед ним — пустой павильон…

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ ЭПИЗОД

В павильоне Спилберга. Из декораций — только ракета, стоящая на старте. Около ракеты ходит туда-сюда Космонавт в серебристом костюме и шлеме. В щелочку шлемного иллюминатора видны только его глаза. В павильон решительно входит Жонков с палкой. Он тащит упирающегося Белесого. Следом идут Оператор и Ассистентка.

Жонков (Ассистентке). Заприте дверь…

Она послушно набрасывает щеколду изнутри павильона на дверь.

Оператор (оглядываясь). Картинка красивая…

Космонавт. Куда вы идете? Это не ваш павильон! Здесь мистер Спилберг свои «Звездные войны» снимает! Оператор. Здрасьте! Ты когда прилетел?

Ассистентка. Мистер Спилберг уже выписался! Дома сидит!

Оператор. И ты собирайся! К себе на Марс…

Космонавт берет свой чемоданчик.

Жонков (Космонавту). Нет-нет, подождите! У меня для вас будет работа…

Кадр-перебивка

Врач ковыляет мимо двери спилберговского павильона.

На ней табличка — «Звездные войны». Реж. Спилберг.

Голос Жонкова (из-за двери). Камеру вот сюда ставьте! Свет оттуда! А вы здесь становитесь!

Врач бросается к двери, дергает — заперто… Прижимается ухом к двери. Потом смотрит на табличку.

Врач. Да нет, не может быть! Галлюцинации… (Ковыляет дальше.)

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

В павильоне Спилберга уже стоит камера. Космонавт около ракеты. От ракеты тянется провод, в руках Ассистентки пульт с кнопкой.

Жонков с палкой в руке тащит Белесого к ракете.

Жонков (Ассистентке). Не нажми раньше времени! Пуск — только после хлопка в ладоши!

Ассистентка. Хорошо, Сан Саныч, после хлопка… Белесый. Да куда ты меня тащишь? Как ты вообще с Толстым обращаешься?

Жонков останавливается, отпускает Белесого.

Жонков. Ты — не Толстой! Ты — Циолковский! (Вручает ему палку). Мы снимаем фильм о рождении космонавтики!

Белесый (радостно хлопая в ладоши). Здорово!

Сразу после хлопка вспыхивает огонь под ракетой, она уходит вверх и исчезает…

Жонков (хватаясь за голову). Боже мой! Идиоты…

Ассистентка. Я… как вы сказали, Сан Саныч… После хлопка…

Оператор. Картинка красивая была… Жалко, снять не успел… Хорошо, хоть Космонавт не улетел…

Космонавт снимает шлем, и мы видим, что это Пожарник.

Пожарник. А я не космонавт, я — пожарник… Это нам для тушения новую форму выдали. Сан Саныч, с вас полтинник… за открытый огонь… (Показывает на место старта.)

Жонков. Не глядя на Пожарника, протягивает ему деньги. Он смотрит только на Белесова, идет к нему…

Белесый. Ты чего? Я только в ладоши хлопнул! Это она кнопку..

ТРИДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

Загипсованный Врач поспешно возвращается к павильону Спилберга.

Врач. Да нет! Какие галлюцинации! Громыхнуло как! (Дергает ручку, та легко поддается дверь открывается, он бросает внутрь Светкино фото.)

Тишина.

Заглядывает — в павильоне пусто…

Только дымится место старта.

Врач (ошеломленно). Улетели…

ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ЭПИЗОД

Натура. Редкий лесочек на территории студии. Совсем близко видны павильоны… Жонков бежит за Белесым. Уже устал, задыхается.

Белесый (кричит). Лю-уди! На помощь! Убива-ают! Циол-ков-ского убива-ют!..

Жонков. Да замолчи! Не нужен ты мне!