Порядочный хаосит

Глава 16. Архитектура

Не знаю, сколько я спал, но проснулся я относительно бодрым. Хотелось пить, но не смертельно, да и в голове как-то посветлело. Определенно, сон пошел мне на пользу.

Солнца не было видно, но по цвету розовых облаков было понято, что наступило утро. Золто все так же лежал недвижимо. Я уже привычным жестом проверил его пульс — жив.

Пора было признать: Золто не окочурится так просто. Я усмехнулся — ведьмачий сын, похоже, неспроста так жаждал хаотички, будто знал откуда-то, что она приживется. Эта мысль меня воодушевила, как и несколько несложных упражнений, которые я проделал — тело изрядно затекло от неудобной для сна позы.

Впрочем, от того, что Золто долго не умирал, практической пользы мне было немного. Я снова заглянул за угол: желейная стена будто бы разрослась, но не до критических размеров. На меня она, во всяком случае, не реагировала, продолжая терзать мои шкуры с печатями. Это хорошо.

С другой стороны был все тот же темный коридор, ведущий наверх. Что ж, я отлично знал, что ждет меня внизу, а значит, в любом случае надо было двигаться вверх и в неизвестность. По большому счету, это было единственное полезное знание об ориентировании в Норах, которое успел мне передать Золто, до того, как отключился.

Я снова прошел до конца освещенной дневным светом территории, потрогал стены, потопал ногами, покричал. С той стороны ничто не отзывалось. Однако я не мог быть уверенным, что впереди меня не поджидает очередной баран, змеи или кровожадное желе. В полной темноте. Оружия у меня по-прежнему не было, да и будь оно, увидеть противника я все равно не смог бы, как и понять, как с ним бороться.

Однако кое-что о Норах я все-таки узнал самостоятельно, за свое короткое в них пребывание.

Я огляделся, усмехнулся собственной беспечности и наглости, и достал нож. Что ж, это не так уж сложно, верно? Просто представим, что я — в кабинете, на дополнительных занятиях у мастера Рессама. «Я не допущу вас до экзамена, пока вы не нарисуете мне хотя бы десять простейших печатей за час». Я покрутил в воздухе рукой, разминая запястье, сделал гимнастику для пальцев, поводил плечами. Мышцы побаливали. «Выберусь, точно найду того, кто делает массаж и заставлю разминать меня в течение суток! Лучше — двух!» — пообещал себе я и принялся за работу.

Плетение вышло до смешного кривое и страшное. Зато — большое. Линии проходили через всю стену от пола до потолка, насколько хватало размаха моих рук, роста и наглости чертить часть рисунка практически в полной темноте. Я выводил плетение на самой последней границе света и тьмы в коридоре, чуть меняя направление и импровизируя — таким образом, чтобы слабый свет уже соединенных элементов давал мне возможность рисовать дальше. Нож скрипел по камню, наверняка безнадежно затупливаясь, а скрежещущий звук вызывал у меня болезненные гримасы. Однако, с каждым новым длинным штрихом света становилось больше. И раз-два-три, еще сюда, два-три, и еще… Печать! Нити вспыхнули, чуть мигнули, будто сомневаясь, что такая пародия на высокое и тайное искусство имеет право на полноценное существование.

— Да ладно вам, — протянул я чуть просяще, — подумаешь, я же все равно все соединил и довел.

Узор снова моргнул, потом ещё раз, но все-таки засиял.

Я сделал пару шагов, отошел к противоположной стене и оглядел свое новое творение. Печать примерно алд на полтора, ужасающе кривая и, наверняка, готовая развалиться в любой момент. Но зато как она была велика! И она, раздери-ветер, светила.

— Эй, Золто! — я оклинул ведьмачьего сына. — Мы снова все видим! Сейчас я тебя немного протащу, нарисую новую печать, и так мы будем двигаться и двигаться, пока нас не сожрут твари. Но твари нас не сожрут! Им нужна эссенция, которая, — я подошел к печати и осторожно потрогал пальцем узлы, — пока что плохо собирается, но наверняка соберется! — уверенно сказал я ему.

Золто предсказуемо молчал. Я постоял немного в коридоре, прислушиваясь к возможному топоту копыт, шуршанию чешуи или чему-то еще, предвещающему восхищённое паломничество к моим художествам, но нет. Пока что печать не собирала ни эссенцию, ни монстров. Впереди у меня было хорошо освещенное пространство коридора, дальше — менее хорошо освещенное, а потом начиналась тьма. Но до тьмы было еще далеко. Моя печать была огромной и светила отлично, а гладкие стены отлично отражали свет. Надолго ли ее хватит, я, правда, не знал, так что стоило поторопиться.

Я потащил Золто, убедившись предварительно, что на пути его затылка не окажется какого-нибудь острого камня или выбоины. Признаться, рисовать кривые печати мне понравилось в разы больше, чем таскать тяжелого мужика. Впрочем, долго тащить мне его не пришлось. Стоило нам миновать рисунок, как я услышал звуки, не предвещающие ничего хорошего.

Это не был топот копыт, это было шуршание в воздухе и негромкие щелчки.

— Так, Золто, если моя и твоя теория верны, то к нам движется нечто хаотическое, — сообщил я на всякий случай. — Потому что упорядоченное убежало бы от плетения в страхе. Но то, что движется, чует плетение, мы с тобой ему не нужны. Наша задача слиться с противоположной стеной и не мешать живуле жрать хаотичку. Все понятно?

Я подтащил Золто к стене, уложил его носом к ней и сам замер рядом. Из тьмы к нам тянули ветки какие-то черные шипастые кусты. Хаотическое дерево! Точнее, кустарник. Вероятно, терновый куст. Да, не все живое и деревянное — Ногач.

Я перевел взгляд на своё плетение-уродец. Оно светила призывно. «Не подведи!» Когда первые хищные шипы достигли нашего с Золто уровня, я вжался в стену и на всякий случай перестал дышать.

Слава всем ветрам! Шипы терновника впились в мои художества, рассчитывая на хаотичку и совершенно не обращая внимания на тех, кто стоял совсем рядом. Я выдохнул.

— Золто, мы спасены! — радостно сообщил я ему. — Больше никаких проблем с монстрами обоих разновидностей! Ай, какой я молодец!

Я был готов танцевать от радости, однако делать это следовало очень осторожно. Передо мной все еще мелькали шипы тянущихся к вожделенной эссенции веток. Их надо было обходить осторожно, не зацепившись и не зацепив Золто. Ветви продолжали выползать одна за другой из глубины коридора. Впрочем, печать большая — всем хватит напиться.

Я присел на корточки и потащил Золто за собой, стараясь не отдаляться от стены и на полшага. Рядом с другой стеной, скрежеща и шурша, ползло шипастое растение. Впрочем, свет ветки не слишком загораживали, я мог неплохо продвигаться вперёд.

Я остановился и оглянулся. Картина была жутковатой: клубок из жестких чёрных прутьев вился вокруг стены. Не хотелось бы мне оказаться в этом колющем капкане.

Когда мы с Золто без препятствий дотащились до очередной сумеречной зоны, оставив прожорливый куст позади, я немного посидел, переводя дух, потом встал и снова достал ножик. Огляделся.

Есть ли здесь хаотичные или упорядоченные монстры? Скоро узнаем.

Два плетения спустя мне повстречался новый монстр. На этот раз это был трухлявый пень, тянущий во все стороны свои узловатые корни. Он перемещался вверх корнями, шаркая по полу деревянным комлем. Часть корней потолще использовалась им как ноги, а более тонкие отростки оглаживали и ощупывали стены. Он был похож на гротескно огромного паука.

Подойдя к печати, пень начал колотиться в неё деревянным пузом, в то время, как чёрные изломанные отростки шарились по её извивам. В коридоре сделалось довольно темно, и я смог начертить следующую печать не дальше, чем в двадцати алдах от предыдущей. К этому моменту я уже приспособился худо-бедно править лезвие ножа о камень стены.

Золто всё так же упорно оставался в нигредо. Я проволакивал его по полу за ногу вплоть до места, где начинал сгущаться полумрак, останавливался и чертил очередную печать. Они выходили всё лучше и ярче.

Наверное, моё вмешательство могло сильно повлиять на эти коридоры; впрочем, я не очень беспокоился на этот счёт. Возможно, через пару месяцев сюда забредут какие-нибудь норные охотники, и обнаружат на стенах уже потухшие царапины — а рядом с ними отожравшихся, здоровенных хаотичных живуль. Однако, даже если печати и будут продолжать светиться, пользы от них охотникам будет не много.

Секрет рисования печатей — не в правильных линиях; иначе можно было бы их штамповать с помощью пресса. Каждая линия должна быть проведена с определённым настроением, каждый узор должен представлять из себя сочетание чувства и мысли. Здесь — уверенность, здесь — настойчивость; три практически одинаковых штриха один на другим — но один пишется с предвкушением, другой — с гордостью, третий — с любопытством. Ты вкладываешь эти состояния не яростно, но аккуратно, будто втайне от самого себя, позволяя им рождаться внутри — и словно бы стекать по руке в точку, где острие ножа царапает камень.

Я начинал получать всё большее и большее удовольствие от начертания. Когда я учился этому, такого не происходило: я затвердил несколько вспомогательных стишков, запомнил десяток узоров — просто, чтобы сдать экзамен. Но сейчас ко мне пришло «начертательное вдохновение», о котором твердили мои учителя. Возможно, дело было в том, что сейчас я понимал, насколько мне важно создать очередное работающее плетение. Возможно — в том, что, несмотря на своё взвинченное состояние, я находил в себе раз за разом способность проводить верные линии с правильным настроением. На другом конце мира, в загадочном подземелье, окруженный хаотическими монстрами, я полностью отдавался черчению, забывая о самом себе.

Очередная печать вспыхнула ярко-золотым и начала переливаться волнами. Это означало, что я сумел — царапая тупым ножом по каменной стене — создать печать высшего качества.

— Ого, — сказал я, любуясь результатом. — Радужное золото! Похвала с отличием, Ройт. У вас, я погляжу, талант.

Узор полыхал, негромко звеня и рассылая во все стороны волны сияния. Мелодичный отзвук донёсся до меня из той части коридора, по которой я уже прошёл. В полусотне шагов от меня разгоралась ярким светом предыдущая печать, уже начерченная мной, а за ней — более ранняя. Вскоре все узоры засияли маленькими солнцами.

Я должен был бы удивиться, но в этот момент не испытал ничего, кроме ощущения глубокой правильности происходящего. Словно бы я уже видел это где-то прежде и теперь вижу ещё раз. Спокойный, я смотрел на то, как коридор заполнился светом; деревянные живули начали словно бы сходить с ума. Пень вдалеке принялся скакать и прыгать рядом со своей разгоревшейся печатью, словно бы исполняя паучий танец победы. Что творилось с кустом, я отсюда не мог разглядеть точно, и видел лишь беспорядочные взмахи ветвей.

Затем произошло нечто ещё более необычное. От только что начерченного узора в сторону предыдущего начала тянуться сияющая линия; она продвигалась медленно, как ползущая улитка. Повинуясь внезапному импульсу, я приложил острие ножа к ней — и пошёл назад по коридору, прочерчивая линию, которая сразу же начинала сиять.

Когда я подошёл к предыдущей печати, я увидел, что от неё самой — в сторону первой — тоже тянется золотой луч. Я соединил их — и начертил замыкающий знак.