Виолетта

10

Во время войны Хулиан Браво был пилотом Королевских военно-воздушных сил Великобритании, одним из немногих латиноамериканцев, участвовавших в сражениях. За храбрость и самоубийственную готовность к воздушным битвам с немецкими самолетами его наградили орденом. Согласно легенде, которую рассказывали другие, хотя породил ее наверняка он сам, на своем «Спит-файре» он сбил более восьмидесяти самолетов противника. И вот однажды он свалился с неба прямо в мою жизнь, суровый, овеянный воинской славой, но даже если опустить романтическое прошлое, впечатление, которое он на меня произвел, было бы не менее сильным. Передо мной был настоящий герой романа.

Он опустился на озеро на своем гидроплане, с ним были пассажиры: двое членов королевской датской семьи и их сопровождающие, которые прибыли в страну с официальным визитом и решили порыбачить в здешних реках. Остановились они в отеле «Бавария», лучшем в наших краях, где их встретили без суеты, как обычных гостей. Эта продуманная простота, конек моей свекрови, произвела должное впечатление: благородные датчане продлили визит и остались с нами на неделю. Там, в отеле «Бавария», под проницательным взглядом свекрови и под приглушенное хихиканье невесток я встретила Хулиана.

Он сидел на перилах террасы, уперев ногу в пол, с сигаретой в одной руке и стаканом виски в другой, в брюках цвета хаки и белой рубашке с короткими рукавами, подчеркивавшей его атлетические руки и грудь. Он излучал нечто сексуальное и опасное, как крупное животное, и даже в нескольких метрах от него я отчетливо ощутила его сдержанную силу. Не могу описать это по-другому. Неотразимая мужественная энергия Хулиана, свойственная ему в молодости, оставалась с ним до самой смерти сорок с лишним лет спустя.

Не в силах пошевелиться, испытывая странную смесь безотчетного ужаса и напряженного ожидания, я смирилась с тем, что в этот момент жизнь моя навеки перевернулась. Должно быть, Хулиану передалось мое напряжение, потому что он повернулся в мою сторону с вопросительной полуулыбкой. Ему потребовались долгие секунды, чтобы опустить на пол другую ногу, поставить стакан на перила и шагнуть вперед в своей небрежной манере, делавшей его похожим на ковбоя из вестерна. Позже он признался, что чувствовал то же, что и я: уверенность в том, что всю свою жизнь мы ждали друг друга и наконец обрели.

Он остановился в двух шагах и осмотрел меня с головы до ног, как на аукционе. В своем неброском летнем белом платье я чувствовала себя голой.

— Мы ведь знакомы, не так ли? — спросил Хулиан.

Я кивнула, не в силах ответить.

— Пойдем со мной, — добавил он, раздавил окурок ногой и взял меня за руку.

Мы почти бегом спустились на пляж по тропинке, вьющейся меж садовыми террасами; я следовала за ним как под гипнозом, не выпуская его руки и не думая о том, что меня может увидеть муж и половина его семейства. Я не сопротивлялась, когда он опустился на песок, встал на колени, притянул меня к себе и поцеловал с неожиданной пугающей властностью.

— Мы полюбим друг друга, и никуда тут не денешься, — заверил он меня, и я снова кивнула.

Так началась страсть, которой суждено было разрушить мой брак и определить будущее. Хулиан Браво назначил мне свидание у себя в номере, и полчаса спустя мы, скинув средь бела дня одежду, со сладострастным отчаянием познавали друг друга, причем происходило все это в отеле моей свекрови, в нескольких метрах от мужа, который пил пиво с датчанами и рассказывал через переводчика о замечательной технике искусственного оплодотворения. А на втором этаже, в четырех деревянных стенах, благоухающих местным лесом, в лучах дневного света, едва приглушенных деревенской занавеской из грубого холста, на пуховой перине с льняными простынями, которые стелили в отеле, я в свои двадцать восемь лет познала все неописуемые оттенки наслаждения и принципиальную разницу между постылым мужем и романтичным любовником.

До встречи с Хулианом Браво мое невежество относительно собственного тела было настолько безграничным, что объяснить его можно лишь временем и местом, где я родилась. Я выросла у добропорядочной матери шестерых детей, принесенных Младенцем Иисусом, как она шепотом меня уверяла, в обществе тетушек, двух старых дев, которые никогда не упоминали «низ», то есть область между талией и коленями. Тетушка Пия умерла девственни-ней, вторая же… про вторую утверждать не берусь, в старости она, возможно, спала с Бруно Ривасом, но ни за что бы мне в этом не призналась. Джозефина Тейлор ограничивалась тем, что показывала мне книжные иллюстрации с изображением человеческого тела, потому что. несмотря на революционные идеи, была такой же ханжой, как и тетушки. Она научила меня одеваться и раздеваться с ловкостью циркового акробата, чтобы никто не видел вульгарной наготы. Подруг моего возраста у меня не было, я не ходила в школу; все свои скудные знания я получила на ферме, глядя на спаривающихся животных. Выйдя замуж, я продолжала раздеваться, как научилась от мисс Тейлор, мы с Фабианом занимались любовью молча и в темноте; я не представляла себе других вариантов и полагаю, что мужа эти соития занимали меньше, чем разведение крупного рогатого скота.

Хулиан в два взмаха сорвал с меня платье с проворством пумы, не дав мне времени опомниться. Мое единственное испуганное восклицание он заглушил поцелуем, и с этого момента я отказалась от всякого сопротивления, желая одного — раствориться, исчезнуть в его объятиях, остаться здесь навсегда, запереть дверь и никогда больше не видеть никого, кроме него. Он осматривал меня со всех сторон, измерял и взвешивал мои груди, комментируя с лестным для меня восхищением их форму, форму моих бедер, блеск волос, гладкость кожи, запах мыла и другие мелочи, на которые я никогда не обращала внимания и которые, честно говоря, ничего выдающегося собой не представляли.

Он заметил мое смущение и чуть ли не силой потащил к большому зеркалу, вделанному в дверцу шкафа, откуда на меня глянула незнакомка, обнаженная, дрожащая, с распущенными волосами, воплощение порочности, которое ужаснуло бы тетушек, однако, как ни странно, успокоило меня, потому что к этому моменту мне уже было не до церемоний и ничто не имело значения. Затем Хулиан повел меня обратно в постель и принялся неторопливо ласкать все мое тело с восхитительной дерзостью, ничего не ожидая взамен, бормоча глупости, нежности и непристойности. Контраст между моей неуклюжестью и его опытностью, вероятно, был комичен, но это не охлаждало его энтузиазма и лишь подкрепляло его стремление доставить мне удовольствие.

Надеюсь, тебя не шокируют столь вольные рассуждения о сексе, Камило. Это необходимо для того, чтобы ты понял, почему я столько лет пребывала во власти Хулиана Браво. В моей жизни было несколько любовников, но хвастаться я не собираюсь, их не так много. Идеальный опыт — заниматься любовью, любя своего партнера, но это был не наш с Хулианом случай. В нашей близости не было ничего общего с любовью, это было простое и чистое желание, жестокое, безудержное, без каких-либо недомолвок или угрызений совести, желание, не заботящееся ни о чем и ни о ком; мы были единственные мужчина и женщина во вселенной, отдающиеся всепоглощающему удовольствию. Откровение оргазма стало таким же внезапным, как и знакомство с женщиной, которая жила у меня внутри, незнакомкой из зеркала, бесстыжей, вызывающей, счастливой и порочной.

Вечер мы провели вдвоем. Должно быть, Фабиан спрашивал, не видел ли кто-нибудь меня. Я слышала звон колокольчика, возвещающий, что в столовой накрыли ужин, и поняла, что пора скинуть с себя оцепенение, которое мешало мне открыть глаза или пошевелиться, так я была измучена. Я свернулась калачиком на кровати, а Хулиан быстро оделся и вышел из номера. Как-то ему удалось выпросить на кухне хлеб, сыр, копченый лосось, виноград и бутылку вина и вернуться с этой закуской к своему главному блюду, не вызвав ничьих подозрений. Мы ужинали, сидя голыми на полу; я пила вино из его губ, а он ел виноград из моих.

Теперь я могла рассмотреть его так же пристрастно, как он недавно рассматривал меня. Он, несомненно, был самым привлекательным мужчиной, которого я когда-либо видела вблизи за всю свою жизнь: мускулистый, гибкий, смуглый с головы до ног от занятий спортом под открытым небом, как будто загорал без одежды; смех у него был неотразимый — когда он смеялся, глаза превращались в две щелочки; темные волосы, светлые глаза, которые в зависимости от освещения становились зелеными или голубыми, и глубокие морщины, словно вырубленные зубилом. В тот день я этого не знала, но очень скоро выяснилось, что у него приятный тенор и когда-то, испытывая нужду в деньгах, он пел в кабаре в Англии и Соединенных Штатах, зарабатывая тем самым на жизнь.

Домой в тот вечер я не вернулась. Проснулась на рассвете в объятиях Хулиана среди скомканных простыней, мокрая от пота и секса, потрясенная, не в силах вспомнить, где нахожусь. Мне потребовалось больше минуты, чтобы понять, что ничто уже не будет таким, как прежде. Придется поговорить с Фабианом и объяснить ему, что произошло.

— Успокойся, Виолета. Все можно уладить. Скажи мужу, что плохо себя почувствовала и переночевала в отеле, — предложил Хулиан, видя мое смятение, но вряд ли это было удачное алиби.

— Мы в отеле моей свекрови. Если бы я спала одна, она была бы в курсе, потому что я попросила бы комнату.

— Что ты собираешься сказать Фабиану?

— Правду. Ты же понимаешь, что я не могу к нему вернуться.

— Многие мужья закрывают на это глаза, чтобы избежать осложнений. Что бы ты ему ни рассказала, он поверит, — встревоженно повторил Хулиан.

— Ты говоришь, исходя из собственного опыта? — спросила я со смутным ощущением, что ступаю на скользкую дорожку.

— Я не циник, Виолета, я практик. Нас никто не видел, мы можем избежать огласки. Я не хочу разрушать твою жизнь…

— Она и так разрушена. Что нам теперь делать?

Мы оделись, и он вышел первым. Я провела расческой Хулиана по волосам и покинула номер, даже не приняв душ, на цыпочках прошла по коридорам, молясь про себя, чтобы меня никто не видел’ Спряталась в саду, и через несколько мгновений Хулиан втолкнул меня в одну из машин, которые были в распоряжении датчан, отвез на вокзал и посадил на поезд до Сакраменто. В десять утра я уже была в офисе «Сельских домов» у брата.

— Что ты здесь делаешь, Виолета? Я думал, ты в «Баварии» с датчанами.

— Я ушла от Фабиана.

— Что? Как?

— Я бросила его, Хосе Антонио. Я не собираюсь к нему возвращаться, и пошел к черту этот брак.

— Господи, да что случилось?

Брат выслушал меня со смесью ужаса и недоверия, читавшимися на его физиономии патриарха, отвечающего за честь семьи, но, как я и рассчитывала, не стал ни осуждать меня, ни убеждать в том, что ошибку можно исправить. Вытер лоб рукавом рубашки и просто спросил, чем мне помочь. Затем снял трубку и оставил для Фабиана сообщение у Шмидт-Энглеров и в «Баварии».

В полдень муж позвонил в офис, успокоенный тем, что я у брата. Все благополучно прояснилось; он попросил брата сообщить, когда я поеду обратно, чтобы встретить меня на станции.