Виолетта

15

Мой брат Хосе Антонио и Джозефина Тейлор, единственные, кто знал о побоях Хулиана, множество раз упрекали меня в том, что я это терплю. По их настоянию я отправилась к психиатру, чтобы он помог мне избавиться от эмоциональной зависимости, причинившей мне столько бед.

Доктор Леви, еврей, учился в Вене у Карла Юнга, был профессором университета и автором нескольких книг; в общем, звезда. По моим оценкам, ему было около восьмидесяти, но вполне возможно, что он был моложе и выглядел на восемьдесят из-за пережитых потрясений. Он познакомился с Хулианом после войны, будучи одним из иммигрантов, которых тот нелегально доставил в страну на своем гидроплане. Вся его семья погибла в концентрационных лагерях, но это величайшее несчастье оставило в нем не горечь, а бесконечное сострадание к человеческой слабости. Стыдно было заставлять тратить время на мои жалкие личные проблемы человека, пережившего Холокост, но он успокаивал меня одним взглядом. Стоило мне закрыть за собой дверь, в кабинете, заваленном книгами, замирал даже воздух; ничто не существовало в мире, кроме него и меня.

— У меня очень заурядная жизнь, доктор Леви. Я не сделала ничего, достойного упоминания, я человек посредственный, — сказала я на сеансе.

Он ответил, что все жизни заурядны и все мы посредственны, зависит от того, с кем себя сравнивать.

— Зачем вам трагическая жизнь, Виолета? — Голос его сорвался, — быть может, он вспомнил о постигших его страданиях. — Есть одно китайское проклятие, в вашем случае оно актуально: «Желаю вам интересной жизни». Должно быть, благословение звучало бы так: «Желаю вам заурядной жизни», — добавил он.

Благодаря доктору Леви, который буквально вел меня за руку, мне удалось оторваться от Хулиана. Это произошло не так скоро, мне предстоял долгий путь самоанализа, который начался с детства в Большом доме с камелиями, где я обнаружила тело отца, затем доктор провел меня по пейзажам памяти мимо мисс Тейлор, тетушек, фермы Ривасов, передвижной школы, нападения Паскуаля Фрей-ре, от которого меня спас Торито, Фабиана, Хулиана и детей, пока я не достигла пятидесяти лет, устав от борьбы и одиночества.

Первым делом я объявила Хулиану, чтобы он больше не рассчитывал на то, что я помогу ему выпутаться из передряг, профинансирую сумасбродства, расплачусь с долгами, сотворю чудеса с бухгалтерией или склею то, что он разрушал на своем пути. Я больше не переступлю порог розового торта в Майами; никаких изгаженных купюр в стиральной машине, гангстеров и шпионов. Если он захочет меня увидеть, придется приехать самому, остановиться в отеле и относиться к Хуану Мартину с уважением. И наконец, если Хулиан еще раз поднимет на меня руку, он об этом серьезно пожалеет.

— Вам понадобятся сила и ясность, чтобы достичь своих целей, Виолета. Советую отказаться от алкоголя, когда будете с Хулианом, — посоветовал мне доктор Леви.

До этого момента я не связывала алкоголь с властью, которую Хулиан имел надо мной.

Поначалу он решил, что это очередная пустая угроза, какие я повторяла годами, но на сей раз у меня за спиной стоял доктор Леви. Два месяца спустя, устав от тщетных просьб помочь ему в Майами, Хулиан смирился и поручил другому человеку разгадывать головоломку, которую называл своим бизнесом, — на самом же деле это были торговые сделки с бандитским душком. Этим человеком была Зораида Абреу, давняя и преданная молодая любовница, с которой я пила мартини в отеле «Фонтенбло». Выбор оказался идеальным, Зораида была профессиональным бухгалтером, к тому же отличалась работоспособностью, сдержанностью и готовностью услужить Хулиану во имя любви, как некогда я сама. В то время как я действовала инстинктивно, стараясь привести в порядок безумные цифры двойной бухгалтерии, она все делала профессионально, а к тому же досконально знала американские законы. Она умела вести секретные счета, уклоняться от уплаты налогов и отмывать деньги. Хулиану она подходила гораздо больше, чем я.

Представляю, как эта королева пуэрто-риканского рома с ее пышными формами и львиной гривой покрикивает на партнеров и клиентов Хулиана и держит в страхе временных любовниц. Она была аккуратна, что в ее профессии — необходимость, и не выносила расточительности; ее родители были строги, образование она получила в колледже при монастыре. Время от времени она мне звонила, чтобы рассказать последнюю мелодраму или попросить совета. Она была эффектна, властна, уверена в себе и своем мнении, которое иной раз звучало комично при ее напористых манерах и детском голоске. Вряд ли Хулиану удавалось подчинить ее или напугать; думаю, если бы они сцепились всерьез, она бы растоптала его, как таракана.

Зораида стала моим благословением, она помогла мне избавиться от остатков привязанности к Хулиану.

Хулиан зачастил к нам в страну со сверхсекретными миссиями, касающимися таинственной немецкой колонии «Эсперанса». Я заметила, что секреты эти не так уж секретны, если он болтает о них в портовой забегаловке, где мы обедали устрицами и морскими ежами.

— Ты — моя душа, Виолета. Ты знаешь меня лучше всех, от тебя у меня тайн нет, — ответил он.

Я воздержалась от вопроса, имеются ли у него тайны от Зораиды: лучше ему не знать о наших с ней приятельских отношениях.

С сыном Хулиан почти не виделся. Хуан Мартин деликатно отклонял его редкие приглашения в Майами под предлогом учебы; когда же Хулиан сам наведывался в столицу, они старались встречаться как можно реже. Оба избегали касаться серьезных тем, особенно политики, — любая мелочь могла стать искрой, из-за которой вспыхнет взаимная неприязнь. Для Хулиана сын был источником постоянного разочарования, а для Хуана Мартина отец был мошенником, продавшимся империалистам-янки.

На недавних президентских выборах победил социалист, представлявший коалицию левых партий, на чьей предвыборной кампании Хуан Мартин работал денно и нощно. Хулиан был уверен, что социалист продержится в правительстве не более нескольких месяцев, потому что ни местные правые, ни Соединенные Штаты этого не допустят, но не сказал об этом сыну. Предпочел предупредить его через меня.

— Скажи мальчику, чтобы позаботился о себе. Эта страна не станет еще одной Кубой. Быть может, нас ожидает кровавая баня.

Не имело смысла спрашивать его, откуда ему это известно.

Роль спасителя Ньевес выпала Рою, частному детективу, нанятому Хулианом. В один из раскаленных вечеров в пустыне Невада он спохватился, что уже неделю не высылал своему хозяину обязательный отчет. Шпионить за девушкой было утомительной работой, недостойной специалиста по преступному бизнесу, но за это хорошо платили.

Он тщетно искал Ньевес в обычных местах, в том числе на уличных перекрестках, где в безнадежные дни Ньевес предлагала себя прохожим. Он не докладывал об этом отцу — Хулиан наверняка догадывался и сам, это обычное средство, когда требуется доза. Рой был уверен, что такой человек, как Хулиан Браво, отлично ориентируется в мире наркотиков, начиная с производства, транспортировки, коррупции и преступных сетей, связанных со сбытом, и заканчивая полнейшей деградацией наркомана. В том, что его родная дочь стала одной из жертв, заключалась горькая ирония. Обеспокоенный, потому что никогда не терял ее из виду так надолго, Рой поискал среди хиппи, с которыми она тусовалась, — молодых людей, собиравшихся на пустырях вдали от сверкающего района Стрип с его огнями и шампанским, — и кто-то ему рассказал, что видел Ньевес в компании Джо Санторо.

Был уже вечер, когда Рой наконец разыскал Джо. Чистый, хорошо одетый и выбритый, он играл в боулинг и пил с друзьями пиво.

— Ньевес? Я ей не сторож, — презрительно ответил он. Девушка больше его не интересовала, отныне она была всего лишь его клиентом, которому он продавал сильнодействующие наркотики; сам он ничего такого не употребляет и предупреждал ее, что это дорога без возврата, пояснил он. Рой схватил его за руку и потащил в туалет, где сперва ударил коленом в пах и повалил лицом вниз; затем схватил за пояс и поднял с забрызганного мочой пола, собираясь разбить ему нос, но Джо остановил его, закрыв лицо руками, и пробормотал, что Ньевес в автобусе.

Рой знал, что он имеет в виду. Во дворе заброшенного дома был припаркован обшарпанный автобус без колес, снизу доверху покрытый граффити. Несколько часов назад Рой уже побывал в этом доме, ставшем логовом наркоманов и бродяг, но ему не пришло в голову обыскать автобус. Ньевес лежала без сознания на полу между двумя спящими или обдолбанными парнями. Рой попытался привести ее в чувство, даже не взглянув на ее приятелей, которые не были его клиентами, но девушка уплывала. Он дал ей пощечину и встряхнул, чтобы заставить дышать, пощупал пульс, не нашел, наконец взял на руки и рысью понесся к машине, припаркованной в соседнем квартале. Ньевес весила как дитя, от нее остались кожа да кости.

Детектив позвонил Хулиану из больницы. В Майами было уже около полуночи.

— Малышка на дне, приезжайте немедленно, — объявил он.

Хулиан прибыл в Лас-Вегас в полдень следующего дня на небольшом самолете, который ему одолжил один из его клиентов, и приземлился в частном аэропорту. Два дня спустя, когда Ньевес выписали, ее отец и Рой доставили ее прямо к самолету. Она оправилась от передозировки, которая чуть ее не убила, но страдала от тяжелейшей абстиненции. Двое мужчин с трудом могли ее удержать, от отчаяния она боролась со сверхчеловеческой силой, выкрикивая грубости, которые непременно привлекли бы внимание полиции, окажись они в более людном месте. В самолете отец ввел ей успокоительное, которое вырубило ее на десять часов, достаточное время, чтобы приземлиться в Майами и поместить ее в клинику.

Только тогда Хулиан позвонил мне и все рассказал. Два года я подозревала, что дочь употребляет наркотики, но полагала, что это марихуана и кокаин, которые, по словам Хулиана, не более опасны, чем обычные сигареты, и никак не влияют на способность Ньевес нормально функционировать в этом мире. Я предпочитала пребывать в неведении и не знать о том, что происходит с Ньевес на самом деле, точно так же, как не хотела видеть, что Хулиан алкоголик. Я повторяла его слова: у него хорошая голова, и пить он умеет, может употребить вдвое больше, чем любой смертный, и никто этого не заметит, ему нужно иметь под рукой виски, только чтобы лечить боли в спине, и все такое. Ньевес вытащили с того света, куда загнал ее героин, и теперь она проходила строгую программу детоксикации и реабилитации, но я не думала, что она наркоманка. Я поверила Хулиану: трагическая случайность не повторится, девочка усвоит урок.

Неделю спустя нам разрешили навестить Ньевес в клинике. Худшие дни абстиненции остались позади; девочка, чисто вымытая, с мокрыми волосами, в джинсах и футболке, молчала и рассеянно смотрела в пол. Я обнимала ее, плакала, звала по имени, не получая никакой реакции, но когда к ней обратился Хулиан, ей удалось сфокусировать взгляд.

— Высшие Существа избрали меня, папа, я должна передать послание человечеству, — заявила она.

Врач объяснил, что такое состояние случается после перенесенной травмы и действия седативных веществ.