Кухонный бог и его жена

Вот какие мысли пробирались ко мне в голову. И я становилась их пленницей, потому что их было никак не изгнать.

Мне ничего не оставалось, кроме как ждать. Только ждать. Иногда казалось, что ждать нечего и незачем, и тогда я спохватывалась и старалась ухватиться за счастливые воспоминания, думать о том, как Джимми крепко обнимал меня по ночам, боясь отпустить.

Помимо тетушки Ду, меня почти никто не навещал. Старая и Новая тетушки не могли приходить часто. Пинат пришла лишь один раз, и вскоре они вместе с матерью Крошки Ю сбежали из дома-убежища и исчезли. Отец, конечно же, не приходил. Возможно, он даже не знал, где я. Я слышала, что разум больше не возвращался к нему. Теперь он просто лежал на кровати, и закрыты или открыты его глаза, не имело никакого значения.

Однажды ко мне пришли Сань Ма и У Ма. Я удивилась, но потом заметила, что они обе в белом, и все поняла.

— Умер? — спросила я.

Сань Ма кивнула, а У Ма отвела взгляд. Они обе заплакали, и я вместе с ними. Я вспомнила день, когда отец дал мне золотые слитки.

— Он ушел в ясной памяти, — сказала У Ма. — В самом конце силы к нему вернулись.

Я кивнула, зная, что так принято говорить в подобных случаях. И поблагодарила их за то, что принесли мне это известие. Но Сань Ма добавила:

— Это действительно так. Перед самой смертью с ним происходило что-то странное. К нему действительно вернулся разум.

— Это было настоящее чудо, — произнесла У Ма.

— Или он просто водил нас вокруг пальца все эти годы, — усомнилась Сань Ма. — Делал вид, что не может говорить. Твой отец бывал очень упрямым.

— Нет. По-моему, случилось чудо, — возразила У Ма.

— Дело было так, — начала Сань Ма. — Пять дней назад, утром, я вошла в его комнату. Все, как всегда. Попыталась накормить его рисовой кашей, тоже как обычно. Ближе к концу он почти ничего не ел, и каждый день мне приходилось биться, чтобы заставить его открыть рот и проглотить хоть немного еды. Нет, правда, с ним хлопот было больше, чем с ребенком: ничего не ел и ходил под себя. В то утро я была настолько уставшей, что воскликнула: «Богиня милосердия, отверзни его уста!» И вдруг он уставился на меня обоими глазами! Я подумала: что? Он может меня слышать? И тогда я ему сказала: «Поешь немного! Ешь, ешь!» А он мне и говорит: «Так принеси мне нормальной еды». Вот так вот взял и сказал! Семь лет от него не было слышно ни слова, и на тебе! «Принеси мне нормальной еды!» Я бросилась вниз так быстро, как могли меня нести мои старые ноги.

У Ма кивнула:

— Сначала я не поверила, сказала ей, что она тоже помутилась рассудком. Вот так и сказала.

— Тогда я пошла с этой новостью к кухарке, — продолжила Сань Ма. — Тай-тай Вэнь тоже услышала и захотела убедиться сама. И все мы поднялись к нему, неся с собой пельмени, булочку и миску лапши — на случай, если он действительно сумеет поесть. Но оказалось, что твой отец уже спит.

— Я повторила, что Сань Ма помутилась рассудком, — сказала У Ма. — Но потом увидела, что окно нараспашку, и оттуда в комнату сильно дует. Я и спрашиваю: мол, почему оно открыто? Подошла уже, чтобы закрыть, а он возьми и проснись! Говорит: «Оставьте окно открытым!»

У нас рты так и распахнулись, — подтвердила Сань Ма. — Тогда я дала ему пельмень, и он его съел. Кухарка дала ему кусочек да бин[20] — он съел и его. Тай-тай Вэнь побежала вниз за мужем и сыном, чтобы они это увидели. И они тоже пришли.

— Мы все это видели, — сказала У Ма. — Твой отец осмотрел комнату и хмуро взглянул на нас всех. «Что стало с этой комнатой? — спросил он. — Почему она такая обветшалая? И где мои картины и ковры?»

— Он стал самим собой, — согласилась Сань Ма. — Очень самоуверенным, таким категоричным.

У Ма кивала.

— Я сказала ему, что больше ничего этого нет. И денег осталось мало, не хватает на то, чтобы все чинить. А он спросил: как вышло, что нет денег? Я говорю, сейчас везде с деньгами плохо, не только у нас. Бумажные деньги ничего не стоят. Рвань, чем матрасы набивают, и то ценнее. А он говорит: «Я не говорю о бумажных деньгах. О золоте, золоте, глупая!»

Сань Ма захлопала в ладоши.

— Знаешь, что было дальше? Вэнь Фу встрепенулся, и говорит: «Золото? Какое золото? Где оно?» А твой отец смотрит на него так, будто у его зятя деревянная голова. Здесь, мол, говорит, золото это, в этом доме, разумеется! Золотые слитки, толстые, как твои пальцы, и весят столько же, сколько ты!

«Да ну! — сказал Вэнь Фу. — Нет никакого золота в этом доме!»

А твой отец этак улыбнулся и говорит: «Это ты потому так думаешь, что не знаешь, куда я его спрятал». А потом почесал щеку и сказал: «Дай-ка подумать, за какой стеной? На каком этаже?»

— Ой! — вмешалась У Ма. — Вот тогда мы догадались, что делает твой отец. Мы уже много раз на такое любовались, очень недобрая шутка. Он находил ниточку. И дергал ее, раз за разом, а Вэнь Фу, как кот, бегал туда-сюда и ловил воздух. Когда Вэнь Фу стал расспрашивать, что да где, твой отец отмахнулся от него. Уходи, мол, я устал, приходи через несколько часов. А потом взял и снова уснул.

И что мог поделать Вэнь Фу? Фыркнул только: мол, сумасшедший старик. Но мы сами видели, как он вместе со своим отцом пошел вниз, и там они стали простукивать стены и полы. Уже начали искать!

— А через три часа, — дрожащим голосом продолжила Сань Ма, — мы снова поднялись к нему, но твой отец был уже мертв. Какая жалость! Я потрясла его немного и сказала: «Что? Ты вернулся лишь на чуть-чуть? Навестил нас и так быстро ушел. А о своей старой жене не подумал?»

— Мы так плакали, — добавила У Ма. — А этот Вэнь Фу, какой злой человек, уму непостижимо! Твой отец еще лежит в кровати, тело еще не остыло, а он ломает стену прямо рядом с его одром! Какой ужас!

— Прошло пять дней, — пожаловалась Сань Ма, — а стены и полы в спальне твоего отца уже разворочены. И этот Вэнь Фу собирается вскрывать следующую комнату.

— Что до нас, — сказала У Ма, — нам все равно, что станет с этим домом. Он может его хоть весь разобрать, нас это уже не касается. Завтра мы уезжаем в Яньтай, поживем у моего брата. Он уже пригласил нас.

На ее лице воцарилось удовлетворенное выражение.

Теперь обе смотрели на меня и ждали, что я скажу. Во мне бушевало так много чувств сразу: я горевала по умершему отцу, злилась на Вэнь Фу, грустила о том, что Сань Ма и У Ма уезжают. Все меняется, а мы остаемся беспомощными и лишенными надежды.

— Ай, какая горькая новость! — вздохнула я. — Так сразу ее не проглотить. Как страшно в таком почтенном возрасте остаться ни с чем, да еще понимая, что твое золото достанется скверному человеку! Это кошмарно!

Сань Ма нахмурилась:

— В доме нет никакого золота! Разве ты нас не слушала? Мы знали твоего отца. С чего бы он стал оставлять золото тому, кого ненавидел? Он очнулся в последний раз, чтобы сыграть с ним злую шутку. Это все равно что проклясть.

— Но ради чего? Ведь Вэнь Фу разрушит весь дом! — воскликнула я.

— Ради чего? Не думаешь ли ты, что ты была единственной, кому твой муж поломал жизнь? А теперь с ним то же самое сделал твой отец. Теперь Вэнь Фу бредит его словами, и этот дом свалится ему на голову. Вот ради чего!

А вот телеграмма, которую я послала Джимми, спрашивая, могу ли я приехать в Америку и стать его женой. Видишь, он до того обрадовался ей, что сохранил. Только его ответа у меня не сохранилось.

И сейчас я расскажу тебе, почему. Об этой части своей жизни я и боялась тебе рассказать. Я всегда хотела о ней забыть.