Титановый бардак

Кого и где сегодня ты ласкаешь по ту иль эту стороны Днепра?

Штурмфюрер фон Браухич на фронт попал, можно сказать, случайно. Откровенно говоря, ему там вообще было делать нечего, но Ганс Лэнг, его личный механик, носил звание всего лишь штурмманна, и его на фронте вообще никто не стал бы слушать: ефрейтор, тем более из СА, и для армейского лейтенанта не авторитет. Конечно, и простого штурмфюрера даже капитаны слушать бы не стали, но штурмфюрера фон Браухича… Генрих Коппенберг, отправляя своего личного помощника в далекую Россию, с ухмылкой поинтересовался у Манфреда:

— Интересно, ты там встретишь хоть одного офицера, который про тебя вообще не слышал?

А работа на фронте была исключительно для Ганса: солдаты вермахта взяли в качестве трофеев многие сотни русских грузовиков, и теперь перед автомобилистами встал вопрос чем эти грузовики заправлять. Русские-то на грузовики ставили дизельные моторы, а в вермахте дизельной техники практически не было — как не было и запаса топлива для них. Но хуже всего было то, что используемую в германских дизельных моторах солярку русские машины тоже «не воспринимали»… Ганс, конечно, влез со своим предложением, Манфред его слова передал начальству…

Вообще-то в том, что идея Ганса окажется верной, у Манфреда сомнений не было абсолютно, ведь именно этот парень, выглядевший, как простой деревенский увалень, мог буквально по запаху определить, что нужно добавить в бак чтобы мотор работал на пределе, но не развалился бы на трассе. И именно благодаря Гансу… нет, с некоторой помощью в том числе и Ганса Манфред получил свои самые высокие награды: ведь на самом деле Ганс успел закончить университет и — не скажись его пристрастие к автоспорту — давно бы уже стал доктором химических наук. Но его интересовали лишь моторы… что было, оказывается, не очень хорошо: доктора Лэнга армейские автомобилисты с почтением выслушали бы и без штурмфюрера фон Браухича. Но сама поездка оказалась не очень-то и опасной, Манфред просто поговорил с несколькими высокопоставленными офицерами (и начальник был прав: слушали его, буквально впитывая каждое слово, а под конец попросили сфотографироваться со всеми прибывшими на встречу офицерами). Осталась последняя, очень короткая и совершенно пустяковая поездка: Гансу потребовалось убедиться, что солдаты в частях правильно смешивают керосин с маслом и раствором соды в бензине.

На обратном пути из авточасти Ганс обратил внимание Манфреда на одну очень интерсную деталь:

— А ты заметил, что русские на всех своих машинах, по крайней мере армейских, ставят одинаковые моторы?

— Не обратил, потому что моторы эти если и имеют что-то общее, так это то, что они все дизельные.

— Сразу видно: гонщик, а не механик. В принципе да: на трехтонках у них моторы рядные шестицилиндровые, на полуторках — V-образные «шестерки», а на легких машинах рядные четырехцилиндровые. И V-образные двенадцатицилиндровые на тяжелых тягачах. Но у всех этих моторов абсолютно одинаковые цилиндры, совершенно одинаковые форсунки, поршневая группа идентичная — и одна запчасть годится для ремонта любого мотора. Кроме коленвала и блока цилиндров с картером, конечно. Я там говорил с механиками, они это заметили и деталями с разбитых трофейных машин ремонтируют любые другие трофеи. У нас, конечно, тоже стараются ввести подобную унификацию, но до русских, по крайней мере в части унификации моторов, нам еще очень далеко.

— Я слышал, это потому, что моторы для всех своих грузовиков русские делают вообще на одном заводе, и поэтому у них и машин не очень много. А в Германии только крупных автомобильных фирм восемь, и у каждой моторы делаются не на одном заводе…

— Боюсь, что русские нам просто головы дурят. Я же смотрел машины в этом батальоне, и там моторы минимум четырех разных производителей, по крайней мере если судить по надписям. Кстати, ты видел эту бензиновую таратайку? На ней стоит бензиновый мотор с чугунным блоком цилиндров, но поршневая там точно такая же, как и на всех русских дизелях!

— Интересно даже, а на танках у них какие моторы? По двадцать четыре цилиндра?

— По дороге у нас как раз танковая часть, если хочешь, можно у них спросить. В любом случае время обеда не просто наступило, но и давно прошло, а среди танкистов, я думаю, твоих поклонников тоже немало. Завернем?

Благодаря визиту в танковую часть Манфред Георг Рудольф познакомился с еще одним «чудом» русской автомобильной мысли — правда, назвать это «чудо» автомобилем можно были лишь при сильном напряжении фантазии. Нелепый каркас из каких-то водопроводных труб с кое-как присобаченным сзади мотором… но фон Браухича заинтересовала — как гонщика — подвеска. Передние колеса вывешивались на рычажной подвеске, аналогичной подвеске сто двадцать пятого гоночного «Мерседеса», задняя подвеска так же была типа Де Дион — как и на немецком болиде, но зачем все это приделано к этой странной колеснице, штурмфюрер автомобильного корпуса понять не мог. А на вопрос, зачем танкисты вообще приволокли к себе это… чудо, ему ответил пожилой капитан:

— Это изделие, вместе с тремя другими точно такими же, сожгло в нашем полку пятнадцать «троек», все тридцать «двоек» и многое другое, причем лично мое мнение… — капитан замолчал.

— Ваше мнение? Я с интересом его выслушаю…

— И можете при случае передать его своему дяде: они не сожгли больше просто потому, что в той колонне, которую они встретили, больше танков не было! Точнее, были, но не успели выйти из леса и русские их не заметили!

— И чем же этот кусок железа смог…

— Если вы не заметили, на этой железяке мотор пробит. Русские сняли с нее оружие и бросили, а остальные такие же железяки умчались прочь. Да, они по полю, по вспаханному полю ездят — и я своими глазами это видел — со скоростью явно больше пятидесяти, а то и семидесяти километров в час! А оружие… все «двойки» они просто расстреляли из каких-то страшных пулеметов. Вот, видите эту дугу? Здесь как раз пулемет и крепился. А «тройки»… у них вот тут, сзади, площадка, так на ней они привозили… я думаю, что ракетные установки вроде наших Небельверферов, только у них ракета летит точно в танк. А когда попадает, то танк чаще всего взрывается изнутри. Это у нас «четверкам» не досталось, а у соседей восемь машин сожгли в одном бою… потом русские отступили, но мы там вообще ничего не нашли, кроме разве что проводов, тянущихся от русских окопов у нашим подбитым машинам.

— То есть, вы хотите сказать, наши танки против русского оружия…

— Я радуюсь, что у русских таких ракет, похоже, очень мало. У нас они ракетами сожгли семь «троек», а еще восемь повредили опять своими чудовищными пулеметами! У них пули броню «тройки» пробивают! Пробитые пулеметами машины мы, конечно, починили… экипажи заменили… теперь я понимаю, почему к северу от нас наши танки застряли. Там, говорят, русские выставили что-то пострашнее вот этой колесницы: что-то бронированное и с двуствольной автоматической пушкой.

— То есть мы, по сути дела, оказались без танков?

— Рано паниковать, штурмфюрер, рано. Мы здесь не просто под солнышком греемся: с разбитых «двоек» срезали броню, сейчас заканчиваем навешивать экраны на «тройки» и «четверки». Инженеры ваши посчитали уже, сказали, что теперь танки выдержат и пулеметы русские, и даже пушки… в основном выдержат. Да и мы под такие наезды подставляться больше не собираемся — вы просто передайте дяде, что «двойки» можно больше танками не считать, а сроки наступления нужно на недельку отодвинуть. На то, чтобы экраны повесить, тоже время требуется. Немного, но все же…

Откровенно говоря, никто не ожидал, что несколько посланных на Украину батальонов смогут остановить наступление фашистов — но оказалось, что после визита автогонщика к двоюродному дяде германская армия наступление приостановила.

Ненадолго, всего на пару недель, в течение которых немецкие сварщики срочно «укрепляли бронетанковые войска», но этого времени хватило на постройку и обустройство дополнительной линии укреплений по линии от Николаева до Кривого Рога и, что Светлана сочла наиболее важным мероприятием, замену командования армий Южного фронта вплоть до командиров полков и даже батальонов.

Возможно, она так считала потому, что этим занимался Петруха. Хотя работы собственно Петра Евгеньевича во всем этом деле было немного: он всего лишь «составил опросник», на который отвечали (в письменном виде) все командиры РККА до командиров батальона включительно, и разработал методику анализа этих ответов. Даже не очень-то и «разработал», он просто вспомнил то, чему его когда-то в будущем учили…

В процессе опроса девятнадцать генералов и полковников застрелились, порядка двух сотен «кровавая гэбня» арестовала и отправила в Москву для более тщательного расследования, а очень много командиров разного уровня внезапно получили повышения по службе. А еще на фронт отправилось почти пять тысяч «выпускников» института Слащева. Сам Яков Александрович тоже убыл на фронт, правда в странной должности «представителя Генштаба на Южном фронте»: после того, как его план был изучен Шапошниковым, тот пригласил Слащева в Москву и после двух дней тесного общения специальным приказом Сталина «отставной белый генерал» был назначен на эту должность. С очень большими полномочиями должность была учреждена…

Оля же считала, что главным в получившейся «паузе» стало то, что из Киева удалось эвакуировать большую часть предприятий. Хотя там, по большому счету, этих предприятий было довольно немного, но все же были — и станки, вывезенные из города, позволяли быстро нарастить выпуск требуемой стране продукции в других местах. То есть теоретически позволяли — но инженеры заводов, куда распределялось это оборудование, жаловались на его отвратительное состояние: прежние рабочие следили за станками крайне небрежно. Но после ремонта и эти станки становились весьма полезными: все же их ремонтировать оказывалось быстрее и дешевле, чем делать новые…

Германское наступление на Украине возобновилось в последний день июня, а спустя неделю немцы вошли в Киев. В полупустой Киев, но Светлана удивлялась и этому:

— Я понимаю, что ждунов там хватает, но почему евреи из Киева эвакуироваться не стали? Мы же всех желающих вывозили, бесплатно, и в дороге кормили!

— Солнышко, — попытался объяснить ей муж, — считай сама: в Киеве было чуть меньше миллиона человек, из которых чуть больше двухсот тысяч евреев. При эвакуации заводов в организованном порядке эвакуировано чуть больше двухсот пятидесяти тысяч человек — это рабочие и инженеры с семьями. Еще порядка ста тысяч — молодежь околопризывного возраста, опять же большей частью с семьями, и тысяч тридцать разной шушеры, главным образом всякой «творческой интеллигенции». Всего получается почти четыреста тысяч, из которых почти треть как раз евреи.

— Ага, а еще хрущевская мобилизация…

— Нет. Двести тысяч мобилизованных — это в основном русские, украинцы, да кто угодно — но в мобилизацию как раз евреев попало меньше пяти тысяч. А из оставшихся там четырехсот тысяч евреи составляют тысяч семьдесят — но это как раз те, кто живет в хороших квартирах, мебель бросать не хочет и прочие богачества. Буденный же запретил тащить в эвакуацию всякое барахло, запретил евреям выделять гужевой транспорт вне всяких очередей — и вот те, кому пианино было бросить жалко, решили остаться… идиоты. Но кто мы такие, чтобы им запрещать самоубиваться? Если кого-то пример Львова ничему не научил, то слова, сама понимаешь, бессильны.