Титановый бардак

Без бумажки ты букашка…

Чем хороша русская печка, так это возможностью разместить на ней (с полатями, конечно) без проблем сразу пятерых, так что женщин на ней и разместили. Ну а мужчины устроились просто на полу: в избе никаких лавок не наблюдалось, да и вообще в ней ничего не было. Но если есть спальники, то летом и этого достаточно.

Было решено сейчас пару часиков поспать — чтобы побыстрее «переключиться на местное время», но все проснулись заметно раньше намеченного: изменившаяся реальность не давала мозгам покоя. Так что обсуждать случившееся стали сначала «в положении лежа», а затем поднялись окончательно.

— Я думаю, — сообщил товарищам по несчастью Валера, — сюда нас как раз та молния перенесла, причем она что-то в мироздании лишь подтолкнула слегка. Что-то, что как-то сформировалось из всяких атомов и полей в соответствующей точке. А так как атомы обратно вернутся навряд ли, то обратного переноса можно вообще не ждать.

— Гипотеза принимается за рабочую, — сказал Валя, — но нам-то что делать?

— Вживаться в нынешнюю действительность.

— И, по возможности, остаться при этом живыми и здоровыми, — добавила Гуля.

— Ага, если хотя бы половина того, что нам этот Митрофан рассказал, окажется правдой, то долго нам не протянуть, — уныло протянул Саша. — Нас ОГПУ к стенке поставит как только мы хоть где-то появимся за пределами этой деревни.

— А вот не поставит! — с каким-то весельем в голосе отреагировал Петр. — По крайней мере первые года два, пока не разберутся…

— Пока не разберутся в чем? — Валентин Петрухино веселье не поддержал.

— Ну, у нас же давно принято к экспедициям разные сувениры делать, вон в прошлом году Василий Викторович тарелки и стопки титановые сделал, а Петрович медали всем выдавал.

— И что? Предлагаешь откупиться титановыми тарелками от чекистов? Или медалями их награждать «За неоткрытие ничего»?

— Нет, откупаться не предлагаю. Но я для этой экспедиции сам кое-что сделал. То есть не сам… — он полез в карман своего рюкзака, — а Женька из архивного, — и с этими словами он положил на спальник небольшую пачку «корочек» темно-вишневого цвета. — Полные, абсолютные копии, даже фактура бумаги аутентичная, я уже не говорю про все прочие детали. Я для всех нас сделал, так что все мы с документом в руках можем представляться уполномоченными девятого управления ОГПУ. Я, например — особоуполномоченный при председателе, Валя — вообще полпред ОГПУ и так далее. Даже Светлана Юрьевна у нас — комиссар девятого управления.

Гуля сначала лишь мазнула взглядом по «своему» удостоверению, но затем рассмотрела его более тщательно:

— Петруха, солнышко ты наше эфэсбэшное, ты мне что в поле «имя» написал?

— Ну так я в шутку, — смутился парень, — это же всё не всерьез делалось…

— А чем в ОГПУ занималось девятое управление? — поинтересовалась Света, разглядывая свою фотографию в удостоверении. Было, в принципе, понятно, что фото взяли из профиля в телеге, но на нее так ловко была «надета» косынка, что даже при очень внимательном изучении фотки нельзя было понять, что оно — подделка.

— Ничем, не было такого вообще, их всегда было только восемь. В ОГПУ, я имею в виду. Да и те без номеров были, просто по профилю деятельности назывались…

— То есть удостоверения эти до первого ОГПУшника хоть как-то прокатывать будут?

— В принципе да, но для сельской местности сойдут. Да, кстати, там пока даты не проставлены, но я специально ручку захватил с аутентичнами чернилами… Какие, думаете, лучше вписать? Обычно срок действия удостоверения был до двух лет…

— Погоди, не пиши ничего, — остановил его Валентин. — Сейчас ведь, если Митрофан не ошибся, июнь двадцать шестого?

— И что?

— А напомни-ка мне, когда железный Феликс сыграл в ящик?

— В августе, вроде в конце… сейчас поточнее вспомню. Точно! И на Лубянке такой бардак начнется! А если мы сможем этим бардаком правильно воспользоваться… Нет, не получится… потребуется подпись Феликса, а его на такое сподвигнуть не выйдет. Тупой фанатик, ему что-то разумное объяснить…

— А нам только подпись нужна будет? — задала Света совершенно риторический вопрос. — Она же очень простая, я таких сколько угодно нарисую.

— Подписи подделывать умеешь? — удивилась Аня.

— Я же МГИК закончила, библиотечно-архивный факультет. Там много приходилось из архивов зарисовывать… в том числе и подписи: фотографировать там запрещается, а ручками копии… в смысле выписки делать — сколько угодно. В институте сделали базу подписей, так как часто не указывалось, кто конкретную бумагу подписывал, поэтому подписи копировать мы отдельно учились, причем качественно, чтобы программа их распознать могла. А эту… хорошо бы несколько экземпляров иметь, люди ведь подписываются всегда немного по-разному…

— А тут во всех удостоверениях подписи как раз различные, Женька специально их с разных оригиналов копировал.

— А мы на номерах удостоверений не спалимся? — с недоверием в голосе поинтересовался Вася, — тут же все они пронумерованные.

— Как раз номера здесь не от балды проставлены. Женька нарыл, что в июне как раз двадцать шестого года этот железный поляк забрал в кадрах удостоверения со сто двадцатого по сто двадцать девятое — и они больше нигде и никогда не всплывали! Кроме записи в журнале отдела кадров о них нигде больше не упоминалось вообще! Ни кому и зачем выданы, ни когда аннулированы…

— Значит, сейчас никакие даты не вписываем, а там посмотрим. Так что решим, думаю, так: Петруха подумает, как нам авантюру с девятым управлением провернуть, а мы пока воспользуемся любезностью Митрофана и тут поживем. По крайней мере картошку посадить успеем: может и не особо вырасти успеет, но наш сорт наверняка куда как нынешних урожайнее, так что потом крестьянам он очень пригодится.

— Ага, пригодится, а вот прям щяз мы что будем есть? — поинтересовалась Ира недовольным голосом.

— Наконец-то ты поймешь, что у мужа хобби не только правильное, но и общественно полезное! — откликнулся Вася. — Я для рыбалки всё нужное захватил, — пояснил он остальным товарищам, — в смысле крючки и леска есть, а тут озеро рядом…

Посоветовавшись с Митрофаном, решили «на это лето» занять оба пустующих дома. И оба они были абсолютно пусты, но Саша Суворов, «на всякий случай» проверивший дома своим металлоискателем, нашел в доме неведомого Митяя заначку. Вообще-то он рассчитывал найти что-то вроде заныканного чугунка, так как у «профессиональных зануд» было всего лишь два не очень больших (и очень неудобных для готовки на печи) котелка, а нашел в тайнике на чердаке дома офицерский наган с четырьмя патронами в барабане и браунинг, для которого кроме полной обоймы была запасена коробка с полусотней патронов. Правда Петя лишь усмехнулся, глядя на это «богатство», но Валя решил, что «лишнее оружие лишним не будет». Тем более что, по словам Митрофана Даниловича, патроны к нагану можно в Боровичах купить, а в крайнем случае — «на станции», правда он не уточнил, на какой именно.

Оказалось, что местность, в которую «попали» охотники за «непонятным», была населена довольно плотно. В трех верстах от Выселок было довольно крупное село с полусотней домов, а по дороге в уездный центр смогло разместиться аж четыре деревеньки, правда с общим населением хорошо если в полторы сотни человек. Это выяснилось, пока Митрофан с кем-нибудь из мужчин в эти деревеньки ездил чтобы собрать «посильную помощь попавшим в беду геологам из Москвы» — так решили себя временно залегендировать попаданцы. И, что очень удивило Светлану, народ активно помогал — несмотря даже на то, что по меркам самой Светы жил он в беспросветной нищете. Но это она с точки зрения горожанина двадцать первого века считала, а народ был убежден, что живут они неплохо. И искренне считал «обездоленными» «москвичей, утопивших все свое добро», а потому помогал как мог. Например, каждый буквально день из «большой деревни» в Выселки приезжал кто-то, привозивший «геологам» по паре крынок молока: селяне знали, что у Митрофана из живности имеется лишь одна кобылка, а «без молока бабы болеют». Часто и несколько яиц привозили, а как-то раз приехавшая баба, отозвав Светлану в сторону, сунула ей в руки кусок ткани:

— Девка, возьми, юбку себе сошьешь. Мы тут с бабами тебе соткали, а то тебе-то в штанах мужицких, поди, срамно ходить-то.

Вообще-то люди действительно были «отзывчивыми», однако Валентин считал, что тут еще и «корыстный момент» присутствовал: хозяину как-то мимоходом сказали, что Гуля по специальности врач, так что крестьяне, хотя с болячками и не приставали к ней, скорее всего имели в виду, что «если вдруг приспичит, то пусть врач поблизости будет».

Однако почему-то местные бабы особенно переживали из-за Светки — «новой учительницы, назначенной в город». Скорее всего из-за того, что ее все они считали «местной», а прочие — «они московские, у них, поди, одёжи всякой полные сундуки дома»… Ира, похихикав, юбку Светлане сшила (сама Света не рискнула браться за столь непростую работу — непростую при отсутствии даже упоминаний о швейной машинке), и девушка при случае могла уже прикрыть «вызывающие» штаны с кучей карманов от осуждающих взглядов местных баб.

Глядя, как ловко Ира портняжит, Света не смогла не спросить:

— Где это ты так ловко шить выучилась?

— Матушка научила, хотела из меня знаменитого модельера вырастить. А в школе практики набралась: девочки там очень гордились своими туалетами от кутюр, а я своим служанкам быстро такие же шила, да еще с этикетками от самого дешевого ширпотреба. И девушкам нравилось в нарядах от Гуччи да Кардена щеголять, и одноклассницы языки в жопу засовывали…

— У тебя в школе служанки были?

— Ну, матушка озаботилась. Хорошо еще, что нанимал их отец, так что они просто следили, чтобы я хорошо себя вела и всё сама делала. Ну и учили тому, что в школе не преподавали. Христя была магистром архитектуры, а Каролина — кинооператором…

— Христя? Каролина?

— Христя — болгарка, а Каролина — словачка…

Еще с одеждой неожиданно помог председатель волостного совета, к которому пришлось заехать, чтобы «подтвердить легенду». Карп Федотович, пообщавшись не столько с Валентином, сколько с Митрофаном (потом Митрофан сказал, что Карп Федотович тоже с войны «Георгия» принес, в связи с чем они приятельствовали), выделил (всего лишь за бутылку «Московской» с тщательно ободранной этикеткой) «во временное пользование» целый узел с различной (в основном женской) одеждой:

— Одёжа, конечно, барская, но бабы, думаю, под себя перешить смогут. А мундир, сам понимаешь, у нас в селе всяко никто носить не станет.

«Мундир» оказался офицерским полевым, с намертво вшитыми погонами, и две небольших дырки в нем как бы намекали на причину того, что никто на него не позарился, несмотря на великолепную ткань: не было принято здесь носить снятое с покойника. А на вопрос уже Петра «а когда возвращать одежду», председатель лишь усмехнулся:

— Ты мне только подпиши бумагу, что одёжу забрал, чтобы бабы не просили её. А что не вернешь её, так всем понятно: износилась, зачем нам рваньё-то хранить?