Титановый бардак

На свете ещё много зла и мне ещё долго стрелять…

Незначительный, казалось бы, успех японцев в самом начале войны с американцами — захват атолла Мидуэй — на ход войны в Тихом океане оказал очень большое воздействие. И не только на войну в Тихом океане, а вообще на войну Америки с Японией. Японская авиабаза в двух тысячах километров от Гонолулу вроде бы прямой угрозы тихоокеанской базе американского флота не создавала, но транспортам она увеличила путь в Китай больше чем на неделю — и американская помощь Гоминдану резко сократилась. А вот товарищ Мао от Советского Союза помощь получал во все возрастающих объемах. Как, впрочем, и товарищ Ким.

Товарищу Киму еще очень повезло с тем, что до Кореи американцам было теперь вообще никак не дотянуться, а всенародную поддержку его армии японцы обеспечили очень нехило. Ну а материально-техническое обеспечение из СССР шло вообще бесперебойно: японцам на севере своих владений как-то стало не до Кореи. Совсем не до Кореи: в сентябре менее чем за месяц японцев вышибли с Сахалина и Курил. Причем товарищ Сталин (правда, после очень долгих споров и обсуждений с Сашей Суворовым, Светланой и Ольгой) согласился с тем, что японский остров Хоккайдо на самом деле является частью Курильских островов под названием Йессо…

Вообще-то японцы успели выстроить на острове неплохой аэродром, с которого Пе-8 и Пе-12 легко доставали до самых отдаленных островов самой Японии. А раз уж немцы в Иене героически выпускали более чем неплохие объективы к телеуправляемым бомбам, я промышленностью у Японии стало плоховато. Плюс потеря Кореи и Манчжурии, да и товарищ Мао к концу года выбил японцев практически со всего континентального Китая и готовил десант на Тайвань…

Кстати, после того, как Народно-освободительная армия Китая выпинала британцев из Гонконга, Гоминьдану тоже стало очень грустно…

Откровенно говоря, Валентина очень удивил тот факт, что при освобождении Курил японские войска практически не сопротивлялись: они слегка повоевали на Сахалине и на Парамушире, да еще несколько попыток сопротивления продемонстрировали на Хоккайдо, а в основном спешили сдаться. При том, что «в старом мире» янки практически любой остров брали после затяжных и ожесточенных боев. Свое удивление он изложил на традиционной новогодней вечеринке, но Света ему эту «странность» объяснила очень просто:

— У японцев самые мотивированные и выдрессированные войска как раз на юге были, а с севера они никакого сопротивления вообще не ждали, не говоря уже о наступлении с нашей стороны — и здесь армия у них состоит из солдат третьего сорта. Да и промывка мозгов у них вся была направлена на борьбу с американцами, так что наше наступление даже у генералов вызвала глубочайший когнитивный диссонанс. Да и то, что наши самолеты их заводы сносят одной бомбой, репутацию нужную создало, а самураю сдаться противнику, равному богам по силе, не особенно и стыдно. Я, правда, не совсем понимаю, что Иосиф Виссарионович собирается делать с японцами на Хоккайдо…

— Он ничего с ними делать не собирается, — вмешалась в разговор Оля, — этот вопрос мы со Струмилиным уже обсудили, всё подсчитали и Сталин эту проблему на нас перебросил.

— Продолжай, — заинтересовался Валя.

— Уже продолжаем. Василевский утром сообщил, что японцы предлагают переговоры…

— А на хрена нам переговоры?

— А на хрена нам Япония? Хирохито уже понял, что война с державой, за пару лет разгромившая фашистскую Германию вместе со всеми ее сателлитами, Японии не под силу, и предпочитает капитулировать перед нами, а не перед американцами. Потому что, если капитуляцию правильно обставить, это будет… это можно будет внутри Японии представить как договор между равноправными державами, подписанным без потери лица…

— Капитуляция? С потерей Хоккайдо и без потери лица?

— А ты Светочке спасибо скажи: она раскопала, что в договоре от тысяча восемьсот семьдесят пятого года, по которому Япония навсегда отказывалась от прав на Сахалин, особо указано, что если Япония этот договор нарушит, то ее права на Эдзо аннулируются в тот момент, когда Россия об этом заявит. Вот Россия и заявила, так что всё честно получается.

— Что, прямо так и написано? — удивился Валя.

— Ну, почти так, — усмехнулась Света, — но при острой нужде текст и так можно интерпретировать. А у Хирохито нужда не просто острая, а аж печёт!

— Короче, — продолжила Оля, — мы предложим японцам забрать своих с Йессо, а за это не будет оккупировать остальные острова и геноцидить джапов уже там.

— Думаешь, они согласятся?

— А им деваться некуда. Товарищ Мао уже забрал Окинаву и вообще все острова Рюкю до этой самой Окинавы, товарищ Ким Цусиму прибрал. И при этом оба, особо человеколюбием не страдая, от японцев острова зачистили капитально — но лишь от японцев, тех же окинавцев Мао трогать запретил. Так что некоторое восстановление численности японского населения в Японии поможет Хирохито хоть как-то сохранить японскую человеконенавистническую цивилизацию.

— А нам-то это нахрен?

— Нам просто некогда с ними возиться, да и возможностей экономических что-то там сделать у нас нет. Нам бы с Германией разобраться, а на японцев, если они снова оборзеют, бомбу всегда уронить можно будет. Вот только они еще долго оборзевать не в состоянии будут…

— Самое смешное, что янки такой исход войны вполне устраивает: им больше не нужно воевать, да и по окончании войны японцам придется под них стелиться. Мы-то джапам помогать не будем, так что с точки зрения внутренней политики в США тоже все будет очень красиво. А Рузвельту сейчас очень нужна такая бескровная победа: в Италии, конечно, Эйзенхауэр одержал чистую победу — но экономически Америка все же изрядно просела, да и Эйк приобрел слишком большую, по мнению демократов, популярность…

— То есть мы отдает Японию американцам? — недовольно пробурчал Саша.

— Саш, мы никому ничего не отдаем, — сердито ответила ему Оля, — мы не знаем как справиться даже с тем, что успели забрать. Мао и Киму помогать надо, в Германии орднунг наводить — надо, британцев перевоспитывать… кого еще забыла?

— Канаду, — с ехидной улыбочкой напомнил геолог.

— Точно, и Канаду. Хорошо еще, что Рузвельт пока вроде помирать не собирается.

— Британцев ты, Оль, вычеркивай, — вступил в разговор Петруха. — Там товарищ Голованов перевоспитанием занялся, так что морское сообщение туманного Альбиона с внешним миром полностью прекращено. По предварительным прикидкам Госплана у них запасов едва хватит где-то до марта, так что они или сдадутся, или вымрут за лето с голоду. А разведка доносит, что вымирать они категорически не желают.

— А янки за них не вступятся?

— А зачем? Сейчас американцам раздолье, они весело и с песнями подгребают под себя все Содружество наций. В Европе Италию под себя прибрали, сейчас Грецию дочищают…

— А разве мы греческим коммунистам не поможем? — спросила Ира.

— Ир, там такие коммунисты — фашисты рядом с ними белыми и пушистыми покажутся. Уж насколько местные греки были недовольны тем, что мы Солон Болгарии передали — но когда партизаны коммунистические пошли город «освобождать», то вся старая городская полиция, которые поголовно греками были, тут же записались в ополчение городское — лишь бы не хлебнуть полной ложкой этого «греческого коммунизма». А жители Килкиса — после того, как этих партизан болгары из города выбили — приняли петицию в адрес Георгиева с просьбой принять район в состав Болгарии. Кстати, Эйзенхауэр не против, с ним вроде Толбухин подписал предварительную границу между Грецией и Болгарией по речке Вардар, которая в Греции называется Аксиос.

— Так может они просто против коммунизма…

— Георгиев официально заявил, что в Болгарии будет социализм строиться. Правда, у него по поводу формы этого социализма с Димитровым возникли серьезные разногласия…

— Ничего, я уже провела среди Сталина воспитательную работу, — рассмеялась Оля, — и он сказал, что Димитрова и особенно Коларова он постарается осадить слегка. Нам нужны все же процветающие и дружелюбные соседи.

— Ага, а кто проведет воспитательную работу среди него по поводу Германии? Он мне уже ругательную записку прислал…

— Ир, а кто на новых немецких марках портрет Бисмарка поместил?

— Но ведь не просто портрет, а с самой важной цитатой! И почему это Сталину не понравилась, я не знаю. Да и Бисмарк только на пятидесятке изображен. На марке — Бах, на трояке — Бетховен, на пятерке — Пахельбель…

— А Карлу ты вообще забыла хоть где-то изобразить!

— Ну, на десятке я Гёте поместила, а на двадцатке Шиллера — так что для Карлы просто банкнот не осталось.

— А если серьезно, — поинтересовалась Гуля, — почему ты Карлу решила проигнорировать? Знаешь же в какой стране мы сейчас живем.

— А если серьезно, то сейчас подсовывать немцам еврея на самой дорогой банкноте — это лишний раз среди них пробуждать страшилки о жидобольшевиках. Вот пройдет лет десять, правительство нормальное у них организуется — и пусть уже оно думает, какие деньги выпускать. Раз уж Сталин на меня взвалил задачу приведения немцев в чувство, то пусть мои решения и терпит!

— Да уж, пусть терпит выходки знаменитой немецкой писательницы, — довольно заржал Вася, — ибо нефиг гнобить германскую творческую интеллигенцию!

— Режиссера, ты хотел сказать? — удивилась Аня.

— Режиссер Ирочка у нас сугубо австрийский, а вот писатель — германский. Она по памяти воспроизвела Тима Талера, и роман уже в продажу в Германии поступил. Ира специально немецких линотипистов в Боровичи притащила, еще двух художников не из последних — и эта команда за три недели книжку подготовила к печати, а теперь по десять тысяч экземпляров в сутки мы печатаем и в Германию отправляем. Кстати, Ир, а какое следующее эпохальное произведение ты готовишь братскому германскому народу?

— Я немецкую литературу практически не знаю, а Тим Талер был единственной доступной книжкой с подстрочником, я по ней немецкий учила. Ну, в числе всего прочего. Так что нефиг от меня ждать покорения литературных вершин, хватит им и одной книжки. Меня и без того этот Гротеволь достает со всякими идиотскими вопросами, хотя книжка вообще детская.

— А как связана книжка и немецкий премьер?

— А он решил, что я очень хорошо разбираюсь в германской действительности и в германском менталитете, и постоянно лезет с вопросами как ему подать народу ту или иную инициативу.

— Ну, Отто — мужик вменяемый, — заметила Оля, — и достаточно грамотный. Просто еще не привык к ответственности, которую на него возложили как на предсовмина. Но вот то, что он нашел время еще и детские книжки читать…

— Он ее не читал, — с грустной улыбкой ответила Ира, — он ее печатал. Мне же грамотный печатник понадобился с хорошим немецким, вот я к нему и сунулась — а он с перепугу, не иначе, сам за работу взялся: он же по профессии как раз печатник и есть!

— Ну, если ты к нему при всем параде, с орденами и медалями…

— Да еще в маршальскими звездами, — заржал Вася.