Царь с востока

Карелия - Эзель. Начало сентября 1647 (7156)

Ранняя осень на Балтике умиротворяющая, тихая. Часты дожди и туманы, ветер с моря всё холоднее день ото дня. Урожай убран, корма для животных заготовлены, но у крепостных крестьян ещё много работы - барщина да тягловая повинность общины перед хозяином. Кроме того, на церковь надо хорошенько поработать, не то жди беды! Терпеливы эсты. Долго зрело их недовольство, видели они, как новая власть селит на покинутых шведами землях острова славянских чужаков из немецких земель, а также выходцев с Руси. А с ними ни барону, ни епископу сладу никакого нет. Работают только на себя, лишь десятую часть отдают воеводе на кормление солдат, а за остальное - молоко ли, масло, зерно или рыбу, получают звонкую монету. А за эстов денежки получают люди барона да церковные служки. Долго ворчали крестьяне, засылали молодых парней в деревни, дабы те посмотрели за житьём пришельцев. Стали говаривать в народе, что чужаки веру имеют иную, нежели у эстов, а потому воевода не даёт их в обиду ни барону, ни церковнику. И никто над ними не властен, кроме воеводы и его людей. Школы при церквушках есть в каждой такой деревне, да и обращению с мушкетом учат тамошних мужиков. Бывали случаи, когда бароны пытались новых поселенцев научить уму-разуму, заставив их работать на себя да платить оброк, но только каждый раз бывали бароны биты. А воевода вскоре присылал солдат, которые забирали барона и увозили его в столицу, где он представал перед судом. И каждый раз барону присуждали выплатить в казну немалый штраф.

- Всё дело в восточной вере! - началось брожение среди крестьян. - Примем её, и воевода нас защитит!

С тех пор со всех волостей Эзеля в Аренсбург зачастили ходоки от крестьян, прося настоятеля церкви Илии пророка, построенной на окраине Аренсбурга, псковского протоиерея, отца Варфоломея, окрестить их в православие. Крестьяне рассказывали ему о притеснениях, чинимых им - а священник внимательно слушал просителей, сожалел об их незавидной доле, кормил в трапезной. Видя ласковый приём православного священника, число крестьян-просителей начало увеличиваться. Варфоломей и ранее несколько раз встречался с Брайаном, рассказывая ему про чаяния крестьянские. Но прежде Белов не смог бы действовать по своему разумению, не навлекая на себя гнева лютеранской церкви, шведских помещиков и баронов-немцев. Теперь же ситуация резко переменилась. Помимо прежней опоры воеводской власти - датско-немецкой дружины горожан и батальона наёмников, на острове оказались бойцы Саляева, три сотни воинов князя Бельского, полторы сотни стрельцов воеводы Ефремова, а также ангарцы из Карелии, которых возглавлял капитан Евгений Лопахин. Теперь настало время коренных преобразований на Эзеле и прочих землях воеводства. И пусть кто-то посмеет возразить! Для начала Брайан переговорил с Конрадом Дильсом, капитаном эзельской дружины, которую с подачи Сергея Бекасова давно уже величали милицией. Потом Белов долго общался с Йоргом Виллемсом, выполнявшим обширные функции в управлении воеводством. Оба современника этого века не поняли, почему воевода решил отнять земли у церкви и баронов и отдать их крестьянам? Виллемс посчитал это едва ли не святотатством, посягательством на жизненное устройство и принялся отговаривать Брайана. Спор был долгим и Йорг ушёл от начальника уверенный в том, что Белов совершит ошибку. Конрад же наоборот, изумившись, поддержал идею воеводы, но предупредил, что придётся усмирять мятежи баронов.

- Рано или поздно это пришлось бы сделать, - вздохнул Брайан. - Лучше сделать это тогда, когда я уверен в своих силах.

- Говорите, герр Йорг назвал это редукцией? - ухмыльнулся Дильс. - Что же, я готов помочь вам пощипать этих надутых святош и дворянишек.

- Я рад, друг Конрад, что могу на тебя положиться, - ответил воевода. - Надеюсь, Виллемс всё же примет грядущие перемены и поможет мне с составлением проекта указа.

А на следующий день в Аренсбург пришло важное сообщение. В Пернов прибыл и ожидал срочной аудиенции у эзельского наместника резко возвысившийся при Никите Романове Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, недавно назначенный главой Посольского приказа, а также пожалованный в прошлом году чином боярина. Как говорили люди, прибыл он из Москвы в великой спешке, по приказу царя. Чиновник, несмотря на относительную молодость, был весьма опытен и искусен в дипломатии и ещё при Алексее Михайловиче участвовал в нескольких важных переговорах с Речью Посполитой о межевании границ с Русью. Последним его делом было проведение границы с Датской Норвегией и установке там граничных столбов - это же предприятие стало первым для нового русского государя. Никиту Ивановича не устраивала неопределённость в Лопской землице, двоеданство её жителей, а также жалобы поморов, идущие с тех мест - поэтому по его твёрдому настоянию спорные территории были поделены пополам между коронами. Кристиан Датский пошёл на эту уступку ради заключения военного союза с Русью, получившей нового государя. Теперь же крепость Вардегуз, устроенная датчанами ещё в годы царствования Ивана Великого, передавалась Руси, и там уже располагался небольшой стрелецкий гарнизон. Поморские деревни Васино и Ваграево, называемые при норвежцах Вадсо и Вардо так же оказывались на русской половине Лопской земли, поделённой межою, которая шла по реке Тана, известной своим рыбным изобилием, от её устья и до самой шведской границы.

Бывавший уже на берегах Ангары, Афанасий Лаврентьевич на сей раз отошёл от привычно пышного посольского выезда, уподобившись самим ангарцам. Как бы сказали в двадцать первом веке - главой МИДа была проведена деловая встреча. Ордина-Нащокина сопровождали лишь двое приказных подьячих и личный писарь, остальное посольство было оставлено им в Пернове. Датский бот, недавно ходивший к Неве, доставил чиновников в порт Аренсбурга. Как и предполагал голова приказа, встреча прошла холодно, без оркестра и почётного караула, которых он вдосталь наблюдал в своё время на Ангаре. Сибирский воевода Эзеля был сдержан, когда приветствовал Афанасия. Сухо поинтересовавшись здоровьем государя и его семьи, а так же семьи приказного головы, Брайан пригласил его в замок. В крытом возке Белов не проронил ни слова, сохраняя молчание до конца поездки.

Едва гости и хозяева расселись за огромным, застеленным дорогой тканью, столом в нижней зале замка, едва наполнили бокалы венгерским вином, чиновник Посольского приказа заговорил, понимая, что эзельцы ждут от него только одного. За этим Афанасий Лаврентьевич и приехал в Аренсбург. Отставив бокал в сторону, Ордин-Нащокин поднялся с лавки и, оглядев мрачные лица островитян, хрипло проговорил:

- Никоей вины за Государем и его людьми в смерти воеводы Смирнова нету! - глядя в глаза Белову, Саляеву, Бекасову, Лопахину и прочим первоангарцам, собравшимся в зале, Афанасий твёрдым голосом продолжил:

- Сомненья не держите в своём сердце! Наговор се, дабы рассорить Русь с державой царя Сокола! Государь наш, Никита Иванович, не учинял коварства и воеводу вашего смерти не предавал, тако же и его людишки.

- Афанасий Лаврентьевич, - морщась, произнёс Саляев. - Это только слова...

- Не токмо! - держа себя в руках, как и подобает опытному дипломату, отвечал Ордин-Нащокин. - Схватили мы боярина, что отраву в Ладогу доставил. Показал он, что получил оную в Вологде, на дворе англицкого купца Ивана Иванова Азборна...

- Нешто англичане извели... - нахмурившись, усмехнулся Белов.

- А в Вологду её привёз холмогорский купец иноземец Томас Виельямов сын Тассер, - уверенно продолжил голова приказа. - Государем приказано было его схватить и доставить в Москву.

- Тассер?! - воскликнул Ринат. - Знавал я уже одного Тассера!

- Так он был на Эзеле, - проговорил Брайан, переглянувшись с Бекасовым. - Я говорил с ним.

- В Вологде зарубили его стрельцы, - говорил Афанасий. - Когда на двор Азборна пришли мои людишки, дабы Тассера в приказную избу отвесть и учинить спрос, сам Иван Азборн яриться почал, собак пустил, да людишкам моим бока аглицкие немцы дубинками намяли. Пришлось стрельцов звати, так и вбили Тассера того. Взяли живым лишь его помощника...

- Э-э... Патрика Дойла? - спросил Саляев, подняв голову, лежавшую на кулаке.

- Нет, - погладил бороду Ордин-Нащокин. - Имя того немца Марк Петров Албрайт. Его схватили да в Москву отправили, чтобы спрос учинять. Строго с него государь наш, Никита Иванович, спросит. А Азборна велено гнать взашей с русской земли и торговлишку его пресечь, а двор его и товары взять в казну, дабы неповадно впредь было соваться куда не след.

Эзельцы снова переглянулись, на сей раз в их глазах прочиталось явное облегчение. Никому вражда с Москвой не была по душе. Что может быть хуже разрыва отношений или страшнее того, военного противостояния с Русью? Первоангарцы опасались этого более всего.

- Но ты, Афанасий Лаврентьевич, знать должон, что мы услышали только твои слова, - проговорил Брайан, поднимая взгляд на приказного голову, - а они требуют догляда.

- Словно англицкий купец речь ведёшь, воевода, - невесело усмехнулся Ордин-Нащокин. - Вот и слову моему, вижу, веры нет. Нешто я не голова Посольского приказа, а пустобрёх какой?!

Последнее предложение Афанасий произнёс, повысив голос и сжав в кулаки лежавшие на столе ладони. Глаза русского дипломата сузились до щелочек, в которых недобро играл огонёк умело сдерживаемого гнева. Покашляв, Саляев пододвинулся к Брайану:

- Зря ты... Тут не Американия, - подмигнув, прошептал он Белову. - Такой человек врать просто не может...

- Прости, Афанасий Лаврентьевич, - проговорил Белов, кивнув товарищу. - Но гибель воеводы Смирнова для нас очень тяжёлая утрата.

- Вы можете направить посольство, чтобы самим догляд устроить, государь дозволили оное, - поглаживая бороду, сказал собеседник. - А ишшо я привёз от нашего государя, Никиты Ивановича Романова, грамоту, - склонив голову, приказной голова протянул руку и в сей же миг подьячий, сидевший чуть поодаль, вложил в неё свиток. - Великий князь и царь всея Руси велел передать его великое сожаление и просит вас сохранять терпение - после того, как убивцы во всём покаются, государь самолично отпишет письмо для царя Сокола.

- Тако же, должон я говорить о горнозаводском деле на Урале, - вздохнув, продолжил Афанасий Лаврентьевич. - Государь наш предлагает ангарским мастерам стать во главе оного предприятия, благо люди ваши зело сведущи в горном деле, в литье металла и прочем.

- Это очень важное предложение, - проговорил Белов, покачав головой. - Следует оное обсудить с нашим государем Соколом.

- А ишшо потребно нам посылать отроков на обучение, - важно произнёс Ордин-Нащокин. - Это государева воля, хочет он и в немецкие земли отроков посылать, и в ангарские. Но токмо надобно нам, чтобы отроки непременно вертались на Русь.

Далее беседа пошла в деловом ключе, в которой не было места прежней отрешённости ангарцев. Московский дипломат, уроженец древней Псковщины, выходец из мелкого и весьма небогатого дворянского рода, сумевший выбиться в бояре и возглавить один из важнейших приказов благодаря своим способностям, сумел перебороть в ангарцах тот холодок недоверия, что возник у них после смерти товарища. Не обошлось и без вопроса о судьбе боярина Беклемишева. На это приказной голова ответил, что Василий Михайлович хотел было отъехать с государевой службы без спросу, а оттого по указу царя был послан он в Арзамас, на постоянное житие.