Фармацевт

Глава 10

– Добрый вечер, – обратился я к директору, – разрешите, я прерву вашу беседу и приглашу эту милую девушку на танец.

Москальченко в первый момент с неподдельным изумлением посмотрел на меня. Затем, видимо узнав, расплылся в улыбке.

– Молодой человек, я лично, ничего против не имею, так что приглашайте, а там уж все зависит от девушки. – ответил он.

– Можно вас пригласить на танец? – обратился я уже к Наташе, удивленно слушавшей наш диалог.

– Да, конечно, – произнесла та без особого энтузиазма. Я взял ее за руку и уверенно повел в сторону вальсирующих пар. Увы, их было немного, хотя по традиции танцы начинались именно вальсом, танцевали в основном девушки, потому, как для большинства парней это была непосильная наука.

Вот и сейчас в глазах девушки я видел глубокое сомнение в том, что мы сможем составить достойную конкуренцию танцующим парам. Да и согласилась она на моё приглашение, скорее всего, чтобы не расстраивать отказом малолетку – первокурсника.

Тем не менее, когда я повел её в танце, девушка сразу поняла, что партнер танцует лучше, чем она, и не пыталась стать ведущей.

Женщины не любят унылых молчунов, – это неоспоримый факт. Зная об этом, во время танца я не умолкал ни на минуту, говоря обо всем, что только приходило в голову.

Поэтому, когда провожал Наташу после танца, она шла с улыбкой, и равнодушия в её взгляде значительно убавилось. Но когда я спросил, могу ли рассчитывать еще на танец, она явно замялась с ответом.

Хотя я ни на что сейчас особо не рассчитывал. В той жизни я впервые танцевал с этой девушкой первокурсником медфака, будучи на три года старше, чем сейчас и на пятнадцать сантиметров выше. Не особо высокая Наташа Смолянская смотрела на меня тогда снизу вверх, не как сейчас, глаза в глаза. Вот только красноречия мне в ту пору явно не хватало. И только встретившись с ней еще через год по комсомольским делам, нашел в себе смелость пригласить её в кино.

А сейчас я был обычным рядовым первокурсником, будущим фармацевтом. И никакого интереса для девушки, быстро поднимающейся по лестнице комсомольской иерархии, не представлял.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал я сам себе. Упрямства мне, что в той жизни, что в этой было не занимать.

Когда в зал зашли, смущаясь двадцать курсантов речного училища, ведущая вечера третьекурсница Жанна Пронькина тут же объявила «белый танец».

Девушки недовольно зашумели, не успевая рассмотреть кавалеров но, тем не менее, ни один курсант не остался стоять у стенки, когда заиграла музыка.

Я тоже не остался стоять в одиночестве, меня пригласила танцевать Ирма. И я даже не сомневался, по какой причине.

– Витька, тебе нравится Смолянская? – почти сразу, безапелляционно, спросила она.

Не дождавшись ответа, сообщила:

– Ну и дурак, тебе там ничего не светит, если бы ты знал, какие парни за ней бегают!

– А что ты так обо мне беспокоишься? – поинтересовался я. – Ты же тут недавно заявила, что нас даже парнями трудно назвать. А сейчас вместо того, чтобы танцевать с настоящими мужчинами – речниками, пригласила незнамо кого.

– Да, ну тебя, зануду, – сообщила Ирма и, кинув меня посреди зала, отправилась к подругам, не успевшим к разбору курсантов.

– Однако? – мысленно удивился я. – Какие мы нервные! Наверно, думает, я очень расстроюсь от её поступка. Хотя, если б мне, действительно, было пятнадцать лет, расстроился бы точно.

В общем, вечер удался. Домой я возвращался в хорошем настроении. Мне повезло еще раз пригласить Наташу на танец. Она опять согласилась без особого желания. Но пока для меня и этого было достаточно. Главное, о себе я заявил.

Не зря поговорка гласит, что капля воды точит камень. А у меня впереди еще почти четыре года учёбы. Так, что времени на покорение сердца девушки должно хватить с избытком. Тем более, что буду делать это во второй раз, хотя и в другом обличье, надеюсь, что организм не подведет и я эти годы подрасту еще сантиметров на десять- пятнадцать.

У мамы, когда я зашел домой, вид был озабоченный. У неё сегодня был выходной и, как правило, в это время она видела десятый сон. Меня она, что ли ждала?

– Что-то случилось? – спросил я, скидывая полуботинки в прихожей. Мама явно чувствовала себя неловко. Подождав, когда я пройду на кухню, она заговорила.

– Тут, сынок, такое дело. Видела я сегодня тётю Машу, очень интересные вещи она о тебе рассказала. Якобы ты удачную мазь сделал для медсестры, с которой работал. Вроде бы Женя её зовут. У неё растяжки на животе прошли от твоего лекарства.

Когда Маша рассказала эту историю, сразу вспомнила, как ты в августе все алоэ обкорнал. Неужели у тебя что-то из этого получилось?

– Мама, я ведь ничего нового не придумал. А рецепт этот еще в прошлом году в журнале «Работница» прочитал. Женька на работе нытьем своим достала, вот я ей и предложил эту мазилку. Кто же знал, что у неё все растяжки пройдут. Кстати, она не так давно ко мне опять приставала, чтобы я ей еще мази сделал, говорит, что у неё самой ничего не получается. Я отказался категорически!

– Витя, не сердись, пожалуйста, я ведь тоже хочу тебя попросить сделать эту мазь. Понимаешь, Машка пристала ко мне, как репей к заднице, у нее племянница беременная на шестом месяце, а живот уже весь в растяжках. Говорит, смотреть страшно. Может, сделаешь, ну, пожалуйста, я точно знаю, у тебя получится. Помнишь, как ты мне кровь затворил на пальце, – напомнила мне мама.

– Нет, все-таки недаром появилась поговорка «Не делай добра, не будет зла», – мысленно подумал я, тяжело вздохнул и сказал:

– Мама, ты понимаешь, что дело одной племянницей не ограничится. Если, не дай бог, у нее стрии пройдут, она ведь всем своим родным и знакомым растрещит об этом. И сразу новые просители появятся. В нашей стране с рождаемостью сейчас все в порядке, роддома не успевают роды принимать.

Ты хочешь, чтобы я целыми днями сидел, и алоэ с яйцами венчиком мешал. Мне такой радости на фиг не нужно.

– Но Маша обещала, что никому не расскажет, – неуверенно заметила мама.

Я усмехнулся.

– Что-то, мамочка, уверенности в голосе у тебя маловато. Так, что извини, но делать я ничего не буду. Тем более, что вопрос о жизни и смерти сейчас у нас на кону не стоит. Миллионы женщин живут с этими проблемами и как-то справляются.

Мама в свою очередь вздохнула.

– Ох, Витя, я же все понимаю, но все равно жалко девушку, да и Машка уж очень сильно просила.

– Мама, скажи, только честно, ты сама то веришь, что у меня лекарские способности появились, да такие, что я могу из ничего сделать приличное лекарство.

– Да не верю, конечно, – заявила мама, и тут же без всякой логики добавила.

– А мазь то мог бы на всякий случай и сделать.

Разговор так и закончился ничем. Делать мазь я категорически отказался, мама, правда, особо не расстроилась.

– Так и знала, что откажешься, с детства упрямый, как баран. Весь в отца, – сообщила она. – Ладно, ужин сам разогреешь, а я лягу, пожалуй, и так, чуть не заснула, тебя дожидаясь.

Оставшись один, я поставил чайник на газовую плиту, и прямо из кастрюли начал уплетать чуть теплую картошку с тушенкой. Настроения мыть лишнюю тарелку не было.

Методично пережевывая пищу, я размышлял о своих непонятных способностях. Вопросов было всего два. Первый, – что со мной произошло. Второй, что вообще с этим делать.

Чудом, избежав не нужной известности, я не горел желанием повторить все сначала.

Но если на первый вопрос ответа не имелось, никакая сверхъестественная сущность не спешила мне объяснить, для чего мое сознание вернули на больше чем на пятьдесят лет назад и наградили способностью усиливать действие лекарственных препаратов. Возможно, это была не единственная способность, но я и о ней сейчас ничего не знал и вряд ли то, что я делаю, можно будет объяснить с помощью современной науки.

А вот на второй вопрос придется отвечать самостоятельно. Первым решением, наверно, самым идеальным, было бы забыть обо всем и больше не вспоминать. Жить, как все, обычной жизнью советского обывателя и готовиться к трудным девяностым годам.

Вторым решением могло бы стать самостоятельное исследование моего таланта, изготовление лекарств и поиск границ их применения. Только этот путь был достаточно рискованным и вел к различным неприятностям.

Погруженный в свои мысли, я незаметно прикончил всю картошку и понял это только, когда ложка заскребла о дно кастрюли.

Так и не придя ни к какому определенному решению, я малодушно оставил его на будущее. Выпив стакан чая с баранкой, отправился спать, думая, что утро будет мудренее вечера.

Утро новых проблем не принесло. Мама, к моей радости, просьбами сделать лекарство не доставала. Но явно была обижена моим отказом. Тем не менее, больше к этой теме мы не возвращались.

Первые несколько учебных дней ноября прошли незаметно. Большая часть нашей группы жила ожиданием демонстрации, после которой можно было, наконец, уехать домой. Вспоминая прошедший вечер, девочки большей частью, обсуждали своего старосту и его нахальное поведение. Особенно этим страдали Писаренко и Рюнтю. Ничего удивительного, женская часть группы была обижена, что единственный парень предпочел приглашать на танец третьекурсницу из фельдшеров, А не их, таких молодых и красивых.

Светка Писаренко, как бы между делом намекнула мне, что Смолянской осталось учиться всего полтора года, после чего она уедет по распределению.

В ответ я только улыбнулся. Кроме меня никто в училище не знал, что Наташа будет работать в нём освобожденным секретарем комсомольской организации еще пять лет. Хотя в этой реальности это еще не факт.

Однако за знакомство с Наташей пришлось расплачиваться на демонстрации, когда она, радостно улыбаясь, вручила мне большой портрет Леонида Ильича.

– Витя, ты же настоящий комсомолец, – сказала она. – Портрет тяжелый, его должен был нести мальчик из зубных техников, но он заболел. А парни у нас и так все наперечёт. Так, что вся надежда на тебя.

– А точно этот мальчик заболел? поинтересовался я.

Наташа оскорблено поджала губы.

– Точнее некуда, – сообщила она и убежала к куче транспарантов и портретов, которые еще надо было распределить среди учащихся.

Светка Писаренко, державшая в руках небольшой портрет Николая Викторовича Подгорного, злорадно хмыкнула, наблюдая эту сцену.

– В общем, я на лучшее не рассчитывал, поэтому безропотно взвалил портрет на плечо и отправился в колонну демонстрантов. А там уже наша куратор на третий раз пересчитывала нашу группу, постоянно сбиваясь в подсчетах.

Увидев меня, она радостно завопила.

– Гребнев, наши уже все пришли?

– Все, Капитолина Григорьевна, все, ответил я. – Не волнуйтесь.

Женщина кивнула и немедленно отправилась в сторону крыльца¸ на котором директор вместе с завучем и парторгом принимали рапорты о количестве студентов, вышедших на демонстрацию.

Денёк, надо сказать, был не слишком приятным. Дул холодный ветер, а с неба летела мелкая пороша.

Я еще раз подумал, как хорошо, что тепло оделся. Ведь еще вчера царила промозглая осень с плюсовой температурой и мелким дождем. А сегодня уже был практически зимний день.