Застенец

Брат понял все сразу, едва мельком пробежавшись по бумагам.

– Кадровый дефицит.

– Именно. Настанет день, когда мы не сможем постоянно подпитывать стену. И тогда придется либо нам с тобой становиться в ружье, либо снимать ее. Сульфаров мало.

– Можно изъять их. Ты император, объяви…

– Чтобы посеять панику? – скривился Романов. – На короткий срок это возымеет действие, а потом? Но надо что-то решать. Если так пойдет, то либо сами встанем в ружье, либо придется стену убирать.

– И что тогда будет? – закусил в волнении нижнюю губу Владимир Георгиевич.

– А то ты не знаешь. Единственный наш шанс на лицей. Да и то, – махнул рукой император. – Думать надо, Володя, крепко думать.

Разговор в кабинете имел важное, государственное значение. Однако самое интересно происходило сейчас вне его. В коридоре стоял пьяный Зубарев, будто только теперь понявший, что именно произошло. Генерал гневно сжимал кулаки и в беззвучной злобе тряс ими. Проходившие мимо чиновники в страхе и без того старавшиеся обходить и Петра Александровича, и Игоря Вениаминовича в ужасе шарахались. Бедный коллежский асессор из мелких конторских, прежде шагавший в самом хорошем расположении духа, и вовсе рассыпал бумаги, развернулся на месте, а после побежал прочь.

– Петр Александрович, пойди, проспись, – оглядываясь по сторонам, негромко произнес Максутов. – Люди смотрят.

– И пусть смотрят! Чтобы меня, Зубарева, да так вот! Из-за кого? Из-за мальчишки. Ненавижу этого застенца. Да я его в порошок…

– Петр Александрович, накличешь. Его Величество тебе жизнь сохранил.

– Сохранил, – понуро ответил генерал. – Прав ты, прав, Игорь Вениаминович. Мудрый ты. Прав.

– Вот и хорошо. Иди, внизу тебя уже ждут. Негоже, чтобы самого Зубарева таким видели. Ты же генерал. Тебя весь Петербург знает. Ступай, ступай.

На том они расстались. Однако Максутов не торопился покинуть Меншиковский дворец. Сначала он зашел будто бы по делу к давнему приятелю из министерства юстиций, потом перекинулся парой слов с светлейшим князем Паскевичем, а после отправился в уборную.

Вид у Игоря Вениаминовича при этом был самый беззаботный. Словно и не произошло той неприличной сцены в кабинете у императора. И не Максутов, и без того имевший силу и вес, стал ныне одной из самых серьезных фигур в государстве.

В уборной князь долго мыл руки, разглядывая свои ухоженные ногти. А после громко сказал.

– Ну, будет прятаться, нет тут никого.

Дальняя кабинка открылась и оттуда, чуть прихрамывая, вышел высокий мужчина средних лет. Он чуть заметно припадал на левую ногу и виновато улыбался, словно извиняясь за свою хромоту.

– Угораздило же тебя, Давид Богданович, – удивился Максутов.

– Да мальчишка прыткий оказался, Ваша Светлость, – сконфуженно произнес Дараган. – Кортиком отмахнулся. Да и не нулевка он вовсе. Эгиду сотворил, будто только этим занимался. А потом ударил меня… не знаю чем.

– В курсе, в курсе, читал отчет, – выключил воду Максутов. – Но ты тоже хорош. Тебе же сказали припугнуть, а ты его чуть калекой не сделал.

– Да разве плохо? – пожал плечами Дараган. – Он же все равно по большому счету целым не нужен.

– Был не нужен, пока не оказалось, что его Зеркало не случайный выплеск. Теперь видишь, Эгида. Если так пойдет, то он завтра половину Петербурга Небесным огнем накроет. Обстоятельства, дорогой мой Давид Богданович, требуют, чтобы мы внимательно к ним прислушивались. Не так прост наш застенец, как мы думали. К концу года, глядишь, четвертый или пятый ранг получит. А это уже сила, с которой придется считаться.

– Может, у него тогда дар забрать и все? Или жалеете вы мальчонку, Ваша Светлость, оттого, что спас вас?

Максутов нахмурился. Произошедшее в переулке перед домом Ирмера сокрылось под грифом секретно. Но уж слишком многие из окружения императора знали о том случае. Да и Дараган не последний человек в Петербурге. Однако все же интересно, кто проболтался?

– Болтаешь много. Очень ты, Давид Богданович, исполнителен, но глуп, – честно признался Максутов. – Все нужно делать в свое время. А время это еще не пришло. К тому же, шуму может подняться изрядно. Лучше его на свою сторону перетянуть. Всеми возможными способами. А там глядишь, что-нибудь и придумаем.

Игорь Вениаминович стряхнул воду с рук, взяв бумажное полотенце из поставок застенцев. Оно было не в пример приятнее их грубой квадратной бумаги, использовавшейся Там.

– Ваша Светлость, а мне теперь, что делать? – спросил Дараган.

– Ждать, мой дорогой. Сидеть и ждать, покуда я не позову. И не высовываться лишний раз. Говоришь, парнишка тебя не опознает?

– Нет, лица моего он не видел, одежду я купил, а после же сжег. В мундире он меня точно не узнает.

– Ну и замечательно. Хоть кто-то делает все хорошо, без излишнего рвения. А оно подчас может испортить все предприятие. Я выхожу, ты через пять минут. Прощай.

Максутов не торопясь, как и надлежало его чину, покинул уборную и столь же неспешно спустился по лестнице. Здание Меншиковского дворца было большим, однако слухи распространялись в нем с поразительной скоростью. Стоило на одном конце генерал-майору Рашимову чихнуть, как на другом восемь подпоручиков уже желало ему крепкого здоровья.

Оттого прескверная сцена с Зубаревым подобно гидре расползлась по второму этажу и, перескакивая из кабинета в кабинет, захватывала этаж третий. Встреченные кланялись чуть ниже, чем обычно, выдавая свое тайное знание. А Максутов, как правило суровый и напряженный, теперь позволял себе легкую улыбку. Как же иначе, ежели все шло по плану?