Под флаг адмирала Макарова

Глава 36

— Папиросу… перекурить надобно…

Андрей Андреевич устало присел в поставленное для него кресло, чувствуя, что еще немного, и потеряет сознание. Левой предплечье страшно болело, но уже тягуче, ненормально, и он поморщился. Посмотрел на шеренгу прооперированных, лежащих на матрасах нижних чинов — два десятка примерно, кому он вытаскивал осколки, и по мере возможности, зашивал раны. А вот к тем, кто был серьезно ранен, особенно в живот, даже не притрагивался, обрекая их на смерть. Единственное, что он мог сделать, это кивнуть матросу, что уже приноровился ставить уколы морфия — если им суждено умереть, то пусть хоть без мучений. А еще к ним направили священника, который провожал умирающих матросов молитвами.

Вот такое чистилище получилось — и он в роли привратника, определяющего кому жить, а кому придется сегодня умереть!

Иначе он поступить не мог — пока будет возиться с одним тяжело раненым, от потери крови тяжелыми станут те, кто получил легкое ранение. Но сейчас он уже никому не смог бы помочь — предел сил человеческих ограничен, а его телу много лет, и физическая форма далека от лучшего.

— Потом покурю, помоги халат снять, мясником стал, весь в крови. Да срезай его на хрен, не отстираешь, хоть выжимай. А китель снимай, денщику отдашь — пусть в порядок приведет. Надо посмотреть, что-то с рукой неладное творится, немеет…

Унтер оказался толковым помощником, ловко делал перевязки, распоряжался — его и поставил заведовать импровизированным лазаретом. Хотя даже имени не знал, как-то спросить не удосужился.

— Сейчас, ваше превосходительство, — матрос быстро содрал окровавленный халат, и осторожно расстегнув китель, стащил его с плеч. Охнул, и негромко сказал, склонившись:

— Осколком полоснуло слегка, ваше превосходительство, рукав рубашки в крови. Я сейчас перевяжу…

Андрей Андреевич покосился на загустевшую кровь — действительно порез, пусть и глубокий. Как-то не заметил этот момент, тогда ведь в лицо жаром обдало и пламенем полыхнуло — стрессовая ситуация, в которой про многое в жизни забудешь и не вспомнишь. Остается только надеяться, что столбняк не подхватишь, впрочем, все кровью должно было вымыть. Нашел отчего беспокоится, когда сотни людей сейчас гибнут, и при этом стараются убить точно таких же людей, но с другим цветом кожи и разрезом глаз. И от того только пакостно на сердце — для него это все далекое пошлое, но ставшее уже настоящим, привычным, от которого себя не отделишь.

— Китель надень этот, так и буду ходить в окровавленном — потом на свежую рубашку другой надену. Просто бой продолжается, пауза была — обрадовался, а тут опять…

Договорить Андрей Андреевич не успел, ойкнул — палуба под ногами накренилась, хорошо что переборка выручила, оперся на нее. Сердце чуть не замерло в груди — крен нарастал. Он хорошо помнил, как погиб «Ослябя» в Цусимском бою — одна пробоина, огромная, дали полный ход, и в нее стала цистернами вливаться вода под напором. И опрокинулся корабль из-за ошибки командира, погубившего броненосец с командой. Лучше бы капитан 1-го ранга Бэр отвернул в сторону и не стал бы стопорить машину — вся Цусима из таких нелепостей и ошибок состоит.

— Пронесло…

Броненосец потихоньку выпрямился, и от сердца отлегло — просто поворот крутой сделали. Взял папиросу, но курить не стал — возникло ощущение, что находится сейчас в железном склепе, когда за тонкой переборкой умирают люди. Захотелось глотнуть свежего воздуха, хотя артиллерия, после длинной передышки снова стала оглушительно стрелять.

— Я в рубку, тут обходитесь без меня. Всех перевязывайте, кому надо — сам поставишь укол морфия. Потом спущусь, посмотрю. Все понятно⁈

— Так точно, ваше превосходительство!

— А раз так, то действуй сам, молодец — помог во многом! А я наверх — мне командовать нужно, мало ли что, — лукавил Андрей Андреевич, сильно лукавил. Не хотел он оставаться со стонущими ранеными, не в силах им помочь. А чтобы самому себя не презирать за трусость, и решил в боевую рубку отправиться, не желая здесь находится. И пошел к трапу, но не один — спереди и сзади его сопровождали матросы, помогая забраться по крутому трапу — унтер, видимо, распорядился, зная о ранении в руку.

— Ох, мать моя женщина! Это же «Рюрик» ползет!

Большая «туша» крейсера действительно еле шла, причем как-то нервно, постоянно рыская на курсе. И тут Вирениус увидел японский броненосный крейсер под адмиральским флагом, с которым «Ослябя» сошелся в поединке, как древние рыцари — один на один. Вдалеке крейсера Камимуры вели бой с «Пересветом» и «Победой», к которым торопился на помощь, дымя четырьмя трубами «Баян».

В стороне сошлись в схватке не на жизнь, насмерть, «Дмитрий Донской» и две канонерские лодки с двух трубным вражеским крейсером — похоже на «Асаму». Рядом ожесточенно перестреливался «Джигит» с каким-то корабликом, похожим на крейсер, но гораздо меньше его. И старому клиперу досталось — сразу возникло ощущение, что до Порт-Артура он не дойдет. А вот броненосцев Алексеева и Того Андрей Андреевич не усмотрел — только густые дымы на горизонте.

— Б…!

На верхнем кормовом каземате шестидюймовой пушки шарахнуло так, что он распластался бы на исковерканной палубе, однако матросы подхватили его на руки. И спустя полминуты внесли адмиральское тело в боевую рубку как драгоценную китайскую фарфоровую вазу. Поставили осторожно на ноги, после чего исчезли как бесплотные духи, которых позвали обратно в волшебную лампу…

Русские «богини» ведут бой — и отнюдь не в проигрышной ситуации…