Град обреченный

Глава 40

— Рубите головы изменникам! Что бы никому неповадно было своего государя предавать! Поручника Даньки Холмского рубите, боярин Воротынский за татей тогда поручился!

Иван Васильевич хрипло дышал, глядя на творящееся вокруг смертоубийство. Но кроме палящей и жгучей ярости ничего в душе не было, в этот момент ему казалось, что вершит «праведный суд».

Великий князь Московский Иван Васильевич не понимал, что происходит — вроде Новгород был обречен, когда он двинул конные тысячи на север, по первому снегу, чтобы сурово покарать строптивцев, что вздумали оспорить его право на вотчинное владение. Да за такую «измену» сурово наказать стоило — «заводчиков» и главных смутьянов на плаху бросить, прочих бояр выслать в другие земли, где дать им новые вотчины, похуже, взамен отобранных, которыми наделить верных московских «служилых людей». Именно эта политика позволяла Москве раз за разом не только расширять владения, но и закреплять их за собой, устанавливая власть, против которой уже никто не осмеливался роптать.

Ведь приличного размера участки с деревеньками давались в поместье, на правах пожизненной аренды в «кормление», то есть за службу именно великим князьям. И помещиков расселяли не по родным их землям, старались подальше от оных держать, всячески перемешивая и перемещая. И князей выселяли, давая в иных местах вотчины, где их считали за наместников великого князя и тихо ненавидели. Так что «подручникам» поневоле приходилось держаться великого князя, который их. Как какое-то растение из горшка в горшок, также «пересаживал». И везде появлялась мощная опора, способная острой саблей покарать строптивцев, что пожелали бы выйти из-под власти потомков Даниила Московского, младшего сына святого князя Александра Ярославича по прозвищу Невский.

Умная и дальновидная политика! Главное ведь не токмо захватить соседнее княжество, а удержать его за собой!

Шли десятилетия, и от «покупок» Ивана Калиты можно было переходить к открытым захватам — противостоять никто уже не мог, да и боялись, наученные кровавыми уроками. Ведь у московских князей имелось под рукой многотысячное войско, покорное их воле, выходящее по приказу «конно, людно и оружно». Даже тверские князья испугались, хотя народец у них строптив, и на войну с москвичами охотно поднимется, как не раз бывало. Вот только Иван Васильевич не хотел раньше срока будоражить Тверь, всегда давал надежду Михаилу Борисовичу, что все меж ними будет ладно, без обид, и заживут они дружно и счастливо.

Одна у них общая беда — новгородские «своевольники», с которыми нужно покончить, ведь «ручеек» серебра придержали. Но он поделится со своим шурином, братом покойной жены, обязательно поделится, как только так сразу. Обманывал, вестимо, а как без этого правитель властвовать могут — просто тверичи опасный противник, их лучше с новгородцами разъединить. И задушив «господина великого», приняться уже за Тверь, благо сын Иван подрос, и тверичи его примут — все же родным племянником приходится глупому Михайле, что на дуде токмо играет.

Дурачок взбалмошный, простец!

Однако с нынешнего лета все наперекосяк пошло. «Измена» отовсюду полезла, какой никто не ожидал. Новгородцы в Тверь тайного посла отправили, серебром позвенели — хлебца решили прикупить, ведь с низовых земель он запретил зерно и муку везти, чтобы народ простой против бояр и архиепископа Феофила возроптал. Не получилось — только недавно узнал, что тверичи по зимнику обещали в Новгород жито отправить. И хуже того — нанял Михайло Тверской стрельцов из земель неведомых, что «огненным боем» бьются умело, стреляют на пятьсот шагов и попадают при этом, хотя редкий лучник на такое способен. И отряды стрелецкие большие — в Твери полутысяча, а в Новгороде вдвое больше. А заправила там главный, наибольший воевода князь Андрейка Кашинский, которому за службу шурин Михайло еще Бежицкий Верх посулил. В самом Новгороде его подручник князь Васька Ижорский появился со своими стрельцами в серых кафтанах, и все с «ручницами» длинноствольными. Враг лютый и страшный этот князь, ибо на дочке Марфы-посадницы женился, бояре новгородские ему крепости Копорье и Ям в удел отдали, и вече то приговорило. А старая гадюка, за то что он ее старшего сына изменника справедливо и милостиво казнил, а младшего в порубе заморил голодом, прилюдно поклялась, что все деньги отдаст, лишь бы московитов изгнать, а его самого, законного государя Всея Руси, умертвить.

Ему самому нужно было серьезно угрозы принять, ведь бояр, что сторону Москвы держали, на вечевом суде побили до смерти. Богаты новгородцы, злата-серебра у них много — снарядили войско огромное, вооружили и обучили. И не одни они — с ними в сговоре Михайло Тверской, змея подколодная — людишек своих исполчил, а те все с бесовским оружием, которое сами изловчились делать. И напали, когда обозы по тверской земле шли, и худо, что порох и пушечный наряд захватили. А мастера все изменили, сейчас Михайле уже служат, а фрязин Аристотель Фиораванти главный тать — вместе с сыном решил служить Андрейке Кашинскому.

Ведь он на него надеялся — обещал старик понтонный мост через Волхов навести. Потому войско не смогло переправиться, а Васька Ижорский всю рать левого крыла на Шелони истребил, где победу шесть лет назад одержали. А в том ему помог князь Данька Холмский, которого он сам на службу московскую принял десять лет тому назад, по доброте своей пригрел змеюку на своей груди. А ведь предупреждали верные бояре, что хитер и коварен князь, три года тому назад с ливонцами мир заключил, который не зря с подковыркой «Даниловым» назвали.

Огневался он тогда на князя, опалу наложил, но простил на свою беду. Прибежали два беглеца из рати побитой — твердили, что вора Даньку видели с Васькой Ижорским, улыбались и торжествовали, собаки худые. И якобы тверичи, что у него были, измену и учинили, к новгородцам перебежали. А потом и другие пожаловали, пусть сами не видели, но слышали. Да и сами новгородцы ликовали — в граде все знали, что тверичи выступили с ними заодно, и Холмские князья рати ведут.

Вот и вспылил сегодня Иван — слухи об измене подтвердились, теперь наказать изменников нужно прилюдно. Приказал схватить старшего сына Даньки Холмского, Семена по прозвищу «Мынинда» и на кол посадить. А всех тверских бояр перебить — не дожидаться ведь, когда змея ужалит. А рубят их сейчас кашинцы, верность свою показывая. И в Москву гонца отправил с приказом и повелением к супруге своей — имать семьи всех воров тверских, железо надеть и пытать всячески. А потом в порубах голодом уморить за измену мужей и братьев с отцами.

Никому нельзя пощады давать, всем урок кровавый дать надобно, чтобы видели, как он карает врагов и милостив с покорившимися!

— Новгородцев пойманных тащите, что поймали на вылазке — и всех на колья к вечеру рассадите! Только языки урежьте за их злословья! Пусть изменники в граде на их мучения посмотрят, может, и будут челом мне бить как в прошлый раз! Тогда народ и помилую, а бояр казним прилюдно, они веру православную предали, и католикам продались, изменники!

Иван гневался, и с неприкрытой радостью рассматривал зарубленных тверских бояр и детей боярских, что к нему на службу по весне перешли, и он их принял, поместьями наделил, и шурину повелел вотчины их не трогать. Но зря — те коварством своим хотели ему в доверие влезть. Недаром многие его проклинать стали, когда их рубить принялись.

Ничего — поделом ворам и мука!

Иван Васильевич посмотрел на стены «Окольного города», усыпанные новгородцами — жители смотрели на казни, полторы версты всего лишь, но разглядеть трудно. Но понять, что тут происходит, можно. И не зря такое зрелище устроили — верный холоп из града сбежал, поведал, что изменники решили не очередную ночную вылазку сделать, а всей ратью в поле выйти — насмерть биться похотели.

Вот этого все москвичи жаждали — оголодали люди и лошади, ропот слушался. Воеводы уговаривали снять осаду и уходить подобру-поздорову, а летом на Тверь обрушится всеми силами. Он и сам к этому решению склонялся, но раз битва неизбежна, тем для него лучше. Побить завтра новгородцев надобно, чтобы страхом должным прониклись. А затем очередь тверичей настанет — за подлости их и коварство наказание последует!

И громко распорядился, посмотрев на воевод:

— Всем к рати готовиться — кормить до отвала воев. А там в самом Новгороде на постой встанем — отъедимся…

Торжество победивших в покоренном Новгороде.