Во славу русскую
Читать книгу "Во славу русскую"
* * *
Я предполагал, что в разговорах о сыне князь дрогнет. Но в действительности произошло ещё хуже. Он поплыл, растерялся. Пришлось гнуть запланированную линию, раскрывая противнику свою роль.
Через три часа в номере отеля, снова обсуждая гнусную выходку английских торгашей, Паскевич, несколько оглушённый изрядным возлиянием коньяка, спросил:
— Ради всех святых, Александр, какого дьявола вы в самом начале спровоцировали негодяя на прямые угрозы?
— Потому что требовалось, чтобы баронет произнёс роковые слова не позднее чем через четыре минуты.
Я водрузил на низкий столик у камина свой объёмистый и тяжкий саквояж, с усилием вытащил из него железный ящик с коническим раструбом наверху. Увы, именно так выглядит первый в мире «портативный» диктофон.
— Не забывайте, Иван Фёдорович, мы живём в просвещённом девятнадцатом веке, полном великих изобретений и технических премудростей. Этот аппарат придумал французский механик Роже Брюно и продал его вместе с чертежами моему тогдашнему хозяину, бею. Тот для лучшего сохранения тайны приказал отравить инженера. Устройство просто и остроумно, не сомневаюсь, что в Европе его снова изобретут. Лондонский часовой мастер за немалые деньги изготовил сию снасть за неделю, однако барабан я заказал в ином месте и сам собрал воедино. Послушаем!
Страшно искажённый, перебиваемый треском, но при этом вполне различимый голос сэра Эдварда повторил в гостиничном номере главную угрозу: вы более никогда его не увидите.
— Грандиозно! — воскликнул князь. — Сейчас же идём в полицию!
— Сожалею, но нет. Там нас подымут на смех. Британская полиция не видела никогда фоноскопического аппарата. Подлец Кунард, если не растеряется, объявит это мистификацией. К тому же из-за помех мы не сможем доказать, что роковые слова произнёс именно он, а не кто-то с похожим голосом. Наконец, после второго-третьего раза звучание станет совершенно дурным, нужно менять барабан, взводить пружину и делать новую запись. Так что механическая неожиданность припасена для другого благородного дела — шантажа.
— Господи! — Паскевич даже руками взмахнул. — Кого же вы собрались шантажировать? Баронета?
— Именно.
Князь снова налил коньяк и с неудовольствием обнаружил пустоту в штофе.
— Ежели у вас такое оружие в запасе, отчего вы отвергли их условия?
Я сложил в саквояж изобретение покойного француза.
— Короткая память у вас, Иван Фёдорович. Ни сын, ни вся ваша семья в России не будут спать спокойно, пока джентльмены из Сити позволяют себе угрожать русским. С англичанами стоит только так — на пощёчину отвечать кулаком в челюсть, вынося её напрочь. Более того, скажу я вам, князь, ни один русский не может чувствовать себя в безопасности на проклятом острове, если не вселить в каждого его обитателя панический страх перед самой мыслью, что в отношении подданного нашей империи он вздумает сотворить какую-то гадость. Чтоб дрожали как осиновый лист на ветру, шагу боялись ступить, даже за ручку двери взяться!
— Мне плевать на других, граф, — Паскевич вскочил, губы его задрожали. — Пусть о них заботится правительство! Я приехал сына освободить. Вижу, вы мне больше препятствуете, нежели способствуете.
— И вы готовы на всё? Ехать в Нижний Тагил, выведывать марки стали, красть чертежи арифметического аппарата и расчёты машин тройного расширения? Одумайтесь, господин фельдмаршал. Ежели принять условия англичан, Фёдор останется в Британии и без малейшей гарантии, что живой. Отдадите русские секреты в обмен на его бездыханное тело?
Немолодой и обычно весьма уравновешенный князь готов был, казалось, ударить меня, однако взял себя в руки и одумался.
— Вы не понимаете, сударь… Вам не приходилось, слава Богу, бывать в подобных условиях. Сын, единственный наследник родового титула, надежда всей моей жизни, кровь от крови, неизвестно где. Это ужасно, нестерпимо — обречь себя на месяцы мучений и безвестности, не зная, что с ним, надеяться, что жив…
Он рухнул в кресло, обхватив голову руками. Коньяк оказался бессилен смягчить переживания.
— Именно поэтому мы настояли: должны убедиться, что молодой человек прибыл в Портсмут во здравии, и только после этого обсуждать дальнейшее. Вы будете точно знать, что он жив и на острове, — я сделал паузу перед произнесением финальных, особо жестокосердных слов. — Или убит, тогда думать надо о мести, а не о предательстве России.